Правдивые байки воинов ПВО
Шрифт:
Вернёмся к армейским будням, однако.
О том, что излишнее усердие до добра не доводит, говорит история, случившаяся на армейской комсомольской конференции году в 1987-м.
«У руля» уже был Горби. Постепенно стали внедрять в моду «гласность», «свободные микрофоны» и прочие удивительные нововведения.
В управлении 6ОА ПВО проходила очередная комсомольская конференция армии. Это было большое мероприятие и на него понаехало много гостей из Москвы – представители Министерства обороны, Главкомата ПВО, Главпура, ЦК комсомола. Всех их, разумеется, посадили в президиум. Конференция шла своим чередом. Доклад, выступления в прениях – всё, как обычно. Посередине 2-х проходов в зале были установлены стойки с микрофонами. Это и были «свободные микрофоны». Никто к ним не подходил, конечно. Генерал Демьянин, ЧВС Армии, чуть ли
В перерыве, видимо, была проведена соответствующая работа по поиску «желающих» выступить у «свободного микрофона».
После обеда продолжились прения, а повальный сон усилился. Однако после очередного воззвания ЧВС-а с призывом подойти к «свободному микрофону» неожиданно нашелся желающий.
Им оказался высокий сержант с институтским значком на груди, из роты охраны лодейнопольского авиаполка.
Его появление у микрофона вызвало некоторое оживление у бодрствующей части зала и неподдельную радость ЧВС-а:
«Ну, товарищ сержант, какой вопрос Вы нам хотите задать?» – поощрительно улыбаясь, сказал ему генерал.
И сержант задал долгожданный вопрос: «Товарищ генерал, то возвышение, где вы все сидите, как называется?»
«Рабочий президиум!» – строго ответил ему генерал, чувствуя недоброе.
«Почему же он называется „рабочим“, если в нём все спят?!» – потряс сержант своим вопросом всю конференцию.
Хохот стоял минуты три.
Ответа, конечно, не было, а в перерыве командующий армией с ЧВС-ом жестоко «драли» несчастного командира полка и его начпо…
Завершим дисциплинарную главу небольшой историей, показывающей, как находчивость и чувство юмора могло «осадить» самого хамоватого полководца.
В одной из бригад нашего корпуса лет 15 был командиром полковник К.
Бригада была на хорошем счету, командира было принято хвалить во всех докладах и приказах, и постепенно он «забронзовел».
Стал держать себя барином, грубил подчинённым без причины, и порой откровенно хамил им.
Командир есть командир, и с ним старались «не связываться».
Но однажды «нашла коса на камень».
К ним в управление бригады пришел служить новый прапорщик, которого не успели познакомить с замашками комбрига.
Однажды после обеда командир стоял около штаба в окружении своих заместителей, и они что-то обсуждали. Мимо шел этот прапор. Расстояние до «командной группы» от него было явно больше уставных «5—6 шагов», и воинскую честь он отдавать не стал.
Комбригу это не понравилось:
«Эй ты, балбес, иди-ка сюда!!!» – скомандовал он прапору.
Тот подошел к командиру образцовым строевым шагом и отрапортовал: «Товарищ полковник, балбес по вашему приказанию прибыл!».
«Ты что, и в самом деле – балбес?!» – разозлился комбриг.
«У Чапаева – все чапаевцы!!!» – отчеканил прапор.
Гогланд.
Остров погибших кораблей
На этом острове дислоцировалась 47-я отдельная радиолокационная рота нашей 46-й радиотехнической бригады. В период своей службы в бригаде мне довелось несколько раз попасть в командировку на этот замечательный остров.
А попасть
туда можно было несколько необычными способами.Первый – пограничным вертолётом или ПСКром (пограничным сторожевым кораблём из Высоцка).
Второй – тоже вертолётом, арендованным 6 ОА ПВО у ВВС. В этом случае мы грузились на МИ-8 на аэродроме родного Горелово. Лёту от Горелово до вертолётной площадки на Гогланде – около 45 – 50 минут.
Третий способ был более романтичным. Ежегодно на остров завозили всё необходимое для жизнедеятельности роты (от угля и картошки, до техники, запчастей, бензина, дизтоплива и спирта). Это всё везли на морском пароме, на нём и можно было добраться до острова. Но только случалась такая оказия один раз в год.
