Прекрасный белый снег

Нет, как и прежде они ложились спать в одной постели, теперь же, однако, всё чаще, сквозь зубы буркнув: "Доброй ночи" она пыталась сделать вид что засыпает и сразу отворачивалась к стенке. Ноги их не переплетались во сне как стебли белых лилий в свадебном букете, она уже не засыпала на его плече, а он не просыпался у её груди, и то что воспитанные люди обычно называют близостью, хоть и случалось раз в неделю, но превратилось как-то незаметно в те самые "супружеские обязанности" — те, что не столько ещё супружеские, сколько давно уже обязанности.

Когда-то, вроде бы совсем недавно, и в то же время, казалось Веньке, так уже давно, в какой-то прошлой жизни, он варил ей кофе по утрам, по-польски — прямо в чашке, и приносил в постель. Они включали телевизор, обычную утреннюю муть, полулёжа на двух подушках она уладывала на него свои, такие любимые, с мягкой шелковистой кожей ножки, прихлёбывала горячий кофе и говорила прикрыв глаза немного: "С Добрым утром, Венька! С Добрым тебя солнечным утром, Венька!" Он отвечал ей: "С Добрым утром, Светка! С добрым тебя утром, Светка!"

Если же так случалось что шёл дождь, дожди бывают и в счастливой жизни, тогда это звучало так: "С Добрым тебя дождливым утром, Венька!" Он отвечал ей: "И тебя, родная!" И поздравления эти, бывало, плавно переходили в обнимания, несмелые утренние поцелуи, он забирал у неё чашку, ноги их и тела переплетались, и вскоре раздавался её тихий стон: "Ещё! Ещё..." И после, когда всё заканчивалось, они долго ещё лежали обнявшись, пришёптывая что-то на ухо друг другу.

Теперь же, на его уже несмелое, словно неуверенное в себе "С Добрым тебя утром, Светка", она, даже на него не глядя, сухо отвечала: "Доброе утро", оставалось только добавить "товарищи", до полноценного "Доброе утро, товарищи", и можно было ощутить себя будто бы на лекции, или на партсобрании, где прямо сейчас вам либо расскажут о тонкостях советской педагогической науки, либо немедленно приступят к сбору взносов.

Выдавив из себя с таким трудом своё короткое утреннее "Добро", а иногда и вообще, неизвестно что означавшие "Угу" или "Ну да...", она умывалась минут пятнадцать, на всю квартиру включала телевизор в кухне и долго гремела с остервенением посудой: тарелками, кастрюлями и сковородами. Зачем это, и что она там делает было для него загадкой: грязной посуды в доме он терпеть не мог, сковороды, кастрюли и тарелки всегда мыл сам, и с вечера в раковине ничего не оставлял. И тем не менее, что-то она, видимо, там всё же находила. "Как говорится, — шутил он грустно про себя, — кто ищет, тот всегда найдёт..."

Он же вставал, застилал постель и с полчаса, до пота лупил мешок из своего детства, давний подгон Серёги — обитателя клубного сортира, под душем умывался, чистил зубы, и даже без завтрака, выпив только чашку кофе убирался с её глаз долой, подальше от греха. Он уже начинал её боятся: горячая маленькая змейка с мягкой кожей, какой он узнал её когда-то, стремительно, прямо на его глазах превращалась в холодную белую змею, с полными яростного льда, стальными колкими глазами...

И тем не менее, несмотря на странное это охлаждение, какая-то совместная жизнь у них всё же продолжалась. Бывало, она словно оттаивала вдруг, и говорила что-то про его большое сердце, и про душу, называла своим Венькой, как будто возвращалась из небытия и оживала ненадолго. И они снова шли куда-нибудь гулять, в любимый парк, в кино, может быть в какой-то клуб, а по ночам любили с прежней страстью. Продолжались, однако эти вспышки, увы, совсем недолго, случались всё реже и были всё короче.

Однажды вечером, в середине лета, они собрались в джаз-клуб, на Загородном, одна из Светкиных подруг отмечала день рождения и ей захотелось чего-то не совсем обычного. Был тёплый летний вечер, они немного опоздали — замешкались при выборе букета, да и ко всему, у обоих имелась дурацкая привычка откладывать всё на последнюю минуту, чтобы нестись потом сломя голову куда-то.

