Пожитки. Роман-дневник
Шрифт:
Мне дама одна, приехав из многолетней командировки, рассказывала:
– У них там, в Германии, бани есть общие. Я сначала – ни в какую! Совковая была. А потом думаю: дай пойду посмотрю. С мужем решили семьей идти. При шли. Туда-сюда, мужчины, женщины, дети – все спокойные, каждый собой занимается, ничего особенного. Чудесно отдохнули! Я Любаньке (дочь, двенадцать лет) только раз голову отвернула. У выхода на лежаке спал один, с елдой в потолок. Знаете, как под утро бывает? А так вполне культурно, цивилизованно. Здоровая нация!
Позже в студенческом кафе случайно расслышал двух полуночников в возрасте семидесяти
– И тебе есть с кем?
– В смысле?
– Поговорить?
Делают по глотку.
– Ты знаешь… есть! Но проблема в том, что говорю-то в основном я. Говорю, говорю, рассказываю, удивляю…
– О!
– Да-а, по глазам же видно. Я говорю, а они слушают, понимаешь? Сидят только и слушают. Я вроде и рад. Приятно, когда тебе в рот смотрят. Но какая-то от всего этого усталость… Смысл-то? Я говорю, говорю. Душу, можно сказать, вынимаю…
– А они только слушают и е…
– Ха-ха-ха, точно! «Слушают и е…». Да… Ума – словно передо мной кошки фаянсовые… Они же ни о чем не думают. Никогда не думают. Не пытаются даже!
– В самом деле?
– Так по глазам видно!
Делают по глотку.
– Не-ет, я точно знаю, думают они. Думают…
– И о чем же?
– А как им ребеночка завести!
– Во-от оно что-о… Ты прикинь! Мне такая мысль не приходила.
– Ну и зря. У человека сначала есть женщина, друг, жена, потом она рожает и превращается в слегка социализированное животное. В робот по уходу за ребенком. И это – по отношению к человеку – не предосудительно. А попытки человека компенсировать урон – предосудительны! Словно бы тебе больше всех надо было.
Делают по глотку.
– А вот… в Японии, я слышал, иметь любовницу – не порок. Да. Порок – говорить об этом.
– Так мы-то не в Японии!!
– Ну да, ну да… и слава богу…
Выпивают. Один – бодяжный виски, другой – пиво с гренадином.
По ту сторону замурованных окон стоит прекрасная суицидальная погода. Небо с утроенной силой оправдывает свое назначение потолка, сверху нескончаемо-лениво, «через губу», сыплется геморроидальный дощщ, умертвия деревьев лоснятся черными останками рук. Земля готовится к новым испражнениям…
Той осени, «из книжек», теперь долго не будет. А та, что наступила, без всяких сомнений, ниспослана роду людскому, живущему в здешних широтах, в наказание. И есть за что.
От жизни в средоточии столпотворения получаешь один только плюс: куда ни плюнь, плюешь у себя дома.
– Ты на красную?
– Ага! Доеду по прямой. Но я тебя провожу.
Переходим на синюю.
– Мне – туда.
– А мне – туда. По прямой, через одну.
Синяя, по выходе, страшнее. Вокзал, шарамыги, вялый укроп в полночь, асфальт – контурная карта ручейков ссак. Миазм свежих догнивающих чебуреков. Лавочки облеплены «людями». Я слышу их разговоры. Слова проворачиваются в их ртах подобно грязному белью в стиральной машине. Смердящие портянки, обтруханные портки, облеванные фрагменты тканей, засморканная ветошь. Наружу валится все. Сухая стирка.
Кривые, косые, коростные. С культяпками.
Официальные бомжи.
Мысленно воздеваешь руки к небу и, потрясая ими, трансформируешь вопль в просьбу:
– Пусть все будет так же! Пусть!! Но чтобы я мог с этим мириться!!
4
Есть в незаразных болезнях что-то от мученичества. Велик соблазн представить геморрой плодом интеллектуальных усилий, а паховую грыжу выдать за результат секса в большом городе.
У нас ведь по любому поводу не грусть, а тоска. Вместо дня сегодняшнего сокрушения о прошлом. Все-то тогда было хорошо, все-то теперь ужасно или плохо. Так жизнь и проходит, с обернутой головой. Позади же известно что – жопа! Коли жопу только видеть, это ж какое мировоззрение тогда выйдет?! Истинно наше, русское. Вся традиция отечественной мысли на том основана. Так размышляю я, дожидаясь, пока пивные дрожжи не превратятся в химию мозга.Мне все-таки удалось раскачать эту сталинскую квартиру – с ее вечными стенами, полуметровыми перекрытиями и захороненными в них скелетами.
Дверь у нас железная, но если ломиться всем телом, то достучаться можно. Тем более что я слушал не Rammstein, а A-ha.
Надел на себя кое-какое белье. Открыл.
За порогом стояла беспородная телка лет тридцати, девяносто килограммов весом при росте метра в полтора. При том – паранормально плоская.
Разумеется, «здравствуйте» не последовало.
– Я соседка твоя!! Мне это не нравится!! Уважай тех, кто рядом!! Не смей включать так громко!! Я сейчас милицию позову!!!
Мельком глянул на часы. 18.47.
– А вы, – говорю, – соседка откуда?
И показал рукой вверх, вниз, влево и вправо. Типа перекрестил.
– Сверху!!!! – взвизгнула она.
У меня были в запасе хорошие, конструктивные предложения для развития диалога в продуктивном русле. Я ведь понимаю: с соседями жить, периодически встречаться на лестнице, ехать в лифте… Но тут я увидел, как она выворачивает из-за спины правую руку, а в руке – кружка с жидкостью. Чайного цвета.
«Если коньяк, то очень кстати, – подумалось машинально. – В противном случае значение имеет только температура».
Температура оказалась комнатной. К тому же замах, контролируемый яростью, никогда не бывает точным.
В тот же миг дипломатия подверглась аборту.
– Пошла отсюда, с-сука!.. – размеренно произнес я.
– Сам пошел!! – хрюкнула она и попятилась.
– Я тебя, тварь, урою вместе с твоей милицией!!
– Закрой свой рот!
– Отсоси у меня.
– Гондон!!
– Иди законы учи, жир-трест!
– Сам пидарас!
– Штаны береги. Не отстираешь…
Она была уже далеко.
Я спокойно закрыл дверь, вернулся в комнату и сделал музыку погромче.
Мельком подумалось, что в контексте современных представлений о достоинствах слабого пола исчезающе маленькая грудь выглядит метафорой глобального оскудения творческой потенции человечества.
Хорошо бы вообще учитывать некий коэффициент красоты. Исходя из него, подлинно красивой следует считать женщину, которой требуется минимум доводок для проявления себя. А если женщине необходим макияж, гардероб, стиль, свет, ракурс, настроение и прочая лакировка, то с тем же успехом можно позвать Ляшапеля в коровник, предварительно накачав героином любую доярку.
Если же говорить о мужской косметике, то она – явно не для «пидарасов». Она для того, чтобы в сорок не казаться пенсионером.
Мне еще повезло – больше, чем некоторым из одноклассников. Одного я в прошлом году видел. Он выглядел как мощный заскорузлый гриб, местами лоснящийся. Такие лучше не разламывать. Там внутри труха и погибшие черви.
Когда-то мы сидели за партой вместе. Нас тяжело было различить – и друг в отношении друга, и каждого по отдельности. После восьмилетки он логичным образом перешел в ПТУ, а я совершенно нелогично остался в школе, продолжая получать двойки.