Преследуя Аделин

В прошлый раз я лишил себя этого. Отказался прикасаться к ней своими руками, ведь она еще не заслужила ничего подобного. Но смотреть, как этот ствол входит и выходит из ее киски, было для меня не менее мучительно.

Я едва успел дойти до машины, перед тем как кончил в руку, и сладкая мелодия ее дымных криков эхом отдавалась в моей голове.

Один только голос этой женщины может поставить на колени любого мужчину.

А сейчас на ней только длинная белая футболка, мягкий хлопок которой доходит лишь до середины бедра. Ее розовые сосочки проступают сквозь тонкий материал, и мой рот переполняет желание накрыть один из них и сосать его до тех пор, пока она не начнет подо мной извиваться.

Я облизываю губы. Скоро.

Ее манящая, кремовая кожа выставлена напоказ, и я улавливаю намек на ее красные хлопковые трусики, когда она наклоняется. Например, когда она откидывает одеяло и бьет своим маленьким кулачком в подушку, чтобы взбить ее.

Мне открывается весь вид на ее задницу, когда она вынимает ноги из тапочек, а затем наклоняется, чтобы аккуратно поставить их перед тумбочкой.

Мой член твердеет от вида ее идеально круглой попки, обтянутой нижним бельем. Ее киска находится у меня на виду. Всего лишь тонкий кусочек ткани отделяет ее от моего языка.

Я закрываю глаза и пытаюсь восстановить контроль.

Мне нужно вести себя тихо.

Она не знает, что я прячусь в ее шкафу. Жду, когда она уснет, чтобы спокойно полюбоваться ее красотой.

Сейчас она боится меня. И вполне заслуженно.

Я опасный человек, я каждый день убиваю людей. И не просто убиваю, но и наслаждаюсь этим.

Она должна бояться меня, но только потому, что, когда она окончательно покорится мне, у нее не будет ни малейшей возможности сбежать от меня.

Это уже происходит, и она просто еще не осознала этого.

Я никогда не был влюблен ни в кого, кроме своей работы. Я даже не трахал одну женщину больше года подряд. У меня просто нет времени на это. Это всегда был быстрый перепих, а потом я уходил, и разрядка редко приносила мне облегчение.

После множества слез и отчаянных попыток заставить меня остаться я устал от подобного.

Как только я увидел ее, сидящую в книжном магазине и пытающуюся спрятать свои волнения и тревоги, я – взрослый мужчина – втрескался в нее с первого взгляда.

А сейчас я чувствую себя пятнадцатилетним мальчишкой, который только что открыл для себя, что такое киска. Каждый раз, когда я смотрю на нее, я готов кончить в свои джинсы только от одного лишь взгляда на нее.

Я хочу прикасаться к ней, целовать ее и сделать ее своей во всех смыслах этого слова. Пометить ее тело было недостаточно. Но у меня такое чувство, что я никогда не смогу почувствовать, что насытился Аделин Серафиной Рейли. По крайней мере, в теории.

И мне ни хрена не стыдно. Я никогда не утверждал, что я хороший человек.

Она забирается в свою кровать, сворачивается калачиком под одеялом и берет в руки старую кожаную книгу.

Дневник ее прабабушки.

После того, как Адди однажды ушла по делам или еще куда-то, я его пролистал.

У ее прабабушки тоже был преследователь. Это заставило меня улыбнуться, когда я понял, что история повторяется.

Адди листает дневник целый час, на ее напряженном лице меняются неразборчивые эмоции, пока она впитывает самые глубокие, самые темные секреты Джиджи. Похоже, она ищет ответы, и единственное, что может дать ей ясность, – это слова ее прабабушки.

Частично дневники вызывают у нее тревогу. Но большая ее часть кажется очарованной. Захваченной. Будто она пытается представить, каково это – влюбиться в своего преследователя, и эта мысль одновременно возбуждает ее и вызывает глубокий ужас.

Мне хочется посмеяться над этим. Потому что именно это, черт побери, и произойдет.

Я заставлю ее влюбиться в каждую мою чертову часть. Я хочу, чтобы эта девушка увидела мою самую порочную сторону. Я хочу, чтобы она ощутила истинную тьму, живущую в моей душе.

Когда ты заставляешь кого-то влюбиться в самую темную версию себя, ты больше не в силах сделать ничего, что могло бы его отпугнуть.

Человек становится твоим навсегда, потому что он уже любит все твои самые отвратительные части.

Ее глаза начинают закрываться, голова опускается, и дневник выскальзывает из ее испачканных чернилами пальцев.

Она резко просыпается, ее глаза округляются, и она успокаивается. Я прикусываю губу; слишком много чувств сейчас теснится в моей груди.

Отказавшись от своих попыток, она захлопывает дневник, кладет его на тумбочку и выключает свет. Комната мгновенно становится темной. Лунный свет, проникающий через балконные двери, рассыпает тени по всей спальне, превращая деревянную мебель в чудовищ.

Но единственный настоящий монстр в этом доме – я.

Когда ее дыхание становится глубоким, я медленно открываю дверцу шкафа и жду, чтобы убедиться, что она не проснулась.

Как только я собираюсь сделать шаг, на мою шею обрушивается ледяная волна. По коже бегут мурашки, и я поворачиваю голову и обшариваю взглядом шкаф, борясь с желанием клацнуть зубами.

Это неестественный холод, и я чувствую его уже не в первый раз. Но что бы ни дышало мне в затылок, это меня не остановит. Я чувствую на себе его взгляд и надеюсь, что встречусь с ним, чтобы оно убедилось, что я ни капельки не боюсь.

Ничего не обнаружив, я разворачиваюсь и делаю шаг в комнату. Холод отступает, когда я подхожу к ее кровати. У меня возникает искушение отвести ее волосы от лица, но я знаю, что это ее разбудит.

Она легко чувствует опасность, и уверен, что скоро она меня застукает.

Какая-то часть меня хочет, чтобы это произошло. В моем подсознании есть что-то, чему доставляет удовольствие видеть ее напуганной. Я хочу видеть, как она кричит, потому что знаю, что каждый раз, когда она пугается, моя маленькая мышка еще и возбуждается. Это заставляет кровь мгновенно прилить к моему члену, и больше всего на свете я хочу показать ей, как сильно я могу заставить ее кричать.

Но более чувствительная часть меня хочет наблюдать, как она спокойно спит. Особенно из-за того, что я знаю, как мало ей дам, когда она проснется.

Вынув розу из кармана, кладу ее на ее тумбочку. Утром она испугается, и я обязательно пересмотрю видео, чтобы найти радость в ее ужасе.

Она вздрагивает, и раздается громкий шум.

Что-то среднее между храпом и хрюканьем, как у поросенка.

Я подношу кулак ко рту и закусываю его, чтобы не дать вырваться смеху. Я сразу же разворачиваюсь и выхожу из комнаты, с огромным трудом не нарушив тишину.