Предатель
Шрифт:
ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ
Содрогаясь от изнеможения и страха, я мог только бежать, спотыкаясь, в погоне за Эвадиной, но растянулся на земле, зацепившись ногой за обугленный труп. Заставив себя встать на колени, я завопил в бессильной ярости, увидев, как она исчезает в тёмном гостеприимном лесу. Наверху Ведьма сложила крылья и низко пронеслась над деревьями, а следом за ней расцветала река пламени. «Она собирается убить их обоих?» — задавался я вопросом, и мне было трудно в это поверить. «Ему понадобятся твои советы», — сказала она мне, так зачем уничтожать его сейчас? Если только ненависть Серафилей к Малицитам не была настолько сильной, что заставляла забыть обо всех остальных заботах.
Услышав
Эйтлишь был весь покрыт кровью и смотрел на меня с такой обидой, сощурив глаза под гранитными бровями, что мне стало интересно, не начал ли он уже сожалеть, что не убил меня.
— Она должна умереть, Элвин Писарь, — сказал он мне, и в его голосе всё ещё сохранялось животное рычание.
Я ничего не ответил и только крепче сжал гриву Утрена, когда тот поднялся на дыбы, а потом галопом помчался к лесу. Любая лошадь, кроме паэла, наверняка постаралась бы держаться подальше от горящего леса, но Утрен промчался по обугленной земле и врезался в стену пылающих деревьев, даже не дрогнув от страха. Угли кружили, словно шершни, и воздух сгущался от удушающего дыма, но огромный конь нёс меня по этой аллее почерневших стволов с той же скоростью, которую он демонстрировал накануне. На какое-то время лес превратился в оранжево-зелёное пятно, я продолжал цепляться за гриву Утрена, низко опустив меч, пока, наконец, не увидел впереди смутный силуэт скачущей лошади со всадником.
Улстан был одним из самых быстрых и породистых боевых коней, когда-либо ездивших на полях сражений Альбермайна, но рядом с Утреном он казался всего лишь слабым жеребёнком. Торжествующе заржав, паэла ускорился, чтобы быстрее сократить расстояние до своей добычи. Прежде чем он поднялся на дыбы и ударил, сверкнув передними копытами, я увидел, как Эвадина оглянулась на меня, и её бледное лицо застыло всё той же огорчённой обвиняющей маской.
Задние ноги Улстана хрустнули, как ветки, под копытами Утрена, и боевой конь рухнул на живот. Моё сердце в панике сжалось при виде Эвадины, сброшенной с его спины вместе с моим сыном, которого она по-прежнему сжимала в руках. Увидев, как маленький свёрток выскользнул из её рук, когда она ударилась о лесную подстилку, я спрыгнул с Утрена. Как нож пронзил меня вопль отчаяния ребёнка, который покатился по земле и остановился у подножия пылающей берёзы. Я бросился к нему сразу, как только ноги коснулись земли, но замер, поскольку меч Эвадины хлестнул по моей куртке, разрезав её кожу, но не тронув плоть под ней.
— Назад, Элвин, — сказала она, встав на моём пути и выставив перед собой меч. Позади неё ребёнок продолжал вопить, а горящее дерево искрило во все стороны пылающими щепками. — Он не для тебя.
— Он же сгорит! — прорычал я ей, бросаясь вперёд и хлестнув мечом над её головой. Это был неуклюжий удар, только чтобы отбросить её в сторону, но она с лёгкостью его парировала.
— Назад! — повторила она, с невозможной скоростью ударив меня в грудь раскрытой ладонью. Воздух покинул мои лёгкие, я оторвался от земли и приземлился, пролетев, по меньшей мере, дюжину футов. — Он мой! — заявила Эвадина, приближаясь ко мне. Горе, которое я видел на её лице несколько минут назад, сменилось тёмным, ожесточённым выражением обиженной женщины. Прежде чем она подошла ко мне, у меня возникла извращённая мысль, что в своём безумии она может воспринимать всё это как ссору влюблённых.
Слева от меня раздалось громкое сердитое фырканье, и Утрен, растоптав Улстана, помчался через дым. Эвадина повернулась к нему лицом, но треск толстой древесины и свист несущегося огня возвестили о высокой сосне, упавшей на пути Утрена. Когда дерево рухнуло вниз,
вспыхнуло пламя, настолько высокое и плотное, что даже такой огромной лошади было его не перепрыгнуть.Стремясь воспользоваться тем, что Эвадина отвлеклась, я глубоко вдохнул колючего воздуха, с трудом поднялся на ноги и снова помчался к Стевану.
