Прекрасный белый снег

В ночь после страшного этого предложения Светка немного перебрала, Веньке она сказала что всё в порядке, съездила удачно, документы все сдала, следователь попался вроде ничего, не напрягал, всё принял, да ещё и о письме поведал, с таможни: тоже, мол, известили о запросе на возврат со стороны почтовой службы.

"Так что, — немного грустно, одними усталыми пьяными глазами улыбалась она Веньке, — есть надежда..."

Они сидели в кухне и пили красное вино, она курила почти без остановки, Венька же выглядел таким воодушевлённым, смотрел на неё счастливыми глазами и всё повторял ей без конца: "Ты моя Светка! Мой Светик-семицветик! Ты моя волшебница! Добрая моя волшебница! Ты моя фея, Светка! Ну что бы я делал без тебя?"

Нет, рассказать ему ТАКОЕ она просто не могла.

Сославшись на головную боль она попросила его не обижаться и постелить ей в кресле, сама же, в ванной долго ещё плакала под шум воды. Судорожно всхлипывая размазывала слёзы по щекам, и глядя в зеркало мгновенно провалившимися глазами, спрашивала неизвестно у кого, то ли у самой себя, измученной и пьяной, то ли у Бога, то ли у каких-то, неизвестных ей доселе духов воды и зеркала: за что? За что ей это наказанье? В чём она перед ними провинилась? Духи в ответ молчали, и лишь струя воды, настойчиво и монотонно отбивая о дно ванной тоскливое какое-то, минорно-металлическое Ми, приговаривала ей: терпи, Светка, терпи... И Бог терпел. Все терпят и ты терпи. Терпи Светка, и тебе воздастся... Господь же на её вопросы не реагировал никак, возможно читатель ещё помнит: в подобные тяжёлые моменты Творец, как правило, бывает очень, очень занят...

Проплакавшись Светка долго ещё сидела на краю ванны, как когда-то в детстве, воду она не выключала, прикрыла глаза и слушала шум бьющейся о металл струи: терпи, Светка, терпи! Сколько она так просидела понять Светка не могла, в какой-то момент она вдруг судорожно, будто падая во сне вздрогнула, открыла глаза и поняла что спит. Умыла солёное ещё от слёз лицо, и с головой укрывшись тёплым одеялом клубком свернулась в кресле. Венька на кровати похрапывал негромко, Машка, забравшись под свой журнальный столик тихонько потявкивала во сне, она потянулась, перевернулась на другой бок, закрыла усталые глаза и наконец уснула.

Ночью ей приснился страшный сон. Она была лягушкой, маленьким зелёным лягушонком, или большим, этого она не понимала, чувствовала только свою мизерность в сравнении со страшным, склонившимся над её развезнутым, живым ещё нутром мучителем — вивисектором-хирургом с короткими, рыжеватой щёткой жёсткими усами и поросшими чёрным курчавым волосом кистями рук. В просторном светлом кабинете чем-то напоминающим операционную она лежала на столе, раздвинув ноги и широко раскинув руки, они были слегка только прихвачены ремнями, пошевелить, однако, Светка ими не могла. Её сковал холодный ужас, она знала своё полное бессилие и ничего поделать с этим было невозможно. За всем происходящим, откуда-то немного сверху с интересом наблюдали люди, в белых халатах и таких же белых, высокими цилиндрами колпаках, возможно студенты, или просто зрители, пришедшие насладиться чьей-то смертью.

Сначала её надули немножко, через низ, совсем чуть-чуть, чтобы не забрызгать халаты кровью, когда начнётся главное. Это было не столько больно, сколько унизительно и страшно, она прекрасно знала, что сейчас случится и чем это закончится, и ей хотелось только одного: чтобы эта мука завершилась поскорее. Кричать от боли она тоже не могла, как-будто внезапно онемела, ей оставалось только смотреть на своих мучителей, беззвучно шевелить губами и молча плакать, хотя и плакать она тоже была уже не силах, только кричать про себя от ужаса предстоящей страшной боли.

