Превратности судьбы

Неточка родилась аккурат, когда батюшка испустил последний вздох. Вот тут-то и оказалось, что Агафоклея Алексеевна любила мужа самозабвенно. Она сникла как цветочек, прибитый первым осенним морозцем. Но долго скорбеть ей не пришлось: одиннадцать сынов, крепких здоровьем, как покойный муж и беспокойных характером, как мать, требовали пристального внимания. Да и маленький пищащий комочек – доченька, единственная из всех Марковых внешностью напоминающая Виноградовых, материнскую линию, призывала встряхнуться и продолжать жить дальше.

Анета выросла, как и предполагалось, внешне очень похожей на мать. С такими же подвижными, черными очами; волосами более темными, чем каштановые матери, всей осанкой подтверждая наличие виноградовской крови. И характер у неё был соответственный. Уж не потому ли Агафоклея Алексеевна вознамерилась как можно скорее составить дочери приличную партию? Боялась, что строптивость прелестного чада станет общеизвестна.

Эти мысли, надо сказать, не приходили в хорошенькую неточкину голову. Она видела, по-наивности, в наставлениях матери проявление «тиранства». Девушка топала к месту наказания, бормоча в дородную спину, маячившую впереди:

– Подумаешь, порвала подол платья. Фро все так аккуратно зашила, что маменька сама ни за что бы не заметила.

Настасья была неумолима, и пыльный чулан принял свою очередную жертву.

Аннета враз расчихалась и принялась ругаться.

– Это maman нарочно запрещает здесь убираться, чтобы противнее было.

Потом, плюхнувшись на грязный пол, подобрав под себя ноги, девушка прочистила горло кашлем и принялась тихонечко выть. Голос её постепенно набирал силу и вскоре звенел во всех уголках господского дома.

– Ах! – вскрикнула Фро. Склоняясь над пяльцами. – Я бы не смогла выдержать этого концерта больше получаса, но тетя – совсем другое дело.

Она оказалась права. Агафоклея Алексеевна невозмутимо восседала в гостиной, попивая утренний кофе со свежеиспеченными ватрушками. Вскоре к ней присоединился Михаил – девятый по счету сын, который проводил это лето в Шишкове по настоянию матери.

Госпожа Маркова, как всегда категорично, заявила своим отпрыскам:

– Не для того я вас нарожала, чтобы проводить время без мужчины в доме. Будьте добры, летом вместе со мной и девочками – в Шишково. Хоть все разом, хоть по очереди.

Михаил лениво потянулся и, наливая себе кофе в фарфоровую чашечку, поинтересовался:

– Анета воет?

Мать кивнула головой, цепляя ещё одну ватрушку тонкими пальцами.

– Слышал, как вы её ругали, – сын вытянул длинные ноги, перегородив при этом чуть не половину комнаты. – Вы в самом деле, maman, собираетесь сосватать Тригорского?

– Чем плох? Будет генеральшей, а 52 года для мужчины – не возраст.

– Да он – грубая скотина, maman. Не далее, как вчера при мне хлестал девку по щекам, а она при этом держала уринник, в который он мочился. Вы думаете, наша Анета сможет смириться с подобным поведением? С её характером такой брак обречен на неудачу. Генералу пташку бы потише, побезобидней. Ему больше подошла бы Фро, ей Богу!

– Мишель, не называй сестру этим глупым именем, – мадам сухо поджала губы.

– А как мне её называть? С её именем – язык сломаешь.

– У меня имя тоже нескладное, – холодно напомнила Агафоклея Алексеевна.

Мишель весело рассмеялся:

– Вас я могу называть – maman. Вы сами называете её Зизи, – памятуя сестру, продолжил Марков. – Вообще непонятно, откуда взялось это имя.

Мать улыбнулась нежно. Её лицо, изборожденное морщинами, осветилось лаской.

– Когда я впервые увидела её, она лежала среди кучи маленьких подушечек, покрытая пологом из брюссельских кружев и тихо плакала. Неслышно, почти как муха: «З-и, з-и».

– Аскольд и Феофан называли её Евой, – имея в виду старших братьев-близнецов, продолжил свою мысль Михаил. – А мы с Аннетой называем её – Фро. Её имя, maman, дает простор воображению. Разве это не прекрасно?

Его гипотетический вопрос остался без внимания, Агафоклея Алексеевна уткнулась в вазочку с вишневым вареньем и замолчала, перекатывая косточки во рту. Госпожа Маркова глубоко задумалась. Результатом мышления оказался решительный плевок объеденных ягод и темпераментная речь.

– Ты глуп, Мишель, ежели считаешь Зизи безвольной. В роду Виноградовых никогда не было трусов.

– Ах, маменька, значит, Фро – исключение. Вспомните её панический ужас перед нашим добрым чуланом.

Агафоклея Алексеевна поморщилась и, нехотя, ответила:

– Это Николай виноват, – она говорила о своем брате. – Когда Марья Антоновна так и не смогла оправиться от родов и померла, он заболел мозговой горячкой. Крик ребенка приводил его в возбуждение. Он велел относить девочку в темную комнату, совсем одну, и запрещал подходить к ней, пока не утихнет. Одному Богу известно, чем все это могло бы закончиться. Я приехала весьма кстати и забрала Зизи с собой. До сих пор не устаю благодарить Бога за то, что надоумил меня отправиться к брату, хотя сама была на сносях и собиралась произвести Неточку.

Она тяжело вздохнула, вспомнив заодно и свалившееся вскорости несчастье.

– В одном ты прав, Мишель. Устраивать судьбу Зизи предстоит мне. Ума не приложу, что можно будет сделать в этом отношении…. Приданого я дать ей не могу. А Николай сейчас снова в печали. Одному Богу известно сможет ли он стать прежним.

Госпожа Маркова поднялась и забегала нервными шажками вдоль вытянутых ног сына.

– Даже при благоприятном его состоянии у меня нет уверенности, что он захочет заняться обеспечением будущего своей дочери. Иногда мне кажется, Николай даже не помнит о её существовании.

– Маменька, успокойтесь, – видя, что мать не на шутку разволновалась, Мишель поднялся и обхватил её за плечи. – У Фро одиннадцать братьев, а у них множество неженатых друзей и знакомых. Неужели мы не найдем для нашей тихонькой, безобидной сестренки жениха?

– Мишель! – Агафоклея Алексеевна всплеснула руками. – Я пытаюсь объяснить: Зизи не обладает той добродетелью, что ты её щедро награждаешь. Тебя ввели в заблуждение её невиннохлопающие глазки и плавность в движениях. Она просто немного хитрее Анеты и не спешит проявить свой норов.

– Вы в этом уверены?

– О! Подумай, Мишель, в окружении целой оравы сорванцов могла ли вырасти хрупкая фиалка?

Михаил задумался, он почувствовал долю правды в словах матери. Но тут же милое личико сестры, озаренное нежной, какой-то робкой улыбкой и лучащийся счастьем взор предстали в его воображении.

– Ваши слова, maman, кажутся похожими на правду. И все же я сомневаюсь.

– Вот тебе, на тебе! – Агафоклея Алексеевна засмеялась. – Как ты думаешь, дорогой, где сейчас Зизи?