Предатель

— Что ты делаешь? — крикнул я ей, получив от Ильдетты удар в живот. Просящая, явно разгневанная и расстроенная странным поведением своих подчинённых, отвела кулак в латной перчатке, чтобы ударить меня по лицу, но остановилась, когда впервые раздался голос восходящей-королевы.

— Придержи свою веру, просящая. — Как всегда, голос Эвадины доносился до всех присутствующих, хотя она явно не кричала. Кроме того, её тон был мягким, скорее укоризненным, нежели обвиняющим. Тем не менее, этого оказалось достаточно, чтобы поднятая рука Ильдетты опустилась, а её лицо приобрело оттенок, как у пары дрожащих охранников.

«Здесь что-то происходит», понял я, почти не ощущая боли в животе, и моё внимание теперь сосредоточилось на Ведьме. К вершине костра она продвигалась быстро, несмотря на связанные руки. Добравшись до шеста, она повернулась и прислонилась к нему спиной, окинув взглядом пристально смотревшую толпу перед собой. Я-то думал, она что-нибудь скажет — набросится на них с критикой, либо поделится проницательной мудростью. Но она не сделала ни того, ни другого, а просто печально нахмурилась, перевела взгляд на всадницу на возвышении, и её лицо теперь выражало суровое, почти настойчивое ожидание.

Если Эвадину и беспокоило отсутствие ужаса у её жертвы, она этого никак не выказала, хотя я заметил, как Улстан встряхнул головой и фыркнул. Восходящая-королева ответила на взгляд Ведьмы демонстративно без эмоций, а её лицо казалось более ледяным и похожим на статую, чем я видел раньше. Потом с тем же выражением лица она повернулась к своим прихожанам.

— Друзья, взгляните на эту женщину, — сказала она, указывая на Ведьму в Мешке. — Кого вы видите? Еретичку? Определённо, ибо она из каэритской породы, а значит навечно глуха к примеру мучеников и благодати Серафилей. Интересно, что ещё вы видите? Ведьму? Если так, то вы снова правы, ибо это очередная торговка безделушками и бессмысленными напевами. За эти ли проступки я приказала её справедливо казнить? Нет, друзья мои. Не за эти. Вы смотрите на неё и видите всего лишь нечто человеческое. Конечно, мерзкое и языческое, но всё же смертное тело, такое же, как и у нас. И в этом вы ошибаетесь. Очень сильно ошибаетесь.

Тут ребёнок на её руках начал плакать, издав громкий вопль, который многое говорил о силе его крошечных лёгких. Эвадина сильнее прижала его к нагруднику и укачивала, пока крики не утихли. Её публика, конечно, этого не заметила, но я увидел, как на мгновение лицо Эвадины напряглось, когда она успокаивала Стевана — там мелькнуло негодование и раздражение артистки, рассерженной тем, что её прервали. Тем не менее, даже в свои более благоразумные дни она никогда не упускала представившейся возможности.

— Видите, как мой сын расстроен близостью этого существа, — продолжала она. — Ибо это существо, друзья мои. Не просто женщина. Не просто ведьма. Не заблуждайтесь, это настоящий Малицит во плоти. Мой сын, рождённый от божественного света Серафиля, чувствует злобу этого существа, её желание причинить ему вред. Ибо такова её миссия здесь, друзья мои. Вот почему плотской похотью и обманом она переманила на свою сторону моего самого доверенного командира.

По толпе снова прокатился голодный ропот, и все взгляды обратились на меня. Удивительно, но в их коллективном взгляде я увидел больше ненависти, чем в адрес Ведьмы в Мешке. Возможно меня, как простого человека, который стал агентом малицитского зла, было легче ненавидеть. Но я чувствовал, что это больше связано с моим статусом предателя. Многие из этих людей проходили муштру под моим началом, а некоторые шли за мной в бой. Я был архитектором побед Помазанной Леди, и во всех невзгодах на пути её восхождения находился с ней рядом. Предательство всегда хуже, если оно совершено душой, которой доверяют.