Веселье, когда они наконец добрались, было уже в разгаре, пили шампанское и виски, на маленьких подмостках в полумраке играл небольшой джаз-бэнд. Компания собралась небольшая: новорожденная — Катюха — Светкина подруга со своим приятелем, чей-то брат, то ли Катюхин, то ли её мужчины, этого Венька толком даже и не понял, ещё какая-то, неизвестная ему пара, и они со Светкой. С Катюхой он был уже знаком: она давно числилась в лучших подругах Светки, и Венька встречался с ней не раз, больше же здесь он никого не знал.

Поначалу, как это обыкновенно и случается в компании близких друг другу, но незнакомых тебе людей, он чувствовал себя немного скованно, однако очень скоро, под виски, музыку и синеватый дымок над огоньками сигарет расслабился, произнёс какой-то, чересчур витиеватый тост в честь новорожденной, чем смутил немало Светку, каким-то чудом, что бывало редко, запомнил имена присутствующих, и наконец почувствовал себя нормальным человеком. За первым бэндом, показавшимся ему довольно скучным, выступал второй, тоже не самого высокого полёта, зато совсем недолго, и наконец, финалом, джазовый квартет: бас, гитара соло, ударные на бонгах и саксофон, сменяемый время от времени на флейту. Ребята, да в общем-то, далеко уже и не ребята, взрослые довольно дядьки, играли здорово, стройно и вдохновенно. Ненавязчивые джазовые риффы взрывались длинными импровизациями, в струю мощной гитарной музыки откуда-то, казалось чуть ли ни с небес вливались звуки флейты, басист выдавал короткие жёсткие пассажи, а саксофон вступал в беседу с гитарой соло. Звучало это действительно здорово и очень мощно, и Веньке, размякшему немного после виски, вспомнились вдруг молодые годы, его джазуха, и его гитара — любимый Эпифон, давно и сиротливо скучавший по пальцам хозяина в кладовке. Когда-то, много лет назад, и они с друзьями вполне могли сыграть что-нибудь подобное, конечно не так круто, и тем не менее... "Да, — взгустнулось Веньке, — были времена... И куда же всё ушло...?"

Но всё хорошее, как известно, заканчивается рано или поздно, отыграл отпущенное время и джазовый квартет, включили свет, и в зале заиграла фонограмма. Наступало время сворачиваться потихоньку. Они выпили по заключительному бокалу, вышли на крыльцо и закурили. Стояла тёплая ночь середины лета, Катюхин брат, в надежде успеть на последний поезд побежал к метро, остальным же расходиться не хотелось. И тут Катюха, судя по огню в глазах прилично уже разогретая, посмотрела вдруг на Веню:

— Слушай, Вень, а я слышала, ты ведь тоже играл когда-то джаз? Или наша Светочка, — она погрозила Светке пальчиком, — шутила как обычно?

— Да ладно, — удивлённо подняла Светка соломенные брови. — Я что, всегда вот так шучу? Да он вам хоть сейчас сыграет. Не хуже..., — она повернулась к Веньке, — ведь правда, Веньчик?

— Ну так, конечно, не получится, — смутился Венька, — гитару лет сто уже и в руки как не брал, но что-нибудь смогу наверное... Попробовать, по крайней мере можно, — как-то застенчиво, совсем по детски улыбнулся он.

Ну разве такое возможно было: отказать Катюхе, да ещё и в этот день, день её рождения? И уже через каких-то полчаса они вылезали из такси напротив ночного магазина, в ста метрах от их со Светкой дома...

Народ устраивался на кухне понемножку, он расчехлил свой Эпифон и тронул струны. Гитара отозвалась резанувшим ухо диссонансом. "Хороший инструмент в кладовке лежать не должен, — подумал Венька, — инструмент любит тепло рук, хочет чтобы на нём играли." Из небольшого карманчика в чехле он вынул круглый, похожий на карманные часы блестящий камертон, гости на кухне уже разливали виски с колой, а он тем временем настроил в комнате гитару.

— Ну вот, вроде всё готово, — подсоединил шнур к небольшому комбику Marshall, стоявшему на подоконнике, покрутил ручки громкости и тембра. Все остальное легко поддавалось настройке тумблерами и переключателями на самой гитаре. Поставил ногу на край дивана, тронул струны. Гитара отозвалась чистым, почти акустическим, негромким мягким звуком. — Ну что, — спросил он слушателей, — с акустики начнём, или сразу с рок-н-ролла?

— Начнём мы, Веня, с виски, — подняв бокал ответила Катюха. — И сразу вернёмся к рок-н-роллу. Правда ведь, народ? Вернёмся? — окинула она глазами сидящих за столом.