Прекрасный белый снег

— Люсинда, милая, ну как же ты, — прошептала она Люське. — Иди сюда, родная.

Люська приподнялась немного на передних лапах, жалобно мяукнула в ответ, и волоча как-то странно задние, цепляясь когтями поползла к ней на брюхе по дивану.

— Господи, Люська, да что с тобой, — в ужасе прошептала Светка. — Что с тобой, душа моя?

Кошка опять мяукнула ей жалобно, брюшком опустилась на диван. Встать на все четыре лапы она, судя по всему, просто не могла. Светка опять прошла на кухню, в давно пустые кошачьи миски налилала воды, насыпала сухого корма, вернулась в комнату, поставила перед несчастным зверем:

— Попей, родная. Поешь немного.

Люська выхлебала почти всю воду, подумала чуть-чуть и захрустела кормом. Съела она, однако, совсем немного, отвыкший за неделю от еды желудок больше принять, видимо, не мог.

В шкафу она нашла большую сумку, застелила дно маленьким тёплым покрывалом, собрала дорогие ей чем-то, теперь уже ненужные хозяину вещицы, сняла свою любимую, неизвестного художника картину и вышла к лейтенанту в коридор:

— Осмотрела, вроде всё в порядке. Если это всё, готова ехать.

— Ну что ж, тогда поехали, — сказал он ей. — А здесь сержант пока останется. Транспорт дожидаться...

Она загрузила в сумку Люську, остатки корма положила в боковой карман, другую, с вещами вынесла в прихожую, взглянула на лейтенанта вопросительно:

— Поможете? Только до отделения. Дальше как-нибудь сама...

За рамку аккуратно взяла картину, ключ, чтобы никогда больше в этот дом не возвращаться, оставила на нижней полке гардероба и вышла наконец за дверь.

Уже из машины она позвонила Веньке, не вдаваясь в подробности попросила встретить, долго ещё, заполняя все эти страшные бумаги просидела в отделении, и наконец, когда уже смеркалось, вся измочаленная, вместе с Венькой вышла из милиции. На маршрутке они добрались до метро, вагон в час пик оказался заполнен до отказа, она прислонилась у выхода к перилам и время от времени, мокрым просоленным платком вытирая слёзы простояла так до Техноложки. А там случилось нечто, повергнувшее её в очередной тяжёлый шок: её любимый Венька, КМС по боксу, казалось бы совершенно без причины, просто на ровном месте выскочил вдруг из вагона, бросился на какого-то молодого парня и чуть не убил того на месте. Это было уже выше всяких её сил...

Глава девятая

День тот, закончившийся так странно, начинался как обычно и особенного ничего не предвещал. Светка, прежде встававшая даже немного раньше чем он сам, большой любитель поваляться чуть не до двенадцати, хоть и не спала уже, но нежилась ещё в постели, когда он, выпив только чашку кофе, убегал на встречу со своим корешом Валеркой. Ещё накануне, с вечера, что случалось теперь довольно часто он забил большую сумму в Конверсбанке, на утро: баксы приезжали ночью на бронированном КАМАЗе из Москвы. Опоздания при подобных сделках не приветствовались, в банке с самого утра ждали свежий рубль для последующей раздачи выстроившимся уже у кассы выдачи наличности клиентам, так что из дома Веньке требовалось выйти не позже, чем в девять сорок. Утренний свой спорт, как и всегда в подобных случаях, Венька оставил на "как-нибудь потом", быстро умылся в душе, уже одеваясь выпил чашку кофе, и чмокнув на прощанье Светку выскочил на улицу.

По странному стечению обстоятельств довольно скромный офис Конверсбанка располагался совсем недалеко, в Новой Деревне — соседнем с Венькиной Старухой микрорайоне, в обычной, белого кирпича пятиэтажке — в такой же точно прошло и детство Веньки. Идти на остановку, ждать полчаса маршрутку или трамвай смысла не имело, пешком вся дорога занимала не больше двадцати минут. Погода в тот день стояла почти летняя, с утра, что не совсем обычно для середины сентября было сухо но не жарко: наступало короткое питерское бабье лето. И как всегда в подобных случаях до банка он решил пройтись пешком: ему хотелось продышаться немного осенним воздухом и выкурить по дороге пару сигарет. Венька любил ходить этими маленькими дворами, среди приземистых, салатно-зелёных и таких же, грязновато-жёлтых и пыльно-розовых немецких двухэтажек. Когда-то, в Венькиной, теперь уже, казалось такой далёкой юности, здесь жили его друзья, разьехавшиеся ныне кто куда: одни по новым городским квартирам, другие по чужим для них когда-то городам и странам, а кто-то и по кладбищам. Со Светкой они любили посидеть под этими берёзами и липами, на старых, с литыми подлокотниками скамейках, могли, случалось, выпить пива, может быть вина, да просто тихо погрустить обнявшись. Когда-то для них обоих это было нормой — сидеть вот так, прижавшись друг к другу на скамейке, пить из пакета дешёвое красное вино и вместе мечтать о чем-нибудь хорошем.

