Пожитки. Роман-дневник

– Роман! Нам очень жаль. Но мы нашли у тебя открытки крайне неприличного содержания. И на эту тему нам следует очень серьезно поговорить. Откуда ты их взял?

Рома, как человек от рождения не только откровенный, но и внимательный, тщательно выслушав родительские слова, задумывался над ними. «Открытки… – думал он. – Что же это могут быть за открытки?..»

– А-а! – вспоминал он, к общей радости окружающих. – Те самые открытки!

– Да, – строго, но с зарождающейся надеждой в голосе указывали родители. – Те самые.

– Так я их купил!

– Где?

– Там… в газетном киоске.

– Где??!!

– В киоске! В беспроигрышную лотерею! Там тетя продавала!

Родители мрачнели на порядок. Столь конструктивная, казалось бы, беседа начинала отчетливо попахивать глумлением. Или, на худой конец, цинизмом. Однако допускать в одном и том же ребенке соседство оголтелого цинизма с типичной порядочностью, с глубоко укорененной внимательностью не представлялось возможным уж совсем. И родители делали еще одну попытку.

– Роман! – еще раз говорили они. – Мы хотим разобраться. Мы призываем тебя подумать. Подумай и вспомни. Откуда у тебя эти открытки?

– Так я и говорю! – не сдавался Рома. – Из киоска!

– И… из киоска?

– Да! Там беспроигрышная лотерея. Тетя продавала билеты. За сорок копеек. Я купил. И выиграл открытку. Это моя открытка!

– Так вот, значит, какая твоя открытка?!! Вот эта?!! – свирепо восклицали родители, в качестве последнего убийственного аргумента предъявляя своему отпрыску крамолу.

– А-а, это… – заметно сникал Рома. – Так какая же это открытка?.. Это карточка…

С годами детство из моего приятеля не выветрилось. Неожиданно, без всякого внешнего повода он отчебучил себе подарок: купил электрическую железную дорогу.

– Нормально! – признал я. – Ты теперь – железнодорожный Абрамович.

– Точно. «Рома, верни деньги!»

– Ха-ха-ха!

– Напрасно смеешься. Я теперь не знаю, чем своим рабочим буду платить. Все на дорогу ушло.

– О-о, это не достижение. Почти у каждого частного предпринимателя в России такая фигня.

Дорога и в самом деле, как говорится, «внушает». На громадной полке шириной в комнату закольцованы рельсы, по ним бегает с соответствующим звуком и горящими фарами локомотив. К локомотиву прицеплен один почтовый вагон и два пассажирских. Причем последние делятся на классы – первый и второй. Уже закуплена станция, фонари и лавочки для нее. Есть специальный грунт нескольких сортов – делать насыпь. Допускаются различные уровни полотна, развилки и тупики. Допускается вообще все: различные ландшафты со всевозможной растительностью и временами года. Хочешь – заснеженные Альпы. А хочешь – индустриальный городок, с магазинами, бензоколонками, различной инфраструктурой. Люди самых разных специальностей по отмашке начнут жить в городке и работать, приходить на станцию, уходить со станции. Делать покупки, посещать кафе и рестораны, нарушать правила дорожного движения, попадать в полицию, устраивать митинги протеста. Банды подростков начнут громить родной стадион после проигрыша любимой команды, а потом примутся увечить друг друга. Политики в преддверии выборов оросят улицы завлекательными прокламациями. Традиционно понаобещают рай на земле и ничего, конечно, не выполнят. Вспыхнут волнения. Пулеметы застрочат. Закапают водометы. И того мало! Четыреста девятьсот восемь частных автомобилей сожгут за одну ночь. Хаос. Комендантский час. Вокзал заняли национал-большевики. Один из поездов (с валютой и золотыми слитками) пущен под откос. Святыни попраны. А под конец всего и вся из ближайшего горного тоннеля вылезет бен Ладен и, потрясая ядерной дымовой шашкой, скажет: «А я предупреждал…»

По достоинству оценив приобретение, я заметил:

– Но ты же понимаешь – с таким хобби можно возиться до бесконечности. Это все равно что ребенка родить.

– Понимаю, – ответил Рома. – Есть только маленький нюанс.

– От железной дороги всегда можно отказаться, – первым сказал я.

– От железной дороги можно отказаться, – повторил Рома. – А от ребенка не откажешься.

Да – это факт.

Грузин – водитель машины, которую мы поймали, – согласился отвезти нас всего за двести рублей. Из сломанного бардачка в машине торчал старый номер журнала, который я редактирую. Рома, конечно, не мог пройти мимо такого совпадения и с гордостью сообщил – кто является уважаемым пассажиром. Грузин сразу начал возбуждаться:

– Вах! (Или «вай!», точно не разобрал.) Дорогой! Ты правда там работаешь?!

– Правда.

Я с трудом удержался от того, чтобы дать Роме подзатыльник.

– Прямо там вот пишешь все?! – не унимался грузин.

– И читаю…

– Вай! (Или все-таки «вах!»?)

Он замолк, но только на минуту.

– Слушай, дорогой! А ты, когда вот… статьи свои. Про политику, экономику тоже делаешь?

– Конечно… Что важно, про то и пишем.

– И про Грузию?!!

– И про Грузию тоже.