Больше тогда на этот остров ничего не «ходило» и не летало. Погранзона. Даже прописки у наших офицеров, прапорщиков и членов их семей, несших службу и живших на острове, не было. Об этом вспомнили, когда однажды серьёзно заболел ребёнок командира этой роты. С госпитализацией ребёнка в детской больнице Выборга, куда его доставили вертолётом, возникли немалые проблемы.
Если к проблемам с пропиской добавить традиционную «заброшенность» пвошников в вопросах денег и выслуги, можно понять обиды наших офицеров на Родину, неласково, зачастую, относившуюся к защитникам своих воздушных рубежей. Так, на острове, кроме нашей роты, стояли ещё: метеостанция, 2 маяка (северный и южный), ПТН (пост технического наблюдения погранвойск), отдельный морской радиотехнический взвод (просмотр и «прослушка» акватории залива), и морской взвод охраны, карауливший законсервированную технику артиллерийского дивизиона, который по замыслу наших стратегов должен был, в случае надобности, разворачиваться по штатам военного времени и огнём перекрыть залив, таким образом преградив проход вражеских кораблей в сторону Ленинграда. ПТН возглавлял капитан-лейтенант, а взвод охраны – мичман, сосланный на Гогланд из Кронштадта за неизвестные грехи. И пограничники, и моряки, служившие на острове, получали полуторный оклад, и им «шла» выслуга, из расчёта один день службы – за полтора. Наши «пвошники» – служили за «спасибо», им начислялась обычная выслуга (как и тем, кто нёс службу на Дворцовой площади, к примеру) и обычные оклады. Только в начале 80-х годов ввели для островитян 15% надбавку к окладу («за дикость» – так её называли в ПВО). Вот и все льготы. К слову сказать, в нашей бригаде, подразделения которой располагались на территории 3-х областей и 3-х республик СССР, таких дивных «точек» было немало. Чего стоили только роты на мысе Волчий Нос, или острове Валаам. Некоторые офицеры, заменяясь с «Северов» или Дальнего Востока в нашу бригаду, были поражены условиями службы в ней. «У нас на Севере» – такая же «дыра» была, так там – хоть деньги доплачивали, и выслуга шла за эти муки! А тут?! Ничего!!!» – ворчали они порой…
Скалистые берега Гогланда покрыты великолепным лесом с сосной, елью, местами разбавленный лиственными породами: берёзой, дубом, ясенем. Поражает своей красотой уютная бухта с песчаным пляжем, на берегу которой стояла 2-х этажная казарма нашей роты. На Гогланде есть 4 возвышенности. На самой большой «горе», на высоте 156 метров над уровнем моря дислоцировались наши радиолокационные станции.
Вид с этой горы, кстати, был превосходный. Ночью, в ясную погоду, на горизонте был виден финский город Котка, различались огни его улиц.
Уже одно то, что удалось взгромоздить тяжелые РЛС, дизеля, антенны и т. д. на эту горку – само по себе было подвигом. На её вершину вела единственная дорога, вырубленная в скальном грунте острова нашими военнопленными в 1942—44 годах. Дорогой, впрочем, её назвать можно было только с большой «натяжкой». Во многих местах она шла вверх очень круто, имея с одной стороны – скалу, а с другой – пропасть. Несколько раз эту дорогу пересекали довольно сильные ручьи. В общем, даже летом подъём на гору на трёхосном ЗИЛ – 157 («коломбине» на армейском сленге) был возможен в основном на 1-й скорости со всеми 3 включёнными мостами. Я неоднократно предпринимал такое «путешествие», и каждый раз испытывал немалый душевный трепет. Как туда наши локаторщики ежедневно ездили зимой – просто трудно представить. Для того, чтобы можно было въехать в гору зимой, в самых крутых местах в скалах имелись закреплённые троса, за них и цеплялась лебёдка ЗИЛа, и машина подтягивалась вверх. Был и второй вариант: движение вверх в гору задним ходом (!!!), а два бойца в это время идут перед машиной и сыплют под колёса машины шлак из ведёр, запасённый в котельной.