Прах Лангарда
Шрифт:
— Имею ли я право на то тепло, что ты даришь? После всего, что совершила в отношении всего этого мира и конкретно тебя… — Пожав плечами, Ульма рассмеялась, но ее ушки, живущие своей жизнью, опустились вниз, выражая печаль. — Я не могла поступить иначе, ты была нужна мне, необходима, понимаешь? В том сгоревшем саду ты даровала мне надежду и пробудила чувство, ведущее через тысячи циклов. Я искала тебя снова и снова, чтобы это сказать…
— Пожалуй, это самое таинственное и настойчивое признание, которое мне когда-либо доводилось слышать от женщины… — озадаченно ответила Лана, покачав головой. Одинокие
Прервав ее размышления, Ульма распахнула двери купальни и приглашающе кивнула головой.
— Пойдешь со мной или останешься снаружи? — спросила Лана.
— Это тебе решать, — улыбнулась Королева Проклятых.
— Я безумно устала и буквально с ног валюсь. Так что и правда не отказалась бы от помощи. И даже благосклонно готова ее принять, но с одним условием, — широко улыбнувшись, Лана, протянув руку, осторожно потрепала харгранку по мягким, как алый шелк, волосам.
— Вечно тебе от меня что-то надо. Сначала украла мое имя, потом сердце. Чего ты хочешь в этот раз? — недовольно надулась Ульма.
— Перестань скрывать эмоции. Я, видишь ли, тоже не люблю, когда меня одну читают, как книгу! — воскликнула Лана и отправилась внутрь мимо ведьмы.
— Как пожелаешь, — сдержанно кивнула Ульма. — Только тогда будь готова терпеть. В моей истории мало светлых пятен.
— Я же обещала взять твои грехи на себя. Так что не волнуйся, теперь мы раскидаем весь этот груз на двоих. Тебе больше никогда не придется нести его в одиночку. Я, знаешь, все-таки рыцарь, моя дорогая. Так что тебе придется начать привыкать к двум невероятным вещам — искренности и заботе. — Жаркой улыбкой носительницы платиновой гривы можно было бы отапливать Лангард целую зиму. Ульма нерешительно растянула свои губы в ответ.
***
Большая, выложенная белым камнем купальня удивляла. Слева в ней располагался обширный бассейн с чистой, кристально прозрачной водой. Справа же находился небольшой гардероб и две неглубоких ванны, где можно было смыть грязь прежде, чем погружаться в воду бассейна. Но больше всего Лану поразило тепло, шедшее от облицованного мрамором пола, и искусно сделанные барельефы на стенах. Они, судя по всему, изображали сцены из мирного городского быта столь же изящных ушастых созданий, как и владелица этого места. Следы прошлого, которые Королева Проклятых так и не смогла выкинуть из своей жизни. Отражение величайшего преступления.
— Красиво тут у тебя, — улыбнулась она Ульме и принялась разоблачаться из грязной дорожной одежды.
— Архитектура и общий стиль взяты из моего родного города. Харграна.
— Ты была там королевой? Я хотела бы о нем послушать, — раздевшись, Лана, не оборачиваясь, направилась в сторону ванны, пытаясь пальцами разгладить слипшиеся от грязи волосы. За спиной она слышала тихие шаги ведьмы и нотки тоски и печали.
— Королевой в рабском ошейнике, — спокойно пояснила Алая Ведьма.
Увидев, что Лана задумчиво разглядывает бронзовые вентили, Ульма усмехнулась и поспешила ей помочь набрать воду. К восторгу среброволосой, из трубы полилась
тёплая вода с легким серным запахом.— Подземные источники в ближайших горах? — догадалась она и, дождавшись кивка, погрузила в ванну ноги.
Тело вздрогнуло от наслаждения, когда приятная горячая влага окружила ее ноющие после долгого пути мышцы. Лана поспешила опуститься в ванну и протяжно застонала, ей сейчас казалось, что она в раю.
— Все, вот сейчас я готова тебя слушать бесконечно, Зеленоглазка, — откинувшись на спину, девушка потянулась и обернулась к харгранке, разглядывающей ее с таинственной улыбкой. Лана приподняла одну бровь.
— Быстро же ты освоилась в женском теле. Если честно, я боялась, что ты меня возненавидишь за то, что я изменила тебя без согласия, как и прежде ларийцы, — ответила Ульма и присела неподалеку.
— Ты просто привыкла к этому. К тому, что тебя ненавидят. Расскажи мне свою страшную сказку, Зеленоглазка. Она осталась в прошлом, как и твое одиночество.
— Мой отец, Лидан Кроу, был королем Харграна. У него было множество любимых жен, как и принято у нашего рода, но жестокая судьба даровала только одно дитя — меня. Он уже был стар, когда я родилась, и очень зол на мою мать за то, что она явила на свет девочку. К тому же цвет моих волос и черты лица… Ходили слухи, что я не его дочь, — начала рассказ Ульма, нежными пальцами промывая серебристые пряди волос.
— А на самом деле? — подала голос внимательно ее слушавшая Лана.
— Понятия не имею. Отец выслал нас с матерью на загородную усадьбу сразу после моего рождения. Маму отравили спустя шесть лет после этого, вероятно, кто-то из оставшихся наложниц, чтобы она не вернулась. Лидан же тщетно пытался завести себе наследника, так что на следующие десять лет про меня все забыли. Разумеется, я получила самое лучшее образование и жила в роскоши, но была совершенно одна. Пока в шестнадцать лет меня не познакомили с сыном местного лорда… Его звали Бонфар Арог, честный, смелый, открытый. Мне он сразу понравился. Еще спустя год мы начали встречаться.
— Позволь догадаться, это не понравилось твоему отцу? — тихо спросила Лана.
— Нет, мы хорошо скрывали наши встречи, так что никто ничего не знал. Тот год, что мы провели вместе, был очень счастливым. Мой первый рыцарь поклялся, что его тело и его дух вечно будут принадлежать мне… Лжец. Тогда же мне впервые начал сниться сияющий юноша с голосом Бонфара, во снах он утешал меня и давал мудрые советы. Обещал меня защищать… — ведьма сбилась, повернувшись, Лана увидела на ее лице сложную гримасу страданий и боли.
— Демоны и Хранители тогда не могли напрямую вторгаться в наш мир, только приходили во снах, мы очень мало о них знали. На восемнадцатилетие за мной прибыл отряд стражи, чтобы сопроводить во дворец. Оказалось, что отец смертельно болен и, не желая прерывать династию, решил выдать меня замуж. Для любой девушки, выросшей при дворе, такая судьба была бы ожидаемой и не вызывала вопросов. Но я слишком привыкла к свободе, — тяжело вздохнув, ведьма уже во второй раз тщательно намылила Ланины волосы, пытаясь смыть пятна крови и пепла, пропитавшие пряди. Ее тихий и задумчивый голос нес в себе легкую грусть и насмешку над собственной юностью. А еще ненависть и презрение.