Предощущенья

как поминанье время затонувшего.

И с ними память пухнет, как утопленник,

несомый к морю силой половодия...

Но страсть, что в дни былые не рассоплена,

для сердца ищет новые угодия!

2

Одиночество — это награда,

это ночь среди спящих куртин

в глубине Гефсиманского сада,

когда с Богом один на один.

60

* * *

Старого квартала диоген

греется у дома на скамейке.

Штукатурка падает со стен,

пропиты последние копейки...

Впрочем, есть картошка, сухари,

пенсия грядёт через неделю.

—"Нет, что ты, милок, не говори,

а народ-то русский, как Емеля,—

надо, чтобы щука помогла

или, скажем, скатерть-самобранка.

Что копить деньгу через дела?

Вырастут детишки — спустят в пьянках!

Вот возьмём Гордеева Фому..."

Трудно спорить мне с тобой, философ,

я и сам лет тридцать не пойму,

что в нас от варягов, что от росов:

викингов прямые паруса,

распростёртость азиатской лени

и царьградских гимнов небеса —

всё смешалось в сонме поколений.

Потому-то и не преклоню

перед чуждым идолом колена!

Я и сам на этот мир смотрю

с ласковой усмешкой Диогена.

ИЗ СЕНЕКИ

Надел мой невелик. Доход мой скромен,

но честен, что внушает мне покой.

Я в помыслах своих не вероломен,

чинов не жажду, не прельщён войной.

61

Что почести и роскошь? — Пыль и глина!

Мне ценности другие по плечу:

быть Рима откровенным гражданином

и жить всю жизнь лишь так, как я хочу!

* * *

В сорок лет, заседев бородою,

я себя оглядел и спросил:

было ль что-либо сердцу святое

в подлой жизни, которой я жил?

Что не смел оскорбить ненароком,

продираясь сквозь заросли лет,

на презренье, хоть лёгким, намёком?

И ответил, бесстыдствуя: нет!

Нет людей, не обиженных мною,

среди тех, кого сердцем любил;

нет дверей, что не пнул я ногою;

нет могил, что сомненьем не взрыл;

нет и слов, что не пачкал я ложью...

Потому-то в сезоны дождей

так люблю я топтать бездорожье

осовелых лугов и полей.

Там в ответ на судьбы моей повесть

шелестит дождевая вода:

"Не отмоешь уставшую совесть,

не вернёшь молодого стыда.

Но, внимания Бога не стоя,

по весне иль в ноябрьскую слизь

вдруг прозреешь ты сердцу святое

в лике смерти, карающей жизнь".

62

ШЕПОТОК

За окошком апрель тянет к звёздам ладони...

Задрожал телефон. Шепоток в телефоне,

без шипенья молвы, без зиянья секрета,

словно в гости дитя с ожиданьем совета.

То ли я виноват, то ль она виновата,

что ко мне, как сестра, ну а я ближе брата;

и в ручьях голосов вместо музыки страсти,

как кошачьим хвостом, шепоток соучастья...

Разнополая дружба порой, как могила,—

ведь почти что любил! и почти что любила!

Но зачем-то тела не коснулись друг-друга,

а теперь не сойти с заведённого круга;

и никак не сотрёт лет седеющих ластик,

что считалась моей среди всех одноклассниц...

Любим мы на Руси, где полгода метели,

жить в нетронутом сердце, как в вечном апреле.

ПЕРВОМАЙ НА ВОЛГЕ

Льдина плачет на жёлтый песок,

перезревшая майская льдина,

вся в прожилках с ребра, нелюдима,

как старуха у бездны дорог.

На откосе блестят, как желтки,

первоцветов густые соцветья.

Над пластиночной рябью реки

чайки ловят чуть слышимый ветер:

взмоют в высь и парят, раскрыля

руки в перьях, спадают отлого…

63

Эти воздух, вода и земля —

только с ними я чувствую Бога!

ЧЕРЁМУХА ЦВЕТЁТ

И над каждым трущобным двором,

глядя в грязь вековой нищеты,

полыхнули сверкающим льдом

плотно сжатые в гроздья цветы.

Подними к ним завистливый взгляд,

раскалённый до блеска весной,

и они тебя вновь ослепят

непорочной своей белизной.

Ты и сам был когда-то таким

среди этих трущобных дворов;

закоптил тебя жизненный дым,

запылили дорожки ковров.

Но осталась весёлая боль

о ненайденном кладе судьбы,

словно неба флажок голубой

на ржавеющем древке трубы!

* * *

... из жизни души, торопящейся к устью

по дня перекатам и омутам ночи,

ценю я всё больше с отрадною грустью

заливы молчаний, плоты одиночеств.

Старуха на лавке под ясенной сенью

в июльском тепле греет ломкие кости

64

и веет от лика возвышенной тенью,

как тихою славой на сельском погосте.

Мальчонка, коленками в травы врастая,

следит за работой семьи муравьиной

и бабочки света из глаз вылетают,

лужайка светлеет от думы невинной.

Вот юная женщина, белая роза,

склоняется нежно над дитяткой спящей

и будущих лет ароматные росы

мерцают в глазах над землёй настоящей.

В нас вечное время врастает сквозь пятки

и мысли любви распускает, как кроны,

и входят в порядок в земном беспорядке

разлуки и встречи, суда и вагоны.

И даже сквозь ночь похоронных процессий,