Прекрасный белый снег

— Так это же почти на всё лето, да?

Была ли она рада за него, или напротив, огорчилась, этого он так и не понял, так странно улыбнулась она в ответ. И как обычно, подняв свои, так быстро выгоревшие почти добела соломенные брови добавила:

— И что, далеко на этот раз?

"На какой ещё на этот раз? — удивился Венька. — Можно подумать, я куда-то уезжаю постоянно..." Ему так хотелось ей хоть что-то рассказать, интересное и важное, чтобы она слушала и качала головой, и спрашивала что да как, надолго ли, и как он там будет без неё, и снова поднимала брови...

— Слушай, представь себе, в Литву. Почти в Палангу. Ну то есть, — уточнил он, — не в Палангу, конечно, это было бы уж слишком. Километров семьдесят всего, Плунге, маленький такой, сельский городок.

— Что, тоже на море? — обрадовалась Светка. — Здорово! Паланга... Всю жизнь мечтала...

— Да нет же, говорю тебе, не в самой Паланге. И не на море. Но там, говорят, рядом всё. Час на автобусе, всего-то...

— Вот здорово! — улыбнулась мечтательно она. — Я бы тоже съездила. Всего-то час, как до Сестрорецка. Ни о чём! Сто лет на море не была. Паланга, море... Там, я слышала, такой песок... Янтарь...

— Да? Ты серьёзно? — таким неожиданным поворотом Венька был немного удивлён. — Подкалываешь небось, как обычно...

— Да нет, я серьёзно, правда, — ответила она.

— Ну если серьёзно, приезжай. Если не шутишь... Я буду только рад... Где жить найдём. На море вместе съездим...

— Подумаю... — она как-то грустно взглянула на него, достала из пачки сигарету, постучала ноготочками по фужеру: наливай, мол, чего скучаешь...

Они в очередной раз выпили за дружбу и за всё хорошее. "Сдалась мне эта дружба, — думал Венька, — всю жизнь мечтал...", и оба снова надолго замолчали. Она сидела тихо, мечтательно как-то улыбалась, и отвернувшись от заходящего уже солнца молча выпускала сизоватые колечки дыма. Он тоже смотрел на воду, и солнце плавающее в голубой озёрной зыби, ему казалось, тоже немного загрустило. "Так странно, — думал он, — всё меняется и лишь вода всё так же остаётся тихой и спокойной, и безразличной ко всему..."

Уже под вечер они спустились в душное метро, до дома она попросила её не провожать, ей хотелось немного прогуляться в одиночестве, но он доехал с ней до Горьковской и они вместе вышли из вагона.

— Ну что, ты не надумала? — спросил он на прощанье, — насчёт Паланги?

— Знаешь, — какая-то живая искра вспыхнула в её глазах, она будто неожиданно вспомнила что-то очень важное, — знаешь, ты позвони. Через недельку, как устроитесь. У меня как раз окошко будет, дня на три-четыре. Может и правда, как-нибудь получится... Номер не забыл ещё?

Нет, номер её Венька не забыл. Ну разве можно забыть номер своего ангела...?

Это оказалась обыкновенная путяга, профтехучилище, с сентября по июнь там учили местных раздолбаев на каких-то, то ли слесарей, то ли токарей и сварщиков, а летом будущие ударники соцтруда расходились по домам: разъезжались по близлежащим посёлкам, деревням и городкам. Путяга, судя по лагерю, даже для слегка буржуйской в сравнении с остальным Союзом Прибалтики бедной вовсе не казалась: очень приличная общага с комнатами на двоих, огромная, вся в песочно-светлом кафеле столовая, стадион, хоть и с какими-никакими, но всё-таки трибунами, несколько спортзалов, в том числе гимнастический и единоборств, и даже бассейн, правда небольшой, на три двадцатипятиметровых дорожки плюс тренажёрный зальчик и маленькая сауна, это был хоть и небольшой, но всё же свой бассейн. Первое Венькино ощущение от всего увиденного было довольно странным: казалось, что они попали не в путягу на каникулах, а в какой-то спортивный центр чуть ли не всесоюзного масштаба.

