Предатель

Я отбил выпад меча, ударил его владельца локтем по лицу, развернулся и зарубил человека с кинжалом, который прыгнул на меня со спины. После этого большая часть этой бесславной битвы тускнеет в моей памяти, становясь уродливой мешаниной беспощадной борьбы. Я осознавал, что окружающее сражение перерастает в кровавую драку, лишённую всякого порядка. Мельком увидел спешившуюся Джалайну, боевой молот которой где-то потерялся — она колотила по лицу солдата, зажатого между её коленями. Ещё один встал позади неё с поднятым топором, но его сбил Адлар. Жонглёр опустился на солдата с ножами в обеих руках и стал дико наносить удары.

Рубанув по ногам очередного врага, я столкнулся с крепкой, непоколебимой фигурой. Зарычав со звериной враждебностью, свойственной таким схваткам, я выставил меч для удара и оказался лицом к лицу с сэром Элбертом. Он выглядел гораздо сдержаннее, чем я — суровый и целеустремлённый, но лишённый мании боя.

— Прошу прощения, Писарь, — проворчал он и отошёл от меня, а его меч мерцающей дугой отрубил руку солдату Ковенанта. Шагнув дальше, он отбил удар и глубоко вонзил клинок в плечо нападавшего — всё одним плавным движением. Я прежде видел Элберта в битве, но никогда так близко, и следующие несколько мгновений недвусмысленно продемонстрировали, насколько глупо с моей стороны было даже рассматривать возможность встретиться с ним в бою один на один. Солдаты Ковенанта падали вокруг него, как пшеница под косой, а он неуклонно продвигался по их рядам, убивая или калеча каждым ударом своего длинного меча. Такая контролируемая жестокость могла бы обратить в бегство многих солдат, но власть Эвадины над этими людьми не так-то легко было ослабить. Снова и снова они бросались на Элберта, не обращая внимания на обещанную им погибель, и снова и снова он убивал их.

Чувствуя, как смещается равновесие этого боя, я опять высоко вскинул меч и крикнул всем своим, кто ещё стоял на ногах:

— Все к сэру Элберту! — Я не стал ждать ответа, а бросился к Элберту и ударил по клинку, которым кто-то тыкал в него. И снова чувство времени и деталей потерялось в красном тумане боя, а моё сознание сжалось в смертоносную точку. Длинный меч двигался рефлексивно, когда я рубил тех, кем недавно командовал.

В чувство меня вернули брызги холодной воды, попавшие на лицо. Удивлённо моргнув, я понял, что стою по пояс в болоте, грудь вздымается, а тело охвачено болью перенапряжённых мышц. Рядом солдат Ковенанта — к счастью не из тех, кого я знал — выкашлял густой поток крови и скрылся под водой. Вокруг меня покачивались и другие тела: одни утыканные стрелами, другие изрубленные и истекающие кровью, а некоторые всё ещё дёргались на пути к смерти. Не все были врагами: я заметил юное, пустое лицо Йолланда, плывущего рядом с членом банды Десмены.

Гортанные крики привлекли мой взгляд к берегу, где сидел на корточках раненый солдат Ковенанта в окружении Тайлера и четверых всадников Свободной роты.

— Сдавайся, еблан! — приказал Тайлер, в ответ на что солдат бросился на него с кинжалом. Шквал клинков остановил вызывающие крики парня, и я отвернулся. Элберт возвращался к святилищу с мечом в ножнах, его работа завершилась.

Добравшись до камышового берега, я выбрался из болота, опустился на колени и пытался набраться сил, осматривая то, во что нам встала эта битва. По моим оценкам, в ходе уничтожения роты Офилы мы потеряли почти половину своей численности. Несколько выживших лежали на земле, держась за раны, которые никто из нас не умел лечить. Я увидел, как Фалько Йолланд с роднёй ходят от одного павшего солдата к другому, грабя мертвецов и приканчивая раненых. Будь то другое поле боя, я бы его остановил, но здесь не стал. Спасение тех, кто попал в ловушку заклинания Эвадины, не принесло бы нам никакой пользы. Отныне в этой борьбе не могло быть никакой пощады.

