Прекрасный белый снег

Всё было кончено, она осознала это сразу. Её мальчик, так и не рождённый её сын лежал теперь под ней в кровавой луже, она же сидела в этой горячей, пропахшей кровью ванной и словно слышала его мольбу: "Позаботься обо мне, мама...". Из брошенной на дно ванны лейки с весёлым журчанием текла вода, горячей седой испариной покрылись стены, а Светка всё сидела и плакала: ни сил ни смелости подняться с этого ужасающего трона у неё уже не оставалось. Сколько она так просидела ей было неизвестно, и наконец, набравшись мужества Светка поднялась, поставила таз на решётчатую доску, какие обыкновенно бывают в ванной, встала на колени, заглянула внутрь. Внизу, в коричневатой лужице лежал пузырь, тоже коричневато-красный, с голубоватыми, слегка белёсыми прожилками, размером с большое куриное яйцо. Там, в этом пузыре, словно в яйце Кащея умирало, да умерло уже наверное её будущее счастье — так и не получивший имени сынуля.

Аккуратно, что бы ничего не потерять она слила остатки крови, водой из лейки прополоскала что осталось, вымылась сама, вытелась, вышла на цыпочах из ванной. В квартире, кроме кошки и собаки не было больше никого. Она накинула халат, достала полиэтиленовый пакет из кухонного ящика, в последний раз взглянула на своего ребёнка, положила внутрь, аккуратно завязала узелком. Вздохнула, взяла ещё один пакет: так, ей казалось, будет понадёжнее, и всё упаковала снова. Потом открыла холодильник, подумала немного и закрыла. В кладовке, сверху, нашла небольшую аллюминиевую коробку: для маленького гробика, казалось ей, будет в самый раз. На дно постелила старый шерстяной платок, уложила свёрток, и осторожно, чтобы не повредить, накрыла сверху уголками. Закрыла крышку, снаружи обмотала скотчем и вышла на балкон.

За окнами было совсем тёмно, дом спал, увидеть её никто не мог. Она подумала немного, открыла старую, с каким-то инструментом большую тумбочку в дальнем углу балкона, гробик свой аккуратно положила в самый уголок. Из под ненужных, давно пылящихся у окошка досок достала садовую лопату, поставила у выхода с балкона. "Ну все, — подумала она, — теперь готово." На кухне налила большую кружку красного, уже не разбавляя, отпила немного, закурила. Завязывать с завтрашнего дня теперь уже было ни к чему. Минут пятнадцать ещё, допивая красное она курила на балконе, в комнате разложила кресло, второе, дальнее от их кровати, бросила сверху одеяло и подушку, и вскоре забылась тяжёлым горьким сном.

Возвращение любимого в семью Светка пропустила, часов в одиннадцать, когда она вышла из небытия, любимый, отвернушись к стенке спал в общей их вчера ещё постели. Тихонько, чтобы не разбудить, она поднялась, умылась, стараясь не шуметь оделась потеплее, взяла лопату, крохотный гробик с малышом, в кухне достала пакет вина из ящика дивана и вышла на цыпочках за дверь.

Идти на кладбище Светка не решилась, узенькой тропинкой она пересекла железную дорогу, повернула и пошла дальше, вдоль кладбищенской ограды. Вскоре она миновала заброшенную много лет назад большую стройку, по левую руку от неё начинался грязный, заваленный каким-то ржавым хламом, по пояс в болотной лебеде пустырь, справа, за оградой, тянулись старые, брошенные давно умершими родственниками могилы. Она осмотрелась, выпила вина немного, закурила, минут пять стояла в тяжёлых размышлениях. Место ей казалось подходящим: тихо и пустынно, ни души вокруг, да и к тому же, — думала она, — почти на самом кладбище. Она ещё раз осмотрелась, в паре метров от ограды выбрала подходящее местечке, и больше не раздумывая воткнула лопату в землю. Минут за десять выкопала небольшую, кошачью какую-то, как показалось ей могилу, прощаясь навсегда посмотрела на свою горестную ношу, оглянулась по сторонам и осторожно опустила гробик вниз. Могилку засыпала землёй, аккуратно притоптала, на пустыре нашла большой гранитный камень, положила сверху. Плакать Светка больше не могла, она присела на какое-то старое бревно неподалёку, поставила у ног пакет с вином и снова закурила. "Ну вот и все, — подумала она, — вот всё и закончилось. И то и это." Что же ещё теперь закончилось Светка прекрасно понимала. Так, с вином и сигаретой она просидела почти до темноты, встала наконец, и уже не оборачиваясь пошла домой. Имя придумать малышу Светка так и не успела...

Глава одиннадцатая

С Венькой в тот вечер она так и не поговорила. Поужинала парой сырых сосисок, с кружкой и сигаретой ещё немного постояла на балконе и вскоре, обессиленная свалилась в кресло. Выяснять отношения Светке не хотелось: после случившегося её охватило полное равнодушие ко всему вокруг, холодное тупое безразличие к тому что было, есть и возможно, когда-нибудь ещё будет в её нелепой жизни. Заглянуть в глаза, только заглянуть в его глаза, и может быть найти в них боль потери, когда он узнает о случившемся — вот всё, чего ей теперь хотелось от него.