Руководил всем этим большим хозяйством коренастый, лет сорока с небольшим литовец по имени Костас. Он же являлся и председателем местного отделения Движения за Свободную Литву. В путяге Костас был директором, а заодно, по его словам, вёл и всё хозяйство. Дядькой, при ближайшем рассмотрении, он оказался вполне зажиточным, сам, как он говорил, "вот эттими руккамми" построил большой кирпичный дом, которым гордился страшно, во вверенном ему учебном заведении отгрохал, уже конечно не "эттимми руккамми" большой спортивный комплекс и на достигнутом, похоже, останавливаться не собирался. В городке Костас пользовался непререкаемым авторитетом, и одного только упоминания его имени было вполне достаточно чтобы решить любую местную проблему.

В лагере, кроме небольшой, всего на две группы команды боксёров были гимнасты и гимнастки, легкоатлеты, и неизестно как затесавшиеся сюда конькобежцы, вместе с тренерами человек сто, не меньше. В аэропорту Паланги их встречали три больших туристических автобуса и вскоре, часа через полтора всего после посадки, они прибыли на место, в Плунге. А вечером, уже после отбоя, когда все проблемы с размещением были улажены окончательно, Костас у себя дома устраиваил небольшой банкет для тренерского состава, с участием местной общественности в лице директора единственной в городе гостиницы, начальника какого-то автохозяйства и ещё нескольких, довольно быстро наковырявшихся в процессе торжества литовцев из движения за Свободную Литву, тоже впрочем, являвшихся директорами каких-то местных баз и магазинов.

На столе, помимо не такого уж и большого количества закусок, "Ну мы же здессь не поккушать собралиссь, а на производственное соввещанние", — шутил Костас, аккуратными рядками выстроились рюмки, бутылки и маленькие, гранёными стопками стаканчики. Пили сливовицу — местную сливовую водку и местное же, великолепное, чёрное, липкое почти как дёготь пиво, под него Костас заготовил небольшие глиняные кружки.

Уже довольно скоро, и часа не прошло, внезапно выяснилось: русский с литовцем — братья навек, и через стол, по литовскому обычаю, пошла всего одна, средних размеров рюмка водки. Каждый выпивающий обязан был произнести тост за следующего и налить ему. Тот в свою очередь, говорил речь уже за идущего за ним, и так по кругу. Фишка состояла в том, что отказаться, раз уж за тебя произнесли небольшую пламенную речь, было совершенно невозможно, задержки большой тоже не допускалось, и таким образом процесс оказался доведённым почти до конвейерных скорости и автоматизма, что безусловно свойственно диреторам автохозяйств, продбаз, а также всем без исключения спортсменам и их тренерам.

Совсем уже глубокой ночью, когда наступило время возвращаться в суровую реальность, один из этих мужественных литовских патриотов рассек случайно бровь пытаясь сесть в машину — промахнулся мимо двери. Сечка оказалась небольшой, но крови было много, и Веньке, как относительно трезвому и самому молодому, пришлось оказывать первую помощь парню: склеивать хотя бы до утра разъехавшуся бровь. И вот таким, немного странным образом, он оказался неожиданно почти своим для этих литовских, с темпераментом русской деревенской алкашни начальников баз, гостиниц и директоров близлежащих винных магазинов.

Чувствовал себя, после недавней встречи со своей любимой Веня гораздо лучше: в нём опять проснулись какие-то смутные надежды, вновь появился смысл жизни, и он больше не терзал себя бесконечными, не имеющими ответов вопросами к Господу и к Светке. По утрам, вместе с пацанами он нарезал километров пять вокруг стадиона по прорезиненной дорожке, раз по тридцать подтягивался на турнике, потом они купались в маленькой холодной речке неподалёку от путяги, днём он проводил с ними тренировку в зале, а после обеда они либо снова шли на речку, либо в большом автобусе ехали на чистейшее голубое озеро, километрах в тридцати от лагеря. Сильно нагружать своих мальчишек Веньке не хотелось, пусть думал он, покупаются лучше, да позагорают. Дома, в зале наработаться успеют.

А где-то через недельку, когда лагерный быт вроде бы совсем уже наладился, он позвонил и Светке, вечером, ночью уже почти, из маленькой тренерской где был телефон, пользоваться которым Костас разрешил ему сразу и безоговорочно. "Да звони, дорогой, звони сколько угодно", — сказал он Веньке. После того ночного происшествия, с разбитой бровью, Венька, похоже, пользовался особым расположением у "шефа", как его за глаза называли все вокруг.

Сначала она долго и радостно щебетала что-то незначительное в трубку, потом всё выспрашивала, что да как, да где будет жить, услышав же что здесь вполне приличная гостиница, сказала: решено. Через недельку прилечу, дня на три, с подругой. Если, конечно, он не будет возражать...