Превратности судьбы
Шрифт:
– Сними её, Фро, сейчас же!
Она хочет, чтобы Фро разделась…
Конечно, Нета, это глупо – купаться в одежде…
Ефроксия сбросила бретельки с плеч и рванула ненавистную ткань руками. Больше она ничего не помнила. Сознание вернулось к ней позже, когда Фро, обхватив все то же бревно всеми конечностями, жадно вдыхала такой сладкий, упоительный воздух. Теперь она не торопилась покинуть свою, чудесным образом обретенную, пристань. Девушка пролежала на бревне вечность, пока не почувствовала себя способной к передвижению.
Фро ступала осторожно. Вцепившись в
– Что, драгоценная моя? – спросила она сама себя, подавляя рвущийся из груди истерический смех. – Не хочешь попробовать ещё раз? Бог троицу любит.
Несмотря на свои слова, Фро с остервенением продиралась сквозь кусты вглубь острова. Сейчас никакая сила не заставила бы девушку ступить в воду ещё раз. Ефроксия нашла небольшую полянку, заросшую сочной травой и духмяными цветами. Она отдохнет здесь самую малость, обсушит волосы, наберется сил, а потто переплывет эту чертову реку снова.
Ведь хочет же она попасть сегодня домой?
Глава 5
Агафоклея Алексеевна слово свое, данное Михаилу в отношении Анеты, не сдержала. И не потому, что вдруг очерствела душою. Закрутилась барыня хозяйственными делами. Дворовые девки солили огурцы в огромных дубовых кадушках. Как же их оставить без присмотра? А потом подошло варенье из малины, томившееся больше суток в русской печи. Сахар был большой редкостью, поэтому Агафоклея Алексеевна готовила ягоды по-старинке, как бабка её и бабка её бабки. Получалось очень душисто и сладко. Изрядно умаявшись домашними хлопотами, барыня изволила откушать чаю и расположилась в гостиной у большого медного самовара.
Скучающий от безделья Мишель присоединился к maman. Они некоторое время прихлебывали ароматный напиток, настоянный на душице, в полном молчании. Потом Михаил поинтересовался:
– Анета не хочет чаю?
Осторожно опустив чашку на край стола, Агафоклея Алексеевна напряженно прислушалась. Господи, Боже мой, не зря чувствовала какое-то беспокойство, как будто не доставало чего-то главного. Теперь-то ясно в чем дело. В доме царила тишина!
– Когда она замолчала?
– Сразу, как вы распорядились выпустить её.
– Дело в том, милый, – госпожа Маркова уцепилась за колокольчик, – что я совершенно забыла про Анету.
Мелодичный звон потерялся меж комнат, а Агафоклея Алексеевна, не выдержав томительного ожидания, возвысила голос, отчего он был услышан даже на улице.
– Настасья!
Баба прибежала скорехонько, топая босыми ногами, как утка.
– Поднимись к Анне Павловне и приведи сюда.
– О, маменька, – протянул сын с содроганием, прислушиваясь к приближающимся быстрым шажкам, – не миновать сейчас бури. Пожалуй, пойду, почитаю.
– Что ты читаешь, Миша? – Анета живо вбежала в гостиную.
– Сочинение господина Пушкина, дорогая. «Цыгане» называется. Очень поэтично и романтично. Как раз для молоденьких дам…. С тобой все в порядке? Ты перестала голосить уже очень давно. Я думал, maman выпустила тебя.
– Ой! Я просто заснула
в этом отвратительном чулане. Стыдно вам, маменька, забыли обо мне!– Душенька моя, Неточка, – сладко запела мать, обнимая девушку за талию, – прости старую дуру.
– Что вы, maman , – закричала Анета сердито, – вовсе вы не старая и не дура.
– Агафоклея Алексеевна, матушка! – взволнованный конюх вбежал прямо на середину комнаты, что само по себе было удивительным событием, потому как каралось строго и незамедлительно.
– Иван? – в голосе барыни послышались железные ноты. – Как ты посмел войти сюда?
– Чалый вернулся, барыня, – Иван опустил вниз курчавую голову, но голоса не убавил. – Один!
Опять сюрпризы! Но Агафоклея Алексеевна славилась тем, что никогда не теряла головы. В трагические моменты она начинала мыслить четко и быстро.
– Настасья, поднимись к Ефроксие Николаевне, проверь, дома ли она. Да птичкой, толстая корова!
– Нет-у-у!!
Вой Настасьи заставил всех вздрогнуть, а Анета испугано всхлипнула.
– Всем молчать! – прикрикнула барыня строго. – Неточка, радость моя, куда собиралась Зизи?
– Она поехала на пруд, маменька. За лилиями для меня.
– Так, – Агафоклея Алексеевна поднялась; сомкнув руки в замок, громко хрустнула пальцами и продолжила все так же решительно. – Иван, собирай мужиков и сети.
– Ма-а-а-менька-а… – голос Анеты начал дрожать, – что вы подумали, маменька?
– Мишель, успокой сестру. Я поеду к пруду.
– Не думаешь же, ты, Миша, – сестра металась по гостиной раненой птицей, будто с Фро случилось что-то ужасное?
– Конечно, я так не думаю, Нета. Но maman права. Нужно искать Фро.
– Сетями? – девушка побелела лицом, приближаясь цветом к своему платью.
– Я поеду туда, – Михаил решительно направился к двери.
– Уж не думаешь ли ты, что я останусь здесь одна, в полном неведении?
– Тебе лучше остаться.
– Никогда, ни за что!
– Тогда дай мне слово, что не будешь всем мешать, закатывая истерики.
– Миша, Марковы не закатывают истерик, когда речь идет о жизни дорогого им человека.
Брат протянул сестре руку.
– Идем. Я очень беспокоюсь за Фро.
Взошла огромная, красная луна, и небо покрылось мириадами звезд. Надежды не было. Фро исчезла. Пруд избороздили сетями вдоль и поперек, но тела так и не нашли. Потом облазали все прибрежные кусты – ни следочка, напоминающего о девушке.
Агафоклея Алексеевна осунулась и без того маленьким лицом, становясь похожей на древнюю старуху. На бледном лице Анеты чернели глаза огромными, растерянными провалами. Михаил был мрачен. Они стояли на веранде, а вокруг толпилась их челядь, такая же возбужденная и растерянная. Все смотрели в пугающие, темные глубины ночи, как будто ожидая, что из мрака объявится пропажа.
– Всем спать, – приказала сухо Агафоклея Алексеевна, – продолжим поиски завтра.
Лишь оставшись одна, железная барыня опустилась на стул и уронила голову в ладони, как обыкновенная скорбящая баба.