– Слушай, дорогой! – подскочил грузин. – Я тебе так скажу: Саакашвили не тот, за кого себя выдавает!

Это было началом конца. Первые десять минут водитель еще как-то дозировал политинформацию, но потом разошелся не на шутку. Он сыпал цифрами, разворачивал подоплеку, обращался к истории, заклинал прогрессивное человечество «поиметь совесть». Оценка проблем с поставками оружия сменялась вопросами обустройства диаспоры, а геополитические особенности кавказцев – социальной ассимиляцией избранных. Разумеется, такие слова, из-за отсутствия их в рабочем лексиконе, он не употреблял, однако щедро компенсировал пробелы словарного запаса обилием междометий, экспрессией, жестикуляцией и элементарными криками, с каждой минутой все более напоминавшими вопли. Энергия от него исходила такая, что мне периодически казалось, будто машину изнутри озаряют всполохи мертвенно-белого света. Мы двигались рывками, толчками, забывая переключать скорости, вихляя из стороны в сторону. Через какое-то время, когда милицейский пикап уже откровенно прижал нас к бордюру, заставив остановиться, я догадался, что белый свет происходил от мигающих сзади фар. Милиция долго убеждала нас обратить на себя внимание, однако сирену и громкоговорители почему-то не использовала. Наверное, наблюдая за нами со стороны, они решили, что в «жигулях» раскатывают обдолбанные маньяки. Нас окружили пять или шесть представителей правоохранительных органов, которые вели себя на удивление мягко. Водитель принялся разворачивать простыни доверенностей, прав и регистраций. Меня тоже попросили предъявить документ. Я предъявил. Отпустили нас довольно быстро. Вторая часть кавказской лекции оказалась не слабее первой. По выходе из машины я не поленился поблагодарить Рому во всех матерных выражениях, которые смог вспомнить, но он слушал не меня, а трубку мобильного телефона. Выслушал и нажал кнопку отбоя. Лицо его заметно омрачилось.

– Нужно срочно подъехать на стройку… Ты ведь меня не бросишь?

Это прозвучало трогательно.

– Не брошу, – ответил я.

И мы поехали.

«Стройкой» называлась большая ремонтируемая квартира в одном из новых небоскребов. Вавилоны с каждым годом обзаводятся все большим количеством высотных жилых домов, которые зачастую кучкуются друг подле друга, образуя, по замыслу их архитекторов, некое подобие гармонии из стекла и камня. Конечно, по сравнению с высотками какого-нибудь Манхэттена наши небоскребы – халупы-поскребыши. Но для моего хрущевского сознания и сорока пяти этажей вполне достаточно.

– Ой-ой… – по достоинству оценил я строение. – И сколько же здесь квадратный метр стоит?

– Сейчас – от пяти с половиной тысяч, – буднично ответил Рома.

– А самая маленькая квартира – какая?

– Сто квадратов.

– И что же… покупают?!

– Этажами.

От осознания собственной неполноценности я потупил очи.

Перед проходом на охраняемую территорию Рома сунул мне официального вида бумажку, попросив вложить ее в паспорт, однако показывать издалека и вскользь, с видом озабоченным и само собой разумеющимся. Я посмотрел на бумажку. Это был пропуск, выписанный на какого-то там Магомеда Тирьямтирьямовича Разразимагомедова. По территории везде сновали сплошь нерусские работяги. Я, разумеется, не возражал, хотя столь однобокая этническая селекция копила неприятный осадок на душе. Как было бы славно, думал я, увидеть на строительстве домов в вавилонах англичан, например, и разных прочих шведов. Но – нет. Все турки одни да высланцы с постсоветского юга. И у Ромы такие же. Хорошие. Вздумали долбить монолит в ночь с пятницы на субботу, после чего оказались на крючке у нового коменданта здания (старый проворовался на семьдесят пять тысяч долларов США). Комендант инкриминировал бригаде две статьи: нарушение регламента и повреждение несущих инженерных конструкций, что в свою очередь, не считая штрафа, сулило серьезные административные осложнения, вплоть до разбирательств с заказчиком.

– А оно, б…, нам надо?! – спрашивал Рома у подчиненных, удерживая себя на средней громкости, дабы не сорваться в фальцет. – Вам было сказано – когда и что делать! Какого х… вы полезли?!

– Да мы… это… – мялись темные с лица работники. – Быстрее шоб хотели… Долбили по-маленькому.

– «По-маленькому», б…! Зато настучали на вас по-большому! Дебилы…

С комендантом Рома улаживал конфликт с глазу на глаз. Я смиренно ждал на улице, отморозил правое ухо. Из головы не шли квартирные пространства, конфигурация которых упорно не хотела постигаться моим умом – пролетарским и с детства привыкшим к регламенту «тут вон тумбочка, а там – уборная». Честно признаться, я так и не разобрался в хитросплетениях зарождающейся квартиры. Одни коммуникации в ней чего стоили! В полу, в потолке свитки проводов, скопище причудливых реле, гротескные трубы для вентиляции, уловители дыма, сенсоры огня. Если, не дай бог, загорится что, ливень откроется повсюду, смоет все напрочь – и dolby surround, и подлинники Айвазовского, и ковры персидские, и персидских на них кошек. Все, все, без разбору! Вот это, я понимаю, жизнь…