Представитель

Глава 102

Майк проспал совсем немного, часа два или три, а затем его разбудило легкое, но настойчивое прикосновение Мэнди.

Она сидела рядом с Майком, прямо на полу, как сидят собаки, и гладила его по плечу.

— Я знаю, кто ты, — сказал она и улыбнулась. Свет от уличных фонарей проникал сквозь неплотные занавески, и на лице Мэнди отображались замысловатые узоры.

— Ты — Майк, — сказала Мэнди. — Прошлой ночью мы с тобой летали…

— Правильно, — с облегчением ответил Майк. Он боялся, что Мэнди спутает его с кем-нибудь еще — например с Дюком.

— Я хочу снова полететь с тобой, — прошептала Мэнди.

— Для этого тебе нужно… уколоться? — то ли напомнил, то ли спросил Майк.

— Я уже, — радостно призналась Мэнди и уселась на Майка верхом. По улице проехала машина с включенными фарами, луч света упал на лицо Мэнди. Выражение ее глаз поразило и даже слегка испугало Майка.

Потом все пошло, как и прошлой ночью. Та же страсть и напор со стороны Мэнди, и тот же, не менее страстный отклик Майка. Однако что-то давало ему силы защищаться и не падать так глубоко в пропасть блаженства, где он пребывал всю прошлую ночь.

Между тем в движениях Мэнди и даже в ее голосе появились какие-то заметные изменения, какая-то нечеловеческая первобытная мощь. В один из последних аккордов Майк выгнулся дугой, но вместо того чтобы исторгнуть стон, неожиданно для самого себя сказал громко и отчетливо:

— Мэнди, тебе нужно лечиться…

— О да-а, милый, мы будем лечиться — ты и я.

— Я говорю серьезно, Мэнди, ты не должна больше колоть себе эту дрянь.

— Это не дрянь, Майк, — прошептала Мэнди, нежно водя пальчиками по его груди. — Это мое лекарство… И ты знаешь, я должна принять еще, а то мне сегодня плохо летается. Или это ты стал тяжелым, как Дюк?

Мэнди захихикала и поднялась, чтобы взять еще одну ампулу.

Майк же отвернулся к стене и решил во что бы то ни стало заснуть. У него с утра было намечено много дел, а эта наркоманка пусть колется, сколько ей вздумается. И вспоминает всяких там дюков.

Однако он плохо знал Мэнди, которая, вколов новую дозу, снова завелась сама и в мгновение ока увлекла за собой Майка. И снова завертелась буря страсти, подхлестывая уставшую плоть и настойчиво тормоша сонный разум.

Лишь под утро, когда наслаждение, вперемешку с кошмаром, наконец иссякло, Майк забылся тяжелым сном. Он устал так, что мог проспать сутки кряду, но Шило растолкал его, когда еще не было и восьми.

— Майк, проснись! Майк! — Шило настойчиво тряс парня за плечо, однако его голова болталась, как у мертвого. Он был жив, но у него не было сил выбраться из объятий сна.

В конце концов Шило был вынужден призвать на помощь Гвинета.

— Вот это да! — воскликнул тот, зайдя в комнату.

— Не на нее смотри, — одернул товарища Шило. — Давай тормошить Майка, его нужно разбудить.

Гвинет притащил воду и плеснул ее в лицо Майку, однако тот даже не поморщился, и пришлось бить его по мокрым щекам. Лишь тогда он приоткрыл замутненные глаза и простонал что-то невнятное.

— Он что, тоже колол себе эту дрянь?

— Не думаю, — ответил Шило. — Просто эта сучка его замучила. Он не спал уже две ночи…

Майк пролепетал что-то еще, однако был все еще далек от осознания окружающего мира.

— Бери его, — приказал Шило. — Бери и неси под душ.

— Ага, — кивнул Гвинет и, сбросив с Майка одеяло, без труда подхватил его легкое тело.

Спустя несколько минут под контрастными струями воды и под действием постоянных щипков и шлепков Майк наконец проснулся и произнес вполне отчетливо:

— Не надо больше меня бить, я уже здесь…

Воду тотчас выключили, а Майка докрасна растерли полотенцем и так, в запеленутом виде, вынесли в комнату Гвинета и Шило.

Потом ему дали горячего чаю, и он полностью пришел в себя. Однако это выразилось в том, что он испуганно огляделся и спросил:

— А где Мэнди? Что с ней?

— О парень, там все очень серьезно, — сказал Шило и сокрушенно покачал головой. — Но ведь ты все равно захочешь посмотреть.

И они втроем пошли в комнату, где жили юные любовники.

Старшие товарищи Майка были готовы к тому, что увидят, ему же самому поначалу показалось, что он еще спит, настолько нереальна и чудовищна была представшая перед ним картина.

Мэнди находилась возле стены. Она была обнажена и стояла на одной ноге, а вторую, неестественно подняв, словно приклеила к вертикальной поверхности — будто делала на этой стене шпагат. Длинные худые руки были плотно прижаты к той же стене, а вся Мэнди напоминала раздавленное насекомое, случайно залетевшее в дом.

Тем не менее ее глаза были открыты и смотрели куда-то в сторону совершенно безучастным, застывшим взглядом.

Майк с опаской приблизился к своей подружке и, взяв ее за плечо, потянул к себе, однако у него ничего не вышло — Мэнди даже не пошевелилась, застыв словно мертвая статуя. На ее виске еле заметно билась жилка, и это давало повод думать, что девушка еще жива.

— Нужно вызвать врача, — сказал Майк. — Гвинет, спустись вниз, пусть они вызовут врача.

— Конечно, Майк, — кивнул тот и быстро вышел.

Майк попятился, полотенце упало с его плеч. Обнаружив, что совсем не одет, он огляделся в поисках своих вещей. Шило помог ему, и Майк стал одеваться.

— Как же такое может случиться, а, Шило? — спросил он, медленно застегивая пуговицы.

— Никогда ничего подобного не видел, — признался тот. — Но если посмотреть, сколько она вколола себе за эту ночь, то нужно удивляться, как она вообще жива.

Майк посмотрел на стол: на нем валялось не меньше дюжины пустых ампул. Словно стреляные гильзы, а пули от них прочно сидели в теле Мэнди.

— Наверное, стоит прикрыть ее чем-то, — забеспокоился Майк.

— Зачем? Врачи голых не боятся, — мрачно сказал Шило и, повернувшись, вышел, а Майк тяжело опустился на стул и уставился в пол. Он избегал смотреть на Мэнди.

Она по-прежнему не издавала ни звука и даже удивительным образом почти не выделялась на фоне стены.

Скоро под окном тоскливо просигналила сирена «Скорой помощи», а еще через минуту в номер в сопровождении Гвинета поднялись санитары и врач.

Они хозяйским шагом прошли в комнату, и доктор, пожилой полный господин в очках с позолоченной оправой, даже присвистнул, увидев пациентку. Однако, вопреки опасениям Майка, он вовсе не удивился, а лишь огляделся и понимающе кивнул, заметив на столе пустые ампулы.