— НЕТ! — заметив краем глаза, как мелькнул меч Эвадины, я нырнул вперёд и перекатился, избежав клинка. — Ты потерял все права на него, когда вступил в союз с каэритской грязью! — Она подошла, заставив меня посмотреть на неё. — Лжец! — ругалась она, и наши клинки столкнулись. — Предатель!
Я шагнул вбок от удара и попытался ответить, ударив кончиком меча ей в глаза — один из любимых приёмов Рулгарта. Она с нечеловеческой скоростью отбила мой клинок в сторону и ответила взмахом меча по дуге над головой. Земля и пепел взорвались облаком, когда я уклонился от клинка — достаточно быстро, чтобы избавить себя от верной смерти, но не настолько, чтобы избежать пощёчины её левой руки по голове.
От удара мир закружился, и я в неуклюжем пируэте вместе с ним. То, что, скорее всего, длилось всего несколько секунд, а может, и часов, для меня было сплошной ошеломляющей чёрной пустотой. Когда чувства вернулись, первыми были привкус пепла на языке и пульсирующая боль в голове. Мои пальцы дёрнулись, царапая землю, но не твёрдую древесину рукояти меча.
Я со стоном перекатился на спину и перевёл взгляд с клинка Эвадины на её измученное, страдальческое лицо.
— Почему? — спросила она меня, и слёзы из её глаз стекали по губам. — Почему ты так поступил, Элвин?
— Ты знаешь, почему, — сказал я ей, глубоко глядя в эти скорбящие глаза и задаваясь вопросом, что на самом деле смотрит на меня в ответ. — Сейчас ты уже должна знать. Что ты такое. Чем ты становишься.
— Это… — Она покачала головой, сдерживая рыдания. — Всё это проделки ведьмы. Её малицитское проклятие на тебе.
— Ты и есть Малицит! — Я наклонился к ней, не обращая внимания на то, что кончик её меча впился мне в горло. — Вот откуда твои видения! Вот что живёт внутри тебя!
В тот миг она легко могла бы убить меня: надавить на меч ещё с дюйм, и история об Элвине Писаре — преступнике, убийце, порою рыцаре и, как мне нравится думать, в какой-то мере известном учёном — закончилась бы. Но всё же, она не убила. Вместо этого она нахмурилась, озадаченно моргнула, и кончик меча соскользнул с моей шеи.
— Как она могла настолько тебя извратить? — мрачно изумилась она. — Ведь ты был когда-то таким настоящим?
— Извратила меня? — хохотнул я. — Ты убила собственного отца! Ты убила или выгнала всех друзей, которые у тебя были! Ты привела к смерти тысячи, и тысячи перебила! Эвадина, ты и есть тот Бич, который ты предсказывала!
Тогда в ней воцарилось спокойствие, и конфликт, который я видел в её глазах, сменился печалью.
— Я надеялась, что до тебя можно дотянуться, что Стеван узнает своего отца как хорошего человека. Но, — её рука с мечом напряглась, и остриё снова начало впиваться в мою плоть, — теперь я понимаю, что этого не может быть. Путь, по которому я иду, должен быть пройден в одиночку. Я видела, хотя и пыталась закрыть глаза на это. Из огня будет выкован новый клинок…
Я напрягся, чтобы схватить меч и откатиться, но внезапная вспышка сверху ослепила мои глаза белым светом. Её сопровождал звук — голос, но не такой, который можно было бы назвать человеческим. Это был одновременно и крик, и песня. Бессловесное и непознаваемое, но в то же время богатое смыслом. В этом звуке я услышал ужасную печаль, но вместе с тем и приговор. Свет мерцал, звук продолжался, и я, сморгнув слёзы, увидел фигуру, зависшую в небе над головой.
Широко раскинутые крылья Ведьмы в Мешке теперь стали белыми и полыхали, как бриллианты. И она засияла ещё ярче, источая в такт своей песне потоки света. Они окутали Эвадину своим сиянием, а та отшатнулась от меня, забыв, очевидно, все мысли об убийстве. Сначала она в полном изумлении смотрела на существо наверху, но затем потрясающе внезапно её лицо изменилось. Мгновенно статная красота Эвадины Курлайн превратилась в нечто настолько раздираемое яростью и вызовом, что такие слова, как «уродливый» или «ужасный», едва ли могут даже приблизиться к описанию того, как это выглядело.