И странные мысли вдруг посетили нашего героя. "Как это странно, — думал Венька, — друзья разъехались давно, посиделки с любимой тоже где-то в прошлом, а домики стоят, растут понемножку мансардами и надстройками куда-то вверх... Скамейки тоже все на месте, и новые влюблённые обнимаются здесь вечерами, и пьют своё уже, горькое вино под этими берёзами, липами и тополями. А мы всё бредём куда-то вдаль, уходим дальше, дальше, и не вернуть тех счастливых дней, назад не воротить. И то, казалось бы, навсегда оставшееся с нами прошлое уходит тоже, словно тает в голубой туманной дымке лет, и даже воспоминания о нём, и те уходят. А мы же остаёмся в одиночестве, один на один со своими проблемами и бедами, с той только разницей, что нет уже рядом нежной мамы, сильного отца, старых друзей или любимых женщин, тех на кого всегда можно положиться в трудную минуту. Но мы всё должны идти вперёд, изо всех сил крутить педали, любая остановка равносильна смерти: стоит тебе остановиться и ты тут же упадёшь. И только дворы эти, эти домишки со скамейками как стояли так и стоят, и долго ещё стоять здесь будут, им-то педали крутить совсем не обязательно..."

С такими вот, странными для прекрасного этого, сентябрьского солнечного дня, грустнымм немного мыслями дошёл он до нужного ему двора, и начался очередной, полный тяжёлых и неожиданных событий день.

В банке, как и всегда бывало с Конверсом всё прошло удачно, ничего другого он и не ожидал, в подобных сделках, Венька знал это давно, сбои почти исключены. Он получил свою честно заработанную сотку баксов, немного позже смотался на метро на Невский, взял под заказ немецкой марки, что принесло ещё полтинник, и в общем, на этот день почувствовал себя почти счастливым. А ближе к вечеру вдруг позвонила Светка, чего за ней давно не наблюдалось. Она, показалось Веньке, была расстроена, всхлипывала тихонько в нос, просила приехать куда-то в Купчино, в милицию отчего-то, помочь довезти какие-то сумки, картину, и что-то там ещё.

Подробностей Светка рассказывать не стала, а Венька и не спрашивал: видел, насколько ей это тяжело. Сказала только, что умер её близкий друг, Марат, её же пригласили открыть квартиру и для опознания. Она собрала какую-то, оставшуюся ещё там свою одежду, когда-то привезённые с гастролей дорогие ей вещицы: небольшую, слоновой кости лодку с восемью гребцами, маску африканского шамана-колдуна, довольно большое полотно — картину неизвестного художника, и главное, забрала кошку, Люсю, больную белоснежную ангору с измученными жаждой, болью и голодом глазами.

Увидев Веньку Люська жалобно мяукнула из сумки, цепляясь когтями передних лап собралась было выбраться наружу, но не смогла, и опустилась обратно словно усталая старушка.

Маршруткой они добрались до метро и сели в поезд. Вагон, как и положено в час пик, был переполнен, и дальше дверей протиснуться им не удалось. Светка, спиной опершись на полукруглые перила, сумки поставила у ног, стояла молча и вытирая время от времени глаза платком тихонько плакала. Он же, с картиной и сумкой с Люськой на плече переминался с ноги на ногу напротив. Двери открывались, закрывались, снова открывались, входили и выходили люди, негромко матерясь цеплялись за сумку и картину, обычная в общем для этого часа сутолока в питерском метро.

Они уже проехали большую часть пути, Светка всё так же молча плакала, он как и прежде, крутился в водовороте входивших и выходивших пассажиров, когда уже на Фрунзенской в вагон вошёл какой-то парень, с белёсыми, будто выцвевшими, слегка навыкате глазами, бритый, лет двадцати пяти. Рядом со Светкой спиной прислонился к двери и нагло уставился на Веню. "Обкурился, что ли, — подумал было Венька, — или просто пьяный?" На пьяного, однако, парень был как-будто не похож, напоминал скорее начинающего бандита, откуда-то из середины девяностых. В нахальстве состязаться с ним Веньке не хотелось, драк он не любил, а взгляд у парня был слишком уж вызывающим, похоже ему явно не терпелось. И Венька просто отвёл глаза немного в сторону, на Светку, от греха подальше. И очень может быть, в другом каком-то случае на этом бы всё и завершилось, но только не сегодня. Судя по произошедшему через две минуты, день этот был не Венькин, да и не того придурка.

Мгновенно почувствовав Венькину слабину, в расчёте на аплодисменты изумлённой публики парень решил немедленно развить успех. Нахально усмехнувшись придвинулся поближе к Светке, и тут же буквально чуть не прилёг на её плечо. Она же, вся погруженная в себя, как будто ничего и не замечала. И Венька молча, как-то даже ласково, отодвинул немного этого умника от Светки. Тот нагло вылупился на него, и уже откровенно лёг на его, всю в немых слезах, любимую сейчас до боли женщину. Светка всё так же плакала и на происходящее никак не реагировала. Он снова, так же молча, но теперь уже с усилием отдодвинул наглеца обратно, и тут случилось нечто, чего даже Венька никак не ожидал.