"Так, товарищи, — произнёс из под усов знакомый голос, — лягушка обыкновенная. Сегодня изучаем болевой порог. Нервные окончания, реакцию на боль в различных органах, посмотрим, — усмехнулся её мучитель криво, — есть ли у неё душа, и если есть, то где, а завершим сердечной мышцей."

Он засучил повыше рукава, побрякивая холодно металлом выбрал подходящий скальпель из небольшой кюветы, придвинулся поближе.

— Коля, — хотела сказать она ему, — что же это Коля? Ведь ты меня любил когда-то! А теперь собрался проверять мой болевой порог... Как же так, Коля? Разве такое возможно? Я ведь тоже хотела быть счастливой, Коля...

Произнести, однако, ей так ничего и не удалось, но Николай, казалось Светке, всё-таки её услышал. Так же беззвучно, одними глазами он ответил:

— Пойми, дорогая, всё меняется. Думаешь, мне легко? Так просто, резать по живому? Вчера любил, сегодня разлюбил... По твоему, это хоть что-нибудь меняет? Жизнь, Светочка, такая. Но разве это главное? Главное — смотреть на будущее с оптимизмом, и будет тебе счастье. Счастье, Светка, в нас, оно живёт внутри, и даже лягушка, Светик, имеет право быть счастливой. Оно в нас есть или его нет, забрать его никто не может. И я не заберу. Скоро и ты, родная, будешь счастлива, окончательно, и — недобро скривился он в улыбке, — увы, уже бесповоротно.

— Ну что ж, приступим к делу, — повернулся он к студентам, — смотрим, товарищи, внимательно, делаю надрез, — и с этими словами, аккуратно, сверху вниз провёл скальпелем по Светкиному животу. Он, видимо, всё же переусердствовал немного, брызги её тёплой крови красными пятнышками тут же легли на его халат и мясистое лицо. Светка почувствовала горячий жар металла, молча охнула и приготовилась немедленно погибнуть под ножом. Этого, однако, не произошло, исследователи лягушачьих женских судеб обо всём позаботились заранее. Он долго копался в её внутренностях, вероятно искал душу, найти никак не мог, тянул щипцами за нервные окончания, делал надрезы, опять тянул и снова резал, и время от времени комментировал происходящее.

"Так, внимание: надрезаем центральный нервный стволовой канал, видим: зрачки расширились, болевой порог пока не пройден. Идём дальше..."

Мученье это, казалось ей, длится уже вечность, а он всё дёргал её нервы, надрезал и снова дёргал, участливо, с надеждой, внимательными своими глазами заглядывал в её, уже потухшие от боли, он словно ждал: когда же она всё-таки не выдержит и даст наконец ему покоя. И ровно в ту минуту, когда она почувствовала вдруг облегчение, поняла что всё сейчас закончится и счастье уже близко, он повернулся к зрителям и громко объявил:

— Отлично. Болевой порог прошли. Можно завершать. Посмотрим, отреагирует ли наша подопечная на надрез сердечной мышцы. Смотрим, товарищи, внимательно, здесь самый ответственный момент, — и с этими словами вонзил свой скальпель прямо в её больное сердце.

Горячая красная пелена накрыла её глаза, Светка охнула от боли и собралась умирать...

— Светка, милая, Светик, что с тобой, проснись... — Над ней, склонившись в полумраке стоял Венька, — что с тобой, родная?! Ты страшно так кричала...

— Сердце, — очнулась внезапно Светка. — Сердце похоже, немного прихватило. Худо мне что-то, Вень.

— Ну что ты, душа моя, — взмолился он. — Что с тобой, Светочка? Подожди минутку, что-нибудь сейчас придумаем...

Он побежал на кухню, недолго погремел нижним, "аптечным" ящиком стола и вскоре вернулся с чашкой и какими-то таблетками.

— Знаю, знаю, лекарства мы не употребляем. Помню, родная, помню. Давай, душа моя, только для меня. Ничего страшного, Валидол, витаминчики для сердца. Аспаркамчик, Рибоксин. Никакой химии, поверь. Только для меня. Ну не упрямься, прошу тебя родная. Сразу станет легче...