Председатель

— Возможно. Как только вырастет невоевавшее поколение. И нам нужно любой ценой создавать крепкий блок в Европе, так, чтобы англичане не могли сунутся на континент. Пусть они с американцами грызутся, те давно на британское наследство зарятся. Пусть свою “свободу” друг другу насовывают. А нам надо следить, чтобы все справедливо было и не бояться советских чиновников к порядку приводить.

Глава 21

Осень 1920

Кончать надо с политикой. Интриги мутить, соратников убеждать, пальцами искрить в моем возрасте уже тяжело. Три часа в приемной председателя ВЦИК — и все, меня можно разве что в тихом месте прислонять к теплой стенке, на большее не годен. Смена выросла, а я ей, пока силы есть, напишу нечто вроде политического завещания. Вот прямо сейчас, только дождусь, когда солнце намного сдвинется за Антипьевскую церковь и лучи, бьющие прямо в окна моего кабинета, оттуда, где встанет (или не встанет) Дом на набережной, перестанут слепить глаза. Минут пятнадцать и все, можно начинать. А пока сижу на солнышке, греюсь.

Кроме обычной писанины, ко мне попадали и все прошения о помилованиях, шедшие во ВЦИК нескончаемым потоком. Во первых, КБС крепко взялась за старых специалистов и местами вылезало не просто неприятие власти Советов, а натуральное вредительство, в паре-тройке случаев организованное. А народные заседатели, как и на Донбассе, снисхождением не увлекались и фигачили приговоры на полную катушку. Постановление Верховного Суда полгода назад мозги малость вправило и высшую меру по нерасстрельным статьям давать прекрати, но наш человек изобретателен — стали навешивать именно что расстрельные. Вот я и разбирался.

Во вторых, помимо саботажников, хватало и прошений по делам о хулиганстве. Вспышки случались в основном там, где местная власть с прохладцей относилась к принятому прошлой осенью постановлению Исполкома Союза Труда. Ничего особенно нового мы тогда не придумали — массовый спорт, вплоть до традиционных кулачных боев, молодежные отделения партий с их кружками и секциями, волонтерская работа, учебные программы, — главное, занять свободное время. Как там советские прапорщики формулировали, “солдат без дела — потенциальный преступник”. Чеканно.

Я разве что внес предложение совместить это с возведением жилья и субботниками, чтобы в свободное время желающие могли помогать на стройках. Ну и бонусы за отработку — либо засчитывали в пай, как члену кооператива, либо двигали по очереди вперед. Но с очередями не очень получилось, работали ведь многие и вместо пользы выходили эдакие крысиные гонки, пришлось отменять. В целом худо-бедно досуг молодых рабочих заняли, а к тем, кто все-таки выходил хулиганить, никакой снисходительности, как к “социально близким”, не проявляли. Хулиганишь? Значит — враг Советов, получай по полной. И вот тут народные суды и власти тоже увлекались и перегибали палку. Я же пытался вдолбить, что высшая мера — вещь экстраординарная, уникальная и не может применяться там, где не было жертв, тем более за преступления экономического характера. Пусть отрабатывают — НМВД разворачивал сеть исправительно-трудовых лагерей при строительстве заводов, каналов и прочей полезной инфраструктуры. И везде, где было возможно, после консультаций с Колей Муравским, удовлетворял апелляции о замене высшей меры. Нехрен пули тратить, пусть работают.

Но такая политика нравилась далеко не всем, росла, росла оппозиция по этому вопросу, даже Савинков пару раз высказался. Непублично, разумеется, в разговорах с глазу на глаз посетовал мне, что КБС ловит злодеев, а председатель ВЦИК их отпускает.

— Так уж и отпускает? Полных помилований, насколько я помню, всего два за год, да и то, не по твоим делам. А так — либо срок уменьшен, либо наказание изменено.

— Сотрудники обижаются.

— Ты сотрудникам скажи, чтобы они лучше работали и материалы тщательно готовили, тогда наказание будет соразмерно и оснований для помилования не останется. А то ишь, моду взяли, валить все на дедушку Скамова.

— Угу, а как прикажешь всю шушеру, что антисоветские разговоры ведет, в узде держать?

— Вести советские разговоры и пошире. Понимаешь, если мы, как власть, не можем противопоставить этим шепоткам массовой уверенности в нашем деле, то мы что-то делаем неправильно. Оппозиция будет всегда, но наша политика должна быть такой, чтобы за нее горой вставало большинство.

Савинков тогда восторга не выразил, и я его понимаю — всю жизнь ловил провокаторов, вел сложные игры с охранкой, сейчас рулит государственной безопасностью по факту. То есть заточен на комбинации и силовые решения, а массовую поддержку считать за необходимость не очень привык, у Красина с этим получше.

Едва слышно скрипнула дверь и у стола появилась Наташа с кофейником. Она так время от времени проверяла, не заснул ли я за работой — зайдет, принесет попить или перекусить, чмокнет в макушку и уйдет. Но сейчас не ушла:

— Ты помнишь, что у нас через час гости?

— Да, я уже заканчиваю.

Ровно через час в прихожей загудел волжский бас и зазвенел хрустальный смех и мы с Горьким принялись обнимать чужих жен — он Наташу, а я Машу Андрееву.

— Сколько лет, сколько зим!

— Ой, Наташенька!

— Алексей Максимыч, наше вам!

— А ваше, как водится, нам!

Немного горбясь, будто опасаясь задеть головой за притолоку, Горький прошел в гостинную, где все мы устроились на креслах вокруг небольшого стола.

— Всю Европу проехали, как и договаривались, — начала Маша. — Про Восточный блок, как нас называют, даже говорить не буду — принимали на “ура!”. В Скандинавии очень хорошо, в Англии хорошо, а вот во Франции тяжело…

— Почему?

— Там Актион Франкиз… — окнул писатель, но его тут же поправила Андреева:

— Аксьон Франсез, иначе не поймут.

— Ничего, Машенька, как-нибудь разберемся.

— Так вот, во Франции эта самая Аксьон нам палки в колеса ставила — пытались срывать встречи, даже драки устраивали… — Горький говорил обстоятельно, неторопливо, будто проговаривая внутри себя и только потом выдавая вслух.

— А что полиция?

— Никого не смогли найти.

— И как же вы сумели все провести?

— Обратились в профсоюзы, к интернационалистам, они прислали охрану. И даже нашли тех, кого полиция не смогла.

За спиной Горького в щелке двери заблестели любопытные глаза, я махнул дочкам рукой. Алексей Максимович и Маша порадовались как те выросли, но тут в оставленную открытой дверь вбежал полуторогодовалый Мишка, за которым гнался Ванька. Мишка своим детским чутьем сразу определил самое безопасное место и полез на колени к Горькому. И вместо человека-глыбы, матерого человечища тут же появился просто большой и добрый дядя, который с удовольствием играл с ребенком. Маша Андреева едва успела подозвать к себе Машу Скамову, как заполошно появилась Ольга:

— Ой, простите, Мишка убежал, мешает вам…

Впечатление она производила на мужчин сногсшибательное, не стал исключением и пролетарский писатель. Пока детей сгребали в кучу и понемногу выставляли в сторону детской, Алексей Максимович не сводил с нее глаз и даже получил тычок локтем под ребра от Андреевой. А Ольга при виде живого классика, похоже, прониклась даже больше, чем когда осознала, кто Митин отец.

— Да-а, Михал Дмитрич, экий молодец у тебя вырос, такую жену сыскал! — подивился Горький, оглаживая усы.