Поднявшись, я с трудом пошёл вдоль берега, испытав облегчение от вида невредимого Уилхема, который прижимал повязку к руке Адлара. Облегчение усилилось, когда я увидел, что и Джалайна, и Эйн живы. Вдова получила несколько новых ярких синяков, но в остальном казалась невредимой. Эйн же, как мне сначала показалось, сильно ранена, поскольку обе её руки были красными от кончиков пальцев до локтей. Но подойдя поближе, я увидел перепачканный кинжал в её руке, и понял, что кровь не её. Обе женщины сидели на корточках возле третьей, более крупной фигуры в доспехах, из щели которых торчала стрела, дёргавшаяся с её затихающим дыханием.

— Давай! — прохрипела Офила Эйн, и с её губ слетели красные брызги. — Кончай!

— Не могу, — дрожащим шёпотом пробормотала Эйн — у неё явно перехватило горло. Увидев меня, она сморгнула слёзы и, извиняясь, покачала головой. — Я не могу…

— Ничего, — сказал я, опускаясь возле Офилы. Всегда было трудно определить возраст её широкого лица с волевым подбородком, но теперь, обесцвеченное до мраморной белизны и изуродованное болью, оно казалось детским.

— Капитан, хотите оставить завещание? — спросил я, положив руку ей на голову.

— Не дури меня, предатель. — Она дёрнулась, но ей не хватало сил, чтобы избежать моего прикосновения. Её тело судорожно передёрнулось, вызвав всхлип с губ. Я смотрел, как на её лице страх сражается с яростью, а кожа холоднела с каждой секундой. Выносливая, как и всегда, она совладала с собой, сделав несколько неглубоких вдохов, и встретилась со мной взглядом. Теперь слова выходили с вымученной точностью.

— Мой завещание… это вопрос… если ответишь.

— Отвечу.

— Почему? — В её взгляде мелькнул жалобный, нуждающийся свет. — Почему… ты пошёл против неё?

— А почему льют воду на горящий дом? У меня не было выбора, капитан.

— Лжец… — Она снова дёрнулась, боль наконец превозмогала силу. — Ты всегда… замышлял… планировал. Она мне говорила. Сказала… как любовь… её ослепила… Каэритское колдовство… сказала она… — Слова Офилы утихли из-за дрожи, глаза потускнели, последние удары сердца выкачивали кровь из её тела. Я видел, как она боролась с этим, заставляя себя вернуться к жизни одним усилием воли, хотя её глаза теперь ничего не видели, и слова звучали как слабый, свистящий хрип. — Тория… что с ней… стало?

— Уплыла на поиски знаменитых сокровищ, — сказал я. — Надеюсь, она их нашла.

— Хорошо… бы… повидать её… снова…

Ещё несколько мгновений я смотрел, как капитан Офила Барроу то приходила в сознание, то теряла его. Она снова пыталась заговорить, но вместо слов получалось бесформенное бульканье. Наконец всякий свет пропал из её глаз, лицо обмякло, она сделала последний вздох и замерла.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

— Замок Норвинд — грозная крепость, — сказал Элберт. — Но кордвайнцы понесли большие потери в Битве на Гребне. Вряд ли у них есть силы удержаться против войска Лжекоролевы, а она обязательно приведёт всех, чтобы раздавить нас, как только узнает, что мы туда отправились.

— Вариантов у нас немного, — сказал я. — Отправляться на север, где придётся взять корабль до Фьордгельда и уповать на неизвестный приём от сестёр-королев Аскарлии. Юг означает многие мили территорий под контролем Эвадины. Восток приведёт нас в Рианвель, где её поддержка сильнее всего. Запад и Кордвайн, по крайней мере, даёт шанс на союзников. А ещё замок Норвинд может послужить местом сбора тех, кто выступает против правления восходящей-королевы. Каждый день, что она проводит на троне, вызывает всё больше разногласий, поэтому мы можем ожидать роста нашей численности.

Эти переговоры мы вели в коридоре святилища, небольшое пространство которого хорошо подходило нашему крошечному военному совету. Я, Уилхем и Джалайна стояли, а Леанора с Элбертом сидели перед небольшим камином. Наш юный король, прежде чем мать отправила его в постель, уже ясно выразил свои намерения, закатив пронзительную истерику.

— Повелеваю предать смерти всех предателей! — бушевал он, вырываясь из рук Леаноры, тащившей его в комнату, которую он делил с Дюсиндой. — Мне нужны их головы, сэр Элберт. Слышите? Мы немедленно выдвигаемся на Куравель и вернём себе дворец. Я приказываю!