К тому же, Светка это отлично понимала, податься ей сейчас было просто некуда: не к маме же, в двухкомнатную квартиру, с отцом, собакой и сестрой Надюхой — младшенькой. Ещё и зоопарк свой, довеском притащить. И ко всему, в таком ужасном состоянии... Что-то ведь придётся объяснять... Ну не рассказывать же весь этот ужас маме? Нет, конечно, ей это казалось абсолютно невозможным. И выбора у неё, пока, не было выходит, никакого.

Дня три Светка ходила молча, общения с Венькой избегала: разговаривать с ним она просто не могла. Утром с трудом выдавливала из себя "Привет", вечером же, вместо "Спокойной ночи" — какое-то странное "Угу". При встрече, где-нибудь на кухне или в коридоре, опустив глаза тут же отступала в сторону и молча уходила, спать же окончательно переместилась в дальнее от их кровати кресло. Однажды только, на следующий день после её прощания с малышом — впервые с той страшной ночи её верный муж вернулся трезвым, она спросила у него язвительно:

— Ну как Серёга? Как отдохнули? Надеюсь, все здоровы?

Он как-то неожиданно побледнел, засуетился сразу, спросил зачем-то, какой ещё Серёга, будто у него их десять, в ответ же на её ласковое: "Друг твой любимый, из соседнего двора, тоже гитарист...", промялил какое-то невнятное:

— Ааа... Ты о Сером... Нормально вроде..., — и запинась, уж очень как-то сбивчиво рассказал страшную историю о преждевременной кончине родителя Серёги.

— Представляешь, инфаркт... Молодой ещё совсем... Крепкий такой мужик был...

— Ну что же, мои соболезнования Серёге, — только и сказала Светка. — Да, и девушкам привет, — обернувшись, по пути уже на кухню добавила она.

На этом первая часть была закончена: она намекнула: что-то ей известно. Продолжать же дальнейшее выяснение отношений ни сил, да и желания никакого сейчас у Светки просто не было.

При этом, как ни странно, свою долю ответственности за всё произошедшее она прекрасно понимала, воспринимала очень остро, и страшно по этому поводу переживала. Но время шло, боль её не проходила, напротив, становилась всё сильнее, всё больше она винила в случившемся саму себя, ночами ей хотелось лезть на стену, но передвигаться по стенам мухой Светка не умела и вместо этого беззвучно плакала в подушку.

"Вот дура, — говорила она себе, — сама же во всём и виновата, ну разве нормальный человек выдержит такое?" У неё начались какие-то припадки ужаса и боли, временами она впадала в полное отчаяние, жизнь, казалось ей, закончена и впереди только полный мрак и безысходность. За пару недель, и без того не отличавшаяся полнотой Светка похудела килограмм на пять: есть как нормальный человек она теперь просто не могла: завтракать и даже обедать бросила совсем, по вечерам же с трудом запихивала в себя сырые дешёвые сосиски и недоваренные пельмени. Основой её рациона всё больше становились красное вино и сигареты.

Работу свою она совсем забросила, на время, казалось ей, хотя бы ненадолго, пока всё это хоть как-то не уляжется. "Ну какая мне сейчас работа, — стоя с вином и сигаретой на балконе всё чаще думала она, — какие танцы? И доехать-то туда, сил никаких, не то что кружиться с учениками по паркету..."

В довесок ко всему она перестала спать ночами: у неё началась жуткая бессонница, заснуть раньше трёх у Светки никак не получалось. Поспав же всего часа четыре, в тщетной надежде забыться хотя бы ненадолго, почти до двенадцати ворочалась, шёпотом ругаясь и проклиная всё на свете крутилась с боку на бок, вставала, шла на кухню, с чаем и сигаретой сидела у окна, потом ложилась снова и временами, словно проваливаясь ненадолго в тёмную сырую яму забытья, видела своего нерождённого ребёнка. Она гладила его светлую курчавую головку, целовала пухленькие щёчки, заглядывала в глаза, такие чистые и голубые, и вновь и вновь просила у малыша прощения. "Прости меня, мой милый, — плакала она во сне, — прости ты меня, непутёвую свою мамашу, прости меня, родной..." Малыш улыбался ей в ответ, забавно шевелил губами, но ничего не отвечал. Всё чаще она стала подумывать о самоубийстве... И очень скоро, она осознавала это ясно, у неё началась полноценная уже, жуткая депрессия.

А на исходе второй недели она вдруг ясно поняла: ей просто необходимо выговориться, хоть с кем-то поделиться. Да и скрывать это от Веньки становилось уже просто невозможным: конечно, он всё видел, хотя вопросов никаких не задавал. И как-то вечером, набравшись терпения и смелости она решилась. Она рассказала ему всё, с самого начала, и как стояла у окна, припомнила и Люсю-Любу-Люду, и мерзкую её улыбку, и что произошло потом.

— Понимаешь, я боялась сглазить, — говорила она вытирая слёзы, — хотела чтобы это был сюрприз...