Предатель. Я тебе отомщу

Он усмехается — коротко, сухо, как будто я сказала что-то забавное.

– Если бы нет, ты бы вступила на должность стажера, – отвечает он, бросая на меня быстрый взгляд. – Ты хорошо постаралась, – добавляет он, и в его тоне снова эта нотка одобрения, от которой мне хочется сжаться в комок.

Я не отвечаю, но внутри меня вспыхивает тёплое, злорадное чувство.

Артём, должно быть, в ярости — рвёт и мечет, проклинает меня, кусает локти, представляя, как его планы рушатся, как его мир трещит по швам. Эта мысль греет меня, как костёр в холодную ночь, и я позволяю себе лёгкую, почти незаметную улыбку. Пусть бесится. Пусть знает, что я не просто ушла — я ударила его туда, где он больше всего боится потерять.

Вечер начинается спокойно. Зал огромный, с высокими потолками, увешанными хрустальными люстрами, что сверкают, как звёзды в чужом небе. Гости — сплошь дорогие костюмы, шёлковые платья, звон бокалов и приторные улыбки. Я стою у стены, сжимая в руке фужер с шампанским, которое даже не пью, просто держу, чтобы занять пальцы. Игорь отходит почти сразу — что-то говорит о делах, о ком-то, с кем нужно перекинуться парой слов, и оставляет меня одну. Я не против. Его присутствие давит, как тяжёлая тень, и без него я могу дышать чуть свободнее.

Но одиночество длится недолго. Ко мне подходит женщина — высокая, с длинными тёмными волосами, уложенными в небрежный пучок, и острым взглядом, что цепляется за меня, как крючок. Я узнаю её сразу — Эльвира, подруга детства Артёма. Её голос, её манера держаться — всё это всплывает в памяти, как старый сон, который я предпочла бы забыть.

– О, Настюша, и ты здесь! – восклицает она, её тон высокий, почти визгливый, полный притворного удивления. – Не ожидала увидеть! Умеешь удивлять. Ещё и выглядишь… куда лучше, чем раньше. Похорошела вся. Как ты? Как Артём? – она сыпет словами, не давая мне вставить ни звука, её улыбка широкая, но в глазах — любопытство, смешанное с чем-то острым, почти ядовитым. – Я что-то недавно как прилетела из Дубая, всё никак до вас добраться не могла. Кстати, а где Артём? Ты же с ним здесь, – продолжает она, оглядываясь, как будто он должен вот-вот появиться из-за колонны.

Я открываю рот, чтобы ответить, чувствуя, как горло сжимается от её слов, от этого имени, что режет меня, как лезвие.

– Нет. Я пришла без… – начинаю, но не успеваю договорить.

Сзади меня обхватывают сильные руки, знакомый запах дорогого парфюма — терпкий, с ноткой древесины — ударяет в нос, и я застываю, как будто меня окатили ледяной водой.

Артём. Его пальцы сжимают мои плечи, не сильно, но достаточно, чтобы я почувствовала его ярость.

– Привет, Эльвира. Меня ищешь? – говорит он громко, его голос звучит спокойно, почти весело, но я знаю этот тон — он натянут, как струна, готовая лопнуть.

А потом он наклоняется к моему уху, его дыхание горячее, обжигающее, и шепчет так тихо, что слышу только я:

– Это, сука, ты устроила? Ты слила мои данные по сделке этому мудаку?

23. Настя

Я стою, как зверь в капкане, чувствуя, как воздух в зале густеет, становится вязким, душит меня, словно мокрое одеяло.

Артём всё ещё сжимает мои плечи, его пальцы — как стальные тиски, а Эльвира щебечет что-то про их детские шалости, её голос — как скрежет ножа по стеклу, режет мне нервы до крови.

Они воркуют, будто ничего не происходит, будто я не задыхаюсь здесь от унижения и гнева, будто пол не уходит из-под ног, оставляя меня висеть над пропастью.

