Прах Лангарда
Шрифт:
Пылающий ненавистью клинок почти врезался в ее тело, времени заблокировать или уклониться не оставалось, и Лана воздвигла барьер отрицания. Огромный меч ударил в ее барьер, обратившись в прах, но силой удара отбросив ее на несколько десятков метров. Рухнув на обсидиановую равнину и пропахав своей тушкой жесткие камни, она упустила Астера из виду.
Стабилизировать свой полет Лане удалось не сразу, бросив взгляд по сторонам, она заметила, что ее друзей окутал тёмный туман, а их фигуры замерли. Весь мир у нее перед глазами поблек и стал черно-белым, клинок защищал ее восприятие от плена иллюзий. Лана, взмахнув крыльями, гарпией бросилась
***
Яростный шквал сверкнул над головой Лотаринга, он взревел, закрываясь щитом, украшенным блеском золотой ауры. Ветвистые молнии фиолетовой мглы стеганули по его защите подобно хлысту, змеясь и изгибаясь, словно живые, до него донесся издалека тонкий девичий крик, взгляд сотника зацепился за рухнувшую фигуру Ланы, черные вспышки рвали ее тело на части, прожигая в нем дыры.
«Иллюзия», — упрямо и уверенно подумал сотник. — «Она не могла погибнуть так просто».
Обломав крылья об острые осколки обсидиана, ее тело подкатилось к его ногам. Воитель прикрылся щитом и, опустившись на одно колено, приподнял любимую за плечи, большая часть ее костей была сломана и смята, правую ногу оторвало, а в груди виднелась большая сквозная рана.
Вздрогнув, Лана крепко схватила его за предплечье и взглянула в глаза. Из этих глаз на него смотрела Бездна. Безразличное, бессознательное ничто. То, в чем не могло быть ни личности, ни разума. Чувствуя сковывающий душу ужас, Айр усилием воли сдернул его с себя, словно тряпку, и прошептал:
— Я все равно не оставлю тебя. И не дам повторить старый путь. Не в этот раз.
Не в силах отвести взгляд, Айр растворялся в ее глазах и чувстве вины, проваливаясь все глубже, туда, где все однажды началось. Он увидел другое лицо, другую эпоху, другого себя. Но прежде чем пришло узнавание, он ощутил боль, и вспышка меча Богоборца рассекла сегодня и вчера на две части.
***
Тело опалила невыносимая боль. Распахнув глаза, Ульма осознала, что прикована к позорному столбу тяжелыми кандалами из ржавого железа и совершенно обнажена. Ее туго перетянутые веревкой на бедрах ноги до колен обглодали шнырявшие вокруг голодные крысы. В сердце впился укол ужаса.
— Ты очнулась как раз вовремя, наши маленькие гостьи как раз закончили пировать, — Астер щелкнул пальцами, и крысы почти мгновенно превратились в тлеющие угольки, обдав ведьму противным писком, запахом жженого мяса и паленой шерсти.
— Скотина, — вздрогнула Ульма.
— Ну что ты, как будто в первый раз. Как хорошо, что я могу в любой момент тебя исцелить.
С трудом разлепив пересохшие губы, ведьма тихо застонала и подняла взгляд.
— Ты и правда думала, что тебе удастся улизнуть от меня, глупышка? — Ласково, по-отечески улыбнулся Астер, — ты решила, что кто-то в своём уме захочет тебе помочь? Какая-то Лана? Какой-то Айр? — И внезапно разразился хохотом. — Я придумал и их, и их нелепые имена специально для тебя. Знаешь, человек такое создание, привыкает, как ни странно, ко всему: к боли, к пыткам, к лишениям. А потому, в сладкий вкус его страданий иногда надо добавлять приправу — надежду.
Ульму будто окатило из ведра холодной водой, она вздрогнула и дёрнулась, верёвки
пуще прежнего въелись в синяки на бёдрах, а цепь наручей издала мерзкий звон. Астер зловеще улыбнулся и приблизился к ведьме, окинув её взглядом снизу вверх.— Интересно, какого тебе будет думать, что на самом деле всё это время… Это вновь был я? — Он опустил руку на её грудь, скользнул в ложбинку и спустился до живота.
— Тварь!!! — Яростно вскричала Королева Проклятых, натягивая путы на своих руках, готовая броситься зубами ему в шею.
— Всё это время я создавал твои грезы. Шептал пустые и лишенные смысла слова, которые ты считала истиной. — Сказал Астер, скользнув рукой к её промежности.
Хотя он всего лишь положил туда руку, этого оказалось достаточно, чтобы Ульма затряслась, её пробила невыносимая дрожь от омерзения.
— Ох, ты ведь голодна, верно? У меня идея! Тебе понравится. — Восторженно сообщил архидемон, над головой ведьмы раздался сухой щелчок и обескровленные, затёкшие руки устремились вниз, влекомые тяжёлыми кандалами, они больно ударились об живот.
— Как ты думаешь, зачем я снял их с подвеса? Правильно! Теперь ты должна съесть свои пальцы.
— Ты приказываешь?
— Всё верно, это мой приказ. Ты съешь свои же пальцы, фалангу за фалангой, и будешь благодарить меня за каждую. Лучше бы тебе насладиться этим вкусом, другую еду ты увидишь ещё нескоро.
Вновь застонав, Ульма хрипло хихикнула, а потом начала смеяться во весь голос.
— Знаешь, что я чувствую? — спросила она.
— Знаю. Приказ Истинного Имени заставляет тебя желать исполнения приказа больше всего на свете. Больше, чем голод или жажду. Больше, чем жить.
— А вот тут ты ошибся, трепло. Его невозможно подделать даже тебе. Я не чувствую ничего.
Ульма подняла дрожащие руки со сжатыми кулаками. Кисти плохо работали, но результат стоил потраченных усилий: показанные архидемону две фиги взбесили его так сильно, что Астер мгновенно изменился в лице, зрачки вспыхнули дьявольским пламенем. Обычно это означало, что сейчас будет невообразимая боль и страдания, а он был в этом чертовски хорош. Вот только не в этот раз.
— Я больше не в твоей власти! Ты не в силах мне отдать Приказ! Не в этом цикле, козлина. Никогда больше. Именем Ланатиэль, ангела чудес, сгинь!
– вложив силу в имя контрактера уверенно воскликнула Ульма.
Губы демона изогнулись в ироничной улыбке, но прежде чем он что-то ответил, черный клинок разрубил иллюзию на куски.
Глава 24. Шутка экзарха
Глава 24. Шутка экзарха
Вечность протянула когти. Коснулась. И всё растворила. Вне течения времени практически невозможно себя осознавать. Не вчера, не завтра. Всегда. Замерший сотник заставил себя потянуться к зияющей в пустоте ране, оставленной ударом клинка Богоборца. Иллюзии Астера его не пугали, Айр знал, что Лана не позволит себе так глупо погибнуть. Не здесь, не сейчас. Вечность заканчивается, за своей спиной Лотаринг видит бесконечный ряд похожих на себя воинов. На их лицах написано сожаление. Это лишь укрепляет решимость воина не допустить извечной ошибки. Он обозревает залу и вскидывает свой верный клинок, бой продолжается.