Православие и «Нагуализм»

«— Смысл в том, что нам нужно наше остриё, вся наша сила. Чтобы войти в другой мир, — сказала она (донья Соледад). Я была религиозной женщиной и обычно повторяла слова, смысла которых не понимала. Я хотела, чтобы моя душа вошла в Царствие Небесное. Я до сих пор хочу этого, несмотря на то, что нахожусь на другом пути. Мир Нагваля и есть Царствие Небесное» (К. Кастанеда, из кн. 5, гл. 5, с. 524).

Или…

«Дон Хуан выразил своё убеждение в том, что христианские идеи об изгнании из райского сада представляются ему аллегорией утраты нашего безмолвного знания. Следовательно, магия — это возвращение к началу, возвращение в рай» (К. Кастанеда, из кн. 8, гл. 4, с.).

А как всё-таки должен реагировать «нормальный» человек, когда ему Рай представляют в виде ужасающего, разрушительного «чёрного» мира, мрачных подземных туннелей и удушающего пространства жёлто-ядовитых испарений???

Подмены, искажения, смещения акцентов в тех или иных понятиях у Кастанеды действительно — много! Я бы сказал, что это одна какая-то гремучая смесь некой относительной «чистой» истины, которая замешивается на литрах и центнерах яда. И если бы мы шли по «всему» материалу (К. К.) и приводили бы «все» примеры (цитаты), то эта глава стала бы «книгой». Ещё приём…

Отдельно следует сказать и о самой «модели сознания» (как методе), данную доном Хуаном: «энергетический кокон, составленный из эманаций, с точкой сборки», и многие прочие подробности и объяснения «вокруг» всего этого («пучки», «полосы», «впадины» и т. д.).

Как интуитивно чувствует читатель К. К., эта модель достоверна, истинна, близка к духовной реальности и он ей внимает, ей полностью доверяет. Вот только в использовании этого есть «подвох» — в рамках данного описания происходит такая активная, но незаметная, манипуляция отдельными частями «модели» и её понятиями, которая отрицается самой же этой «моделью сознания»! Таким образом, данная во многом «истинная» карта сознания разыгрывается при «фальшивой игре»…

Собственно, открытия древних магов на этот счёт открытиями не являются, так как происходили в ограниченном, ущербном и искажённом векторе познания-восприятия — у Кастанеды же они служат «приманкой», ловушкой его читателю.

И, конечно же, вся эта «модель сознания», в которую глубоко погружают, «потопляет» и «отвлекает» внимание читателя до такой степени, что он теряет простые, известные всем понятия о добре и зле и с лёгкостью, на фоне той или иной детализации схемы энергококона, соглашается с различными оправданиями зла. В самом деле, сама «модель» толтеков безлична и не имеет прямого отношения к различию теневого и просветлённого сознания и тем самым дезориентирует изначально.

«Интеллектуализация». Все книги К. К. претендуют на особую мудрость, глубокомысленность; в них много достаточно сложной, уточённой психологической и философской теории (о мире и человеке). О том, что есть «сознание», как происходит «восприятие», «интерпретация» и т. д. Конечно же, подобная «интеллектуализация», «замысловатость» — а в ней и в самом деле отражены элементы истины! — служит всё той же задаче — направить разум в ментальную область познания, дать пищу уму, восхитить его и увести его от понимания главного.

Интеллектуализация Кастанеды не является позитивной, это слабые отблески истины, она эго-центрированная и духовно дезориентирующая. Это мудрость дьявола.

Приём «художественности», «мифотворчества».

Он заключается в том, что к «путевым заметкам», к «документальному» повествованию Кастанеда активно примешивает и собственные творческие, художественные образы, которые впечатляют, интригуют, вдохновляют. Но это фантазии (а это может проследить и увидеть в тексте только тот человек, который пишет сам — мне не раз удавалось по «литературно-творческому» каналу безошибочно отслеживать ход и логику художественно-образного мышления и других известных писателей).