Я в тупике. Мысли мечутся, как загнанные в угол крысы — что делать?

Убежать? Закричать? Остаться?

Ноги дрожат, тело тяжёлое, словно налито свинцом, а разум кричит: уйди, исчезни, спрячься.

Но я не могу. Его хватка держит меня сильнее, чем я хочу признать.

Делаю шаг назад, но Артём реагирует мгновенно — его рука соскальзывает с плеча и стискивает моё запястье, до хруста, до боли, что отдаётся в костях.

– Куда собралась? – его голос низкий, с тенью угрозы, прикрытой насмешкой, что звенит в ушах, как ржавый колокол.

Он смотрит на меня, глаза сужены, как у волка, что загнал добычу.

– Отпусти, – выдавливаю я, дёргая руку, но его пальцы только сильнее впиваются в кожу. – Я хочу уйти.

Жар заливает лицо, сердце колотится, но я держу голос твёрдым, как могу.

– С чего бы вдруг? Ты моя жена, – говорит он, и в его тоне эта проклятая самоуверенность, от которой меня тошнит, как от прогорклого масла.

Он наклоняется ближе, и я чувствую его дыхание — горячее, с привкусом виски, что обжигает мне щеку.

– И что? Твоей жене уже нельзя сходить в туалет? – огрызаюсь я, вкладывая в слова всё презрение, что кипит внутри, и бросаю взгляд на Эльвиру, моля, чтобы она не лезла.

Грудь сдавливает, каждый вдох — как борьба, но я стою прямо, не давая ему увидеть, как мне страшно.

– Ой, а пошли вместе! – вдруг вмешивается она, её голос взлетает вверх, полный фальшивого восторга, и она хлопает в ладоши, как ребёнок, которому подарили конфету.

Её улыбка ослепляет, но глаза — как два острых клинка, и я понимаю, что она не отпустит меня так просто.

На самом деле я не хочу туда. Ни с ней, ни с ним, ни с этой их гнилой игрой. Но выбора нет — рука Артема отпускает моё запястье, оставляя красные следы на коже, и я иду за Эльвирой, чувствуя, как его взгляд впивается мне в спину, как раскалённый гвоздь.

Туалет — одновременно убежище и клетка. Зеркала вдоль стен отражают мягкий свет золотистых ламп, мраморный пол блестит, как лёд, а воздух пропитан запахом дорогого мыла и жасмина — слишком сладким, слишком чужим.

Я подхожу к раковине, достаю из сумочки салфетку, промокаю лоб, шею, стараясь не смотреть в своё отражение. Умыться нельзя — макияж, что Катя так старательно накладывала, размажется, и я стану ещё уязвимее, ещё голее перед этим миром. Салфетка холодит кожу, но жар внутри не гаснет, он тлеет, как угли, что готовы вспыхнуть от малейшего дуновения.

Эльвира стоит рядом, прислонившись к стене, скрестив руки на груди. Её каблуки — чёрные, блестящие, как обсидиан, — отбрасывают резкие тени, а платье, обтягивающее её фигуру, кричит о деньгах и статусе. Она смотрит на меня с лёгкой усмешкой, как охотник на загнанную дичь, и я чувствую, как её взгляд ощупывает меня, ищет слабину.

– Твой муж в полной жопе, ты в курсе? – говорит она, её голос резкий, с ноткой злорадства, что вонзается в меня, как осколок стекла.

Она наклоняет голову, будто ждёт, что я рухну в слёзы или начну оправдываться.

– Это временно, – отвечаю я тихо, но твёрдо, глядя на свои руки, что сжимают смятую салфетку. Голос дрожит, но я держу его под контролем, не давая ей увидеть, как внутри всё рвётся.

Она приподнимает брови, её глаза расширяются в притворном удивлении, и на секунду кажется, что она сейчас захохочет, как гиена над падалью.