Правдивые байки воинов ПВО

За Стёпой Комдивка отправил ВРИО их комбата лейтенанта Прокофьева.

Прокофьев так описывал процедуру изъятия Стёпы из привокзальной комендатуры: «Приезжаю – вижу: сидит Степенов, нога на ногу и хамит начальнику патруля капитану 3-го ранга. Тот стоит, Стёпа перед ним сидит и через слово обещает навесить мореману «трендюлей»!

Взял я такси, ходить-то Степанов не может, везу его в училище прямиком на гауптвахту. А таксист и говорит мне: «Что – то уж больно богато живут ваши курсанты. Второй раз везу этого китайца в Горелово и оба раза – пьяного!!!».

После «залета» Стёпу на полгода исключили из сборной, о чем он очень жалел.

Самая знаменитая пьянка у нас случилась осенью на 4-м курсе.

Перед самым увольнением к нам в казарму пришел Стёпа и предложил «выпить».

Надо сказать, что отношения с деньгами у Стёпы были сложные.

Как уже говорилось, его матушка растила сына и Степину старшую сестру одна, работая фельдшером на «Ленфильме», так что жили они небогато, мягко выражаясь.

Когда у Стёпы появлялись деньги, он тратил их легко, быстро и бесшабашно. Но это случалось редко. Обычно у него в кармане была мелочь от 5 до 30 копеек, остальное приходилось финансировать его друзьям.

«У меня всё есть, кроме денег и совести!» – это была одна из любимых поговорок друга Стёпы.

Я подумал, что и в этом случае Стёпа рассчитывает на мои финансы, и сообщил Стёпе о том, что денег у меня нет.

«Ты меня всю жизнь поил, теперь я хочу тебя угостить!» – торжественно сообщил мне приятель и продемонстрировал купюру достоинством 100 рублей. По тем временам это были умопомрачительные деньги. Мы получали в месяц на четвёртом курсе 15 рублей 80 копеек.

«Мать дала!» — гордо сказал Стёпа. Это был второй (и последний, насколько мне известно) случай, когда Стёпина мать давала ему сторублевку. Видимо, ей выписывали на работе премию и она, движимая материнской любовью, вручала её Стёпе. Первый раз она его так профинансировала в честь поступления в училище, и мы неслабо тогда отметили это событие.

«Я всегда был твой должник. Сегодня я угощаю. Бери с собой кого хочешь, и поехали в кабак!», – Стёпа сиял от счастья, и отказаться было невозможно.

Мы позвали с собой Рому, маявшегося от безделья, и уже на гореловской платформе уговорили БАМа составить нам компанию.

БАМ ехал в увольнение в Выборг, где жили его жена и маленькая дочка. Поэтому он согласился заехать с нами в кабак «на часочек».

Вчетвером мы прибыли в шашлычную у Сытного рынка.

Заняли столик, и Стёпа сделал заказ: «4 шашлыка, бутылку лучшего коньяка и 5 бутылок „Агдама“!».

Я понял, что шансы БАМа увидеть в этот вечер семью равны нулю.

Мы отлично отдыхали. Шашлычная считалась безопасной в том смысле, что патрули в неё обычно не заходили. За соседними столиками сидело несколько компаний курсантов из ЗРКУ, у которых был какой-то юбилей училища. Мы с ними весело общались на общие темы.

И тут в шашлычную принесло морской патруль! Соседи позорно бежали через кухню. Сбежали бы, наверное, и мы, но во-первых, мы уже были четверокурсниками, и это было несолидно, а во-вторых, выпито уже было немало, и это добавляло смелости.

Тем более что начальник патруля не проявлял к нам никакой агрессии, а просто усадил всех патрульных перекусить.

«Если мореманы дернутся, я вырубаю начальника патруля, а вы его патрульных!» — довольно громко распределил роли Стёпа на случай форс-мажора и рассмеялся своим «бодрящим смехом».

К общей радости патруль поужинал и спокойно удалился, не обостряя обстановки.

Вернувшиеся «из бегов» зрку-шники были в восторге от нашей храбрости, и мы стали «героями праздника». Вино лилось рекой, и тосты следовали один за другим.

Посредине вечера Рома заблажил, что он пьян и один в училище не доедет. Мне было до дома рукой подать, можно было спокойно переночевать, но черт меня дернул сказать Роме: «Не ной. Я тебя довезу до казармы».

Рома повеселел, а я пожалел о сказанном, да слово – не воробей.

Астрономические объемы выпитого вина привели к тому, что окончание вечера память сохранила выборочно, запомнилось прощание с БАМом на трамвайной остановке (он пытался уехать к Финляндскому вокзалу, чтобы убыть в Выборг к семье), мы чуть ли не рыдали, расставаясь с ним.

Герои вечеринки провели остаток вечера и ночь так:

БАМ: проснулся в электричке в тупике железнодорожного депо в Выборге оттого, что его растолкали менты. Время было 5 утра, как раз пора было ехать обратно в училище, что он и сделал.

Стёпа пришел в себя на кухне совершенно незнакомой квартиры. «Сижу я рядом с какой-то бабой, пью чай, беседую», – вспоминал Стёпа. «Рядом нервно ходит какой-то незнакомый мужик в рваных тренировочных штанах (муж её, как выяснилось) и волком смотрит на меня, хотя я веду себя совершенно корректно. На часах – 3 ночи. Пришлось пить чай до утра и ехать в училище на первой электричке».

Самый тяжкий путь выпал нам с Ромой.

После прощания с БАМом мы отправились в метро. На свежем воздухе Рома ещё как-то держался. А в теплом метро начал стремительно сдавать. В вагоне он принялся громко икать и «уходить в себя» взглядом.

Опасаясь, что он чего доброго «кинет харч», я решил его отвлечь и принялся рассказывать Роме анекдоты посмешнее.

Роме это мало помогло, он продолжал икать, но пока обходилось без серьезных эксцессов. А вот анекдоты я, наверное, рассказывал слишком громко.

Перед станцией «Балтийская», куда мы и стремились, в вагоне меня слегка толкнул благообразного вида капитан третьего ранга и строго потребовал «прекратить ругаться». Он был с дамой, и я тут же искренне извинился перед ним, сообщив, что отвлекаю товарища от вредных мыслей таким способом. Инцидент был вроде бы исчерпан, но тут ожил Рома, уставившийся на кап-три ненавидящим взглядом.

Когда мы вышли из вагона и пошли к эскалатору, Рома, которого я всю дорогу вел «под руку», вырвался и подскочил к мореману, шедшему впереди. Недолго думая, Рома нанес по его спине такой могучий удар, что у моремана фуражка съехала назад.