Так, например, можно обнаружить, что тот или иной образ, очевидно, что художественный образ, на протяжении всего многотомного повествования от книги к книге получает своё развитие, обретает всё более впечатляющие чудесные подробности. Например, в конце своей четвёртой книги Кастанеда в качестве специального магического упражнения прыгает в пропасть с неясными для читателя (и для самого автора!) подробностями. Однако уже в начале пятой книги автор утверждает, что в течение всего прыжка он перемещался между «тоналем» и «нагвалем» семнадцать раз (в «Предисловии», с. 301).

Позже (в середине кн. 5) Кастанеда старается выяснить у других учеников (Паблито и Нестора), прыгал ли он в пропасть на самом деле или нет? (гл. 4, с. 463, 489.)

В конце седьмой книги писатель сообщает, что после магического прыжка, он собрал некий другой мир (не ясно какой). А в конце десятой книги неожиданно утверждает, что после этого прыжка он молниеносно «перенёсся» из Мексики в свою американскую квартиру! Просто он «вспомнил». Но как это можно было не обнаружить с самого начала??? Вот они подлинные возможности и чудеса магии! Да… чудеса, созданные писательским воображением, что, безусловно, относится уже к жанру «фантастики»…

То же самое происходит и с художественным образом «окончательного ухода магов» из этого материального мира. В одном случае Кастанеде вообще не известны обстоятельства, при которых партия магов дона Хуана покидает его навсегда, в другом эпизоде — описана трогательная картина прощания с индейскими учителями. Это, естественно, происходило не в городе, а где-то далеко за городом в природных условиях. Цитата: «Мы пересекли сочную зелёную долину и взобрались на гору с востока. В конце дня мы наконец сделали привал на вершине плоского, загромождённого камнями утёса, нависшего над долиной с юга…» В конце концов «дон Хуан и дон Хенаро ступили в сторону и, казалось, слились с темнотой», а Кастанеда вместе с Паблито, взявшись за руки, потом прыгнули в пропасть — описано только это и только так (К. Кастанеда, из кн. 4, ч. 3, гл. 4, с. 285, 298).

В начале пятой книги по этому же поводу следует такое уточнение:

«Местом моей последней встречи с доном Хуаном, доном Хенаро… стала плоская безжизненная вершина горы на западных склонах Сьерра-Мадре в Центральной Мексике» («Предисловие», с. 301).

А в третьем варианте («ухода» индейских учителей), в конце шестой книги — писатель сообщает, что его прощание со всеми воинами партии магов дона Хуана происходило всё же не за городом, а в доме мага Сильвио Мануэля — воины покидали этот мир через «расщелину», созданную совместным «намерением» магов и проявившуюся в одной из комнат (цитата: «Они прошли мимо меня и находились в полной видимости ещё одну — две секунды — достаточно долго для того, чтобы сказать “прощай”, а затем исчезли во тьме таинственной расщелины, появившейся в комнате» — гл. 15, с. 253. В комнате, а не в горах!). После чего писатель, вообще, явно «расписался» и дал волю своему творческому воображению — воины всё же заставили Кастанеду прыгнуть пропасть (после того, как исчезли в «расщелине» в комнате?) и тот каким-то невероятным, путанным образом, но при этом отчётливо (одновременно?), уже «увидел» цепь летающих огней (энергосфер магов), выстроенных в определённом порядке для прощания с Землёй, и сравнивает эту форму с древним толтекским пернатым змеем Кецалькоатлом. Причём Карлос даже «видел», как дон Хуан в виде некой светящейся сферы «возглавлял» отряд летящих магов (гл. 15, с. 253–254).

Образ с течением времени «художественно» воссоздаётся, дополняется, придумывается! Это вымысел.

В конце седьмой книги сцена прощания с учителями К. К. «смазывается», не даётся, но следует подтверждение, что прощание происходило на вершине горы.

А в девятой же книге выяснятся, что самая последняя встреча Кастанеды с учителем произошла исключительно в связи с «Арендатором» — магом древности, и произошла опять-таки в городе…

Дон Хуан: «Моё время на этой земле закончилось…