Поймать солнце

Макс встает, смотрит на меня, а потом снова на отца.

— Папа?

Мужчина не сразу отвечает, глядя вдаль в окно с насупленными бровями. Наконец, он несколько раз моргает и возвращает свое внимание к Максу.

— Десерт готов. Черничный пирог. — Послав нам обоим быстрый кивок и улыбку, он медленно поворачивается и исчезает из дверного проема.

Я наблюдаю, как Макс сжимает кулаки, а мышцы его спины перекатываются от напряжения. Я жду, что он заговорит о странном поведении отца, но этого не происходит. Парень просто сглатывает и смотрит в мою сторону.

— Пирог?

Медленно кивнув, я заставляю себя улыбнуться.

— Пирог — это здорово.

Глубоко вздохнув, Макс опускает подбородок и выходит из комнаты.

Я закрываю глаза, и грусть, словно дождевая туча, накрывает мое сердце. Но у меня нет времени предаваться размышлениям, потому что я подскакиваю на месте, когда голос Бринн застает меня врасплох.

— Время десерта, — говорит она, заглядывая в дверь. — Ты в порядке?

В ее тоне нет обычного энтузиазма, а слова лишены восклицательных знаков.

— Я в порядке. А ты? — Когда я смотрю на нее с кровати, клянусь, что в ее глазах стоят слезы. Красные белки и размазанная тушь.

Она кивает.

— Конечно! Конечно. Я с нетерпением жду десерта. — Улыбка натянута, когда подруга складывает руки вместе. — О, эй… ты должна пойти с нами на новогоднюю вечеринку Моррисона, — говорит она. — Будет очень весело. Живая музыка, фейерверки, еда.

— О, хм. Мы с Максом еще не обсуждали планы. — Я рассеянно ковыряюсь в швах на покрывале. — Я дам тебе знать.

— Уверена, что Макс пойдет. Мы можем нарядиться и встретить Новый год стильно! — Она добавляет в свой голос оживления, хотя он все равно звучит глухо. — У меня есть идеальный наряд. Мы можем подготовиться вместе. Думаю, мне нужно отвлечься от всех этих важных решений.

— Колледж, ты имеешь в виду?

Она прикусывает губу.

— Что-то вроде того.

Я встаю с кровати и киваю, зная, каково это — нуждаться в отвлечении. В друге. В спасении от горьких жизненных невзгод. Разгладив платье и поправив волосы, я поднимаю подбородок и посылаю ей улыбку.

— Хорошо, конечно. Звучит заманчиво, — соглашаюсь я. — Считай, что мы в деле.

— Правда? — Девушка сияет.

В моей голове поселяется едва уловимое беспокойство, голос шепчет, чтобы я взяла свои слова обратно и выбрала тихий вечер дома с Максом.

Но я не слушаю.

Я отгоняю это чувство и широко улыбаюсь.

— Да, — говорю я ей. — Мы будем там.

Ее лицо озаряется, когда я присоединяюсь к ней в коридоре, и мы обнимаемся, обмениваясь нежным взглядом, прежде чем отправиться на кухню за черничным пирогом.

Я сказала «да».

Согласилась пойти на вечеринку.

Но по странной причине не могу отделаться от ощущения, что только что согласилась на прощание.

ГЛАВА 25

МАКС

— Папа!

Стекло разбивается вдребезги. Ругательства отскакивают от наполовину выкрашенных стен. Сердце замирает в груди, а желудок падает к ногам.

Этого не может быть.

Нет, нет, нет.

Я зову брата через плечо:

— Маккей, мне нужна помощь!

Маленькая рождественская елка, которую Маккей помог мне срубить, валяется опрокинутой у моих ног, осколки разноцветных украшений разбросаны по полу. Папа в ярости, и это произошло ни с того ни с сего. Он помогал мне с галстуком для сегодняшней новогодней вечеринки, его руки тряслись, разбираясь с неподатливым узлом. Я хотел хорошо выглядеть для Эллы, поэтому папа предложил мне одолжить его костюм. С деньгами у нас туго, и покупать что-то новое не имело смысла.

— Ты такой красивый, Максвелл, — сказал отец, в глазах была гордость, а на лице нежная улыбка.

— Спасибо, папа.

Дрожащими пальцами он теребил сине-зеленую ткань, скользя по длине галстука. Все было хорошо. Даже идеально. Волшебный вечер с музыкой, фейерверками и полуночными поцелуями, которые могли привести к чему-то большему, занимал мои мысли, пока часы тикали до восьми вечера.

Затем отец замер, покачнулся на стуле напротив меня. Его сверкающие глаза стали тусклыми и ошарашенными. Он уставился прямо перед собой, сосредоточив внимание на моей груди, а затем медленно поднял голову, и наши взгляды встретились.

Я нахмурился.

Моргнул, глядя на него.

— Что за…

Он вскочил.

Пошатываясь, потянулся к старому маминому набору посуды, стоявшему на ближайшей полке, и начал швырять тарелки в дальнюю стену, одну за другой.

Я застыл от шока.

— Ты сукин сын, — прорычал он сквозь стиснутые пожелтевшие зубы. — Ты не имеешь права находиться в моем чертовом доме после того, что сделал.

Я схватил его за запястья, пытаясь остановить.

— Папа, не надо! — взмолился я, смятение душило меня. — Там никого нет. Только ты и я.

Его глаза были дикими, по подбородку стекала слюна, когда он вырывался из моей хватки.

— Ты ублюдок, Рик. Никчемный паразит, который украл у меня все.

Я снова потянулся к нему, прежде чем еще одна тарелка вылетела из его рук и разбилась возле входной двери.

— Я отвезу тебя в больницу.

— Черта с два! — Папа взмахнул рукой, и все, что стояло на кухонном столе, разлетелось в стороны: ваза с пуансеттиями, подаренная матерью Эллы, две недопитые кружки какао и свеча, которая попала на кружевную скатерть и быстро превратилась в смертоносную искру.

Я бросился тушить странствующее пламя, пока огонь не спалил весь дом, и посмотрел на отца, который направился в свою спальню, завалив по пути елку.

Дым клубится, а мое сердце разрушается по частям от ужаса.

— Маккей! Черт! — киплю я, зная, что мой брат находится в своей комнате, прямо по коридору. Я сдергиваю скатерть со стола и сердито комкаю ее, от едкого запаха горящей ткани у меня сводит живот.

Маккей плетется по коридору, выглядя отвратительно. Мрачные, блестящие глаза встречаются с моими, и в груди у меня все переворачивается. Я отбрасываю скатерть в сторону и сжимаю в кулак волосы.