Предатель

Её рот широко раскрылся, образовав чёрную пасть, из которой вырвался ответный крик. Именно по этому звуку — такому пронзительному в своей мерзости, такому чуждому по масштабам ненависти — я понял, что являюсь свидетелем противостояния двух абсолютных противоположностей. Вопль Эвадины продолжался, и под ней начали скручиваться тени. Они вытягивались и извивались, как виноградные лозы, пытаясь хлестать омывающие её раскалённые потоки. Ведьма в Мешке, Серафиль, была существом света. Эвадина, Малицит, была созданием тени.

Тёмные, извивающиеся щупальца метались по мерцающим столпам света, и я чувствовал, как от накопленной энергии звенит воздух. Мою кожу покалывало, волосы встали дыбом, а состязание всё продолжалось, и оба существа по-прежнему выкрикивали свои невозможные песни. А затем, с грохотом высвободившейся энергии, противоборствующее соединение света и тени взорвалось. Под порывами горячего воздуха и обломками я сжался на земле, прикрывая голову руками.

Без песни Серафиля и крика Малицита тишина казалась необъятной, и я даже подумал, что на самом деле это тишина смерти. Однако, когда я чуть пришёл в себя и убрал руки от лица, то увидел, что Эвадина стоит на коленях, склонив голову и не двигаясь. Поднявшись на ноги, я огляделся в поисках Ведьмы в Мешке и увидел обнажённую и очень человеческую фигуру, лежавшую на покрове пепла недалеко от меня. Не ясно было, дышит ли она ещё, но, вернувшись взглядом к Эвадине, я увидел, как та медленно, но заметно качнула головой. Заметив поблизости блеск своего меча, я схватил его и на ватных ногах приблизился к Эвадине.

Она медленно подняла голову, когда я, шатаясь, остановился перед ней. Мне было бы проще, если бы сейчас я увидел то бесчеловечное, полное ненависти лицо, которое кричало несколько мгновений назад. Но, к моему вечному сожалению, Эвадина снова стала самой собой. Боль предательства по-прежнему сияла в глазах, лишённых всего, кроме небольшого намёка на здравый рассудок. Но всё же, это была она.

— Элвин, ты хочешь меня прикончить? — спросила она, скользнув взглядом по мечу в моих руках. — Ты убьёшь всё, что было у нас общего? — Её голос звучал, в основном ровно, если не считать слабой нотки озадаченного отчаяния — и в самом деле, женщина, которую обидел худший из мужчин.

Мольба в её взгляде стала самым тяжёлым ударом, который я получил в тот день, потому что в этом увидел ужасную правду: Она не знает.

Осознание этого заставило меня всхлипнуть, но не помешало поднять меч. По сей день я не знаю, действительно ли я нанёс бы тот удар, который оборвал бы её жизнь. Несмотря на то, что я признал необходимость её смерти, глубина моей привязанности к этой женщине была гораздо глубже, чем я мог себе представить. Я мог бы легко сразить Малицита, но не её.

Дрожащими от усталости и мучительной нерешительности руками я крепче сжал рукоять меча, и как раз тогда мой сын решил избавить меня от терзаний, издав настолько жалобной крик, что я не мог не остановиться и не обернуться к нему. Он по-прежнему лежал возле пылающей берёзы, и земля вокруг него дымилась от постоянного дождя огненных обломков. Однако прежде чем я успел заковылять к нему, Эвадина бросилась вперёд. Пальцы, непреклонные, как сталь, крепко сжали мои запястья — не с такой сверхъестественной силой, как раньше, но всё же достаточно яростно, чтобы поставить меня на колени.

— Я же говорила, — прохрипела Эвадина мне в лицо, поднимаясь надо мной. — Он не для те…

Внезапный грохот копыт — звук, словно тупой нож разрывает мокрую кожу — и Эвадина Курлайн вздрогнула и напряглась. Я вырвал запястье из её внезапно ослабевшей хватки, а она пошатнулась назад, медленно повернулась, и стал виден колючий предмет, торчащий из основания её черепа. Позади неё на спине вставшей на дыбы паэла покачивалась Джалайна, и её взгляд был лишён всякого милосердия, когда она смотрела на женщину, которую пронзила каменным пером. Я любил Эвадину, но Джалайна её не любила никогда, и я знал, что этот удар она нанесла без колебаний.

Эвадина попыталась заговорить, но вместо слов вылетали только брызги кровавой слюны. Тогда она повернулась и в ужасающем осознании уставилась на меня. Я думал, принесло ли вторжение пера в её плоть понимание или хотя бы последнее подобие здравомыслия, поскольку увидел призыв в её глазах. Я никогда не узнал, искала ли она прощения, или это было отчаянное выражение надежды умирающей души. Однако оно быстро исчезло, и Эвадина лишь бормотала какую-то тарабарщину, пуская кровавую пену, пока не упала лицом на обугленную землю и не замерла.

Я бы так и стоял, потрясённо глядя на её труп, если бы не очередной крик Стевана. Огонь приближался, яростно нарастая, и каскад обломков вокруг ребёнка становился всё гуще. Я заковылял в сторону кричащего младенца, но рухнул, сделав всего несколько шагов. Тогда я пополз к нему, но Джалайна оказалась быстрее — спрыгнув со своей паэла, она промчалась мимо меня и подхватила ребёнка на руки.

— Идти можешь? — спросила она, встав на колени возле меня.

Я покачал головой, отталкивая её.

— Уходи! Унеси его отсюда!

— Я не могу…

— Иди!

— Только не без тебя! А теперь вставай! — Джалайна подставила плечо и сумела поднять меня. Встав на ноги, я отшатнулся от неё. Я вполне мог бы снова упасть, если бы не напрягся от звука копыт Утрена, который пробивал проход через обгоревшие обломки сосны, преграждавшие ему путь. Он рысью подбежал ко мне и опустился на колени, позволяя вскарабкаться ему на спину. Нагнувшись, я взял Стевана у Джалайны, а она бросилась к своему скакуну и быстро запрыгнула в седло.

— Поехали! — крикнула она, и нарастающий рёв пламени почти совсем поглотил её голос. И всё же я помедлил, сначала бросив последний взгляд на труп Эвадины. Что бы там ни разглагольствовали те, кто до сих пор придерживаются веры Воскресшей мученицы, могу заверить тебя, любезный читатель, что я не увидел никаких признаков жизни в её сгорбленном теле. Эвадина Курлайн умерла в тот день, а если она и вознеслась, то лишь как пепел, развеявшийся по ветру.

Я задержался ещё на миг, вглядываясь в пламя позади себя в поисках хоть какого-нибудь следа Ведьмы в Мешке, но её обнажённого, неподвижного тела нигде не было видно.

Вокруг нас падало всё больше деревьев, и Джалайна снова крикнула:

— Элвин! — И её паэла помчалась галопом. Утрен бросился следом за ними, а я снова крепко схватил его за гриву и прижимал к себе сына, пока могучий конь уносил нас из пекла.

ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ

У меня скудный опыт свадеб. В моём детстве таких случаев решительно не было, и на протяжении большей части последующих лет тоже. Поэтому предложение взять на себя роль хранителя добродетели Эйн во время её свадебной церемонии было вдвойне неприятным из-за непривычности, а также из-за того, что весь ритуал казался мне абсурдным.