— Да, в глазах Серафилей этот человек пропащий, — продолжала Эвадина. — И я знаю, что многие сочли бы простой справедливостью, если бы я отправила его на огонь вместе с соблазнительницей. Но, как королева и Воскресшая мученица, я должна быть выше мелочной мести. Открылось мне, что этого человека можно спасти, отвратить от тьмы ко свету. Это работа займёт много лет, слёз, боли и пота, но я не стану от неё уклоняться. И дорога к его искуплению начинается здесь и сейчас. Просящая Ильдетта, выполняйте свой долг.

Ильдетта поклонилась своей королеве и протянула руку одному из охранников, который передал ей незажжённый факел. Она зажала его под мышкой, чиркнула кремень, и пропитанные маслом тряпки на конце загорелись от первого же удара. Не думая, я бросился к ней, намереваясь вырвать факел из рук. Но охранники позади быстро схватили меня за руки и удержали на месте. Я ожидал, что Ильдетта бросит факел в костёр, но вместо этого она повернулась ко мне и попыталась сунуть его мне в руку.

— Да ты ёбнулась, — сказал я ей, немедленно уронив пылающее орудие.

Ильдетта рявкнула приказ, и охранники, державшие меня за руки, заставили меня встать на колени.

— Наша королева в милости своей даёт тебе шанс на отпущение грехов, предатель, — тихо сказала просительница, чтобы толпа не услышала. — Предлагаю тебе воспользоваться шансом.

Подняв голову, я свирепо посмотрел ей в улыбающееся лицо. Она определённо наслаждалась моментом.

— Твой брат умер легко, — сказал я ей. — Всё равно что проткнуть поросёнка. Интересно, а ты сдохнешь так же легко?

Её улыбка исчезла, сменившись мертвенно-бледным выражением лица, словно она отчаянно желала причинить мне вред, но её удерживало слово королевы.

— Подними, — приказала она хриплым от сдерживаемого насилия голосом. — Зажги огонь.

— Сама подними, — ответил я как можно громче. Я сомневался, что моё неповиновение тронет толпу, но твёрдо решил не допустить, чтобы это гротескное представление разыгралось так, как было задумано. — И засунь себе в жопу.

Ильдетта задрожала, пытаясь удержать ладонь подальше от рукояти меча, а среди паствы восходящей-королевы раздалось сердитое рычание.

— И вы все идите в жопу! — Ругался я на них, собираясь с силами, чтобы вскочить на ноги. — Жалкие идиоты! Неужели вы не видите, как всё это безумно? Эта женщина не королева. — Я дёрнул связанными руками в сторону Эвадины, пока охранники не успели снова меня перехватить. — Не Серафили её воскресили от смерти! И ребёнок у неё родился не от союза с божественным…

Это уже для моих охранников было слишком. Яростно зарычав, они повалили меня на землю, сильные руки с сокрушительной тяжестью прижали мою голову к сухой грязи. И тогда я почувствовал: дрожание земли, смутное и далёкое, но ощутимое и нарастающее. Я не был настолько опытным следопытом, чтобы измерить расстояние, но знал, что источник этой дрожи не мог находиться далеко.

— Элвин! — Я думал, это голос Эвадины прорвался через нарастающий гул войска Ковенанта, но он звучал гораздо менее резко, хотя и не менее властно.

Давление на мою голову ослабло, я смог посмотреть вверх и увидеть, как Ведьма смотрит на меня с вершины костра. Её лицо отражало страх, и я видел, как сверкали слёзы в её глазах, но не заметил ни малейшего проблеска неуверенности.

— Подними факел, — сказала она мне. — Зажги огонь.

Охранники подняли меня на ноги, а Ильдетта снова сунула мне в руки факел. Я крепко схватил его, испытывая сильное искушение ткнуть пылающим концом ей в лицо. Всё ещё чувствуя дрожь под ногами, я надеялся, что эти безмозглые фанатики её не замечают. Я двинулся к костру, нерешительно спотыкаясь, надеясь, что суматоха разразится прежде, чем я доберусь до него, но этого не произошло. Снова взглянув на Ведьму, я обнаружил, что на её лице по-прежнему нет никаких сомнений. Когда я поднял брови в безнадёжной мольбе, она кивнула.