Преследуя Аделин

– Что ты собираешься сделать? – выдавливаю я спотыкающиеся, как и мое сердце, слова.

Его горячее дыхание разливается по моей щеке, и я чувствую, как его губы скользят по моей челюсти. Я сглатываю, но едва не задыхаюсь от того, как пересохло мое горло. Эти губы спускаются к моей шее, скользят по ней, пока он не останавливается на месте прямо под моим ухом.

– Я собираюсь заявить на тебя права, – говорит он перед тем, как сомкнуть зубы.

Моя спина непроизвольно выгибается, отвращение и удовольствие соединяются в моих нервных окончаниях, посылая в мой мозг неправильные сигналы. В результате мой разум покидают все связные мысли, и остаются только базовые инстинкты.

Он стонет, его зубы пронзительно впиваются в мою плоть, а язык ласкает ее. Мой рот открывается и наружу вырывается беззвучный крик, когда его рот делает то же самое и втягивает меня в себя, словно выпивая жизненную силу из моего тела. А потом он отстраняется, проводит зубами по моей коже и отпускает, оставляя после себя место, которое болит.

Мои руки упираются в его грудь, чтобы, я не уверена, притянуть его ближе или оттолкнуть. Хотя мой вопрос быстро получает ответ, когда, движимая инстинктом, я сжимаю руки и крепко вцепляюсь в его толстовку, прижимаясь к нему так, словно он мой спасательный круг. Хотя на самом деле он – тот, кто убивает меня.

Мое тело сотрясает сильная дрожь, он вылизывает влажную дорожку на стыке моей шеи. Он замирает, и мне кажется, что мое тело висит над острием ножа. Я задерживаю дыхание, и мои кости трепещат от предвкушения.

А потом он снова прикусывает, извлекая из глубин моей груди звериный звук. Он делает это снова и снова, оставляя на моей шее и плечах дорожку синяков.

Когда он отстраняется, я задыхаюсь.

– Хорошая девочка, – выдыхает он, его собственный голос звучит спокойно. Почему-то от этого я чувствую себя еще хуже. Я хочу, чтобы он ненавидел это так же сильно, как и я.

Не могу объяснить, почему я делаю то, что делаю дальше. Я спрошу Бога об этом попозже. Но в этот момент меня захлестывает такое цунами эмоций, что я встаю на цыпочки и кусаю его за щеку.

Сильно.

Во рту появляется привкус крови, но мне все равно, я лишь кусаю сильнее.

Может быть, я хочу сделать больно ему в ответ. Дать ему попробовать его собственное лекарство. Заставить его почувствовать то же, что чувствую я.

Независимо от причин, он не реагирует на это. Его рука обхватывает мое горло, отталкивая меня назад, пока он вырывает от меня свое лицо. Моя голова ударяется о стену, и это место отдается тупой пульсацией.

Он крепко сжимает мою шею, но мне все равно. Я чувствую себя отомщенной. Если он убьет меня здесь и сейчас, по крайней мере, я смогу сказать, что оставила на нем метку напоследок.

Он низко рычит, это звук разочарования и чего-то еще, чему я не могу подобрать названия.

Я пристально смотрю на него, на моем языке ощущается кровь, которая стекает по подбородку. Не очень много. У меня не было возможности разорвать его лицо в клочья, как я бы хотела. Но эти маленькие кровавые точки на его лице все равно придают мне бодрости.

– Я начинаю думать, что тебе нравится, когда тебя наказывают, а это значит, что мне просто придется делать это получше.

Прежде чем я успеваю отреагировать, он поднимает меня и перекидывает через плечо, словно мешок с картошкой.

– Ублюдок! – кричу я, стуча кулаками по его спине. Я ему не картошка.

Его единственный ответ – резкий шлепок по моей заднице.

Он несет меня вниз по лестнице, сворачивает в коридор налево и направляется в стеклянную комнату. Все это время я борюсь, пинаюсь и колочу его, однако он ведет себя так, будто на него напала бабочка.

– Детка, даже ветер может нанести больше вреда, чем то, что ты сейчас делаешь.

– Хочешь снова увидеть мои зубы, козел? Я сделаю твое лицо еще уродливее.

– Продолжай повторять это себе, но мы оба знаем, что мои шрамы заставляют тебя мокнуть, – отвечает он, развлекаясь. Я рычу, расстроенная тем, насколько он, черт возьми, невозмутим. И еще тем, что он не совсем ошибается.

Нет, тупица, еще как ошибаешься.

Из моего рта продолжают вылетать проклятия, однако все они обрываются, когда он стаскивает мое тело вниз, пока мои ноги не оказываются на его талии, а он не прижимает меня к своей груди.

О, да чтоб тебя.

Я поднимаю руки, чтобы расцарапать ему лицо, а может быть, даже выколоть глаза, но вместо этого просто визжу. Он швыряет меня на пол, опрокидывая на спину, и мой живот ухает вниз. Он встает передо мной на колени, его руки оказываются по обе стороны от моей головы, а сам он нависает надо мной.

Над ним ярко мерцают звезды, а почти полная луна заливает комнату мягким белым светом.

Я вижу обреченность в том, что небо сегодня совершенно безоблачно. Сиэтл постоянно мучает пасмурным небом.

Я сглатываю, слезы застилают мне глаза.

– Ты такой джентльмен, раз позволяешь мне смотреть на звезды, пока убиваешь меня, – произношу я, с трудом проталкивая слова через сжатое горло.

Мне действительно нужно заткнуться. Но я не могу остановить себя. Очевидно, что, когда я нахожусь в такой опасной для жизни ситуации, все, что я могу сделать, это только усугубить ее.

Кто-то назовет это бесстрашием, но я называю это глупостью.

Он опирается на одну руку, а другой тянется себе за спину. Я открываю рот, собираясь продолжить оскорблять его, как вдруг его рука появляется снова, а в ней – пистолет.

Раздается еще один отчетливый стук моих зубов, и я снова задыхаюсь от страха.

– Ты позволила другому мужчине трогать себя здесь. Заставить тебя кончить, – ровным тоном заявляет он. – В обычной ситуации я бы заменил его пальцы своими, но, думаю, что тебе нужно кое-что другое, чтобы преподать тебе урок.

– Ладно-ладно, прости, – поспешно произношу я, мои глаза расширяются, когда он направляет пистолет мне в грудь. – Мне… мне правда жа…

– Тише, – шипит он. – Ты еще не пожалела, маленькая мышка. Но ты будешь жалеть.

14-е апреля, 1945

Фрэнк пригласил нас с Джоном на ужин, который он устраивает в полицейском департаменте. Обычно мы хорошо проводим время на подобных мероприятиях.

Фрэнк скоро заедет за нами, и мы с Джоном ждем в напряженном молчании. Сера сегодня осталась на ночь у подруги, и прямо сейчас мне очень хочется, чтобы она была здесь.

В последнее время она выступает неким связующим звеном между нами двумя.

Не знаю, заметила ли она изменения, которые возникли в наших отношениях. Теперь мы просто сосуществуем рядом.

Я разбила ему сердце. Я точно это знаю.

Но почему это ощущается так, будто мое сердце, наоборот, исцелилось?

Фрэнк приехал. Слава богу.