Презумпция виновности

– Иван Дмитриевич, – понял советник.

– Он не понимает, что с ним происходит, Иван Дмитриевич… Молчит, отмахивается и лишь твердит, что все сговорились. В милицию идти не хочет, говорит, что не с чем туда идти. Я умоляю вас, Иван Дмитриевич… моя жизнь… она не очень удалась… мне тридцать четыре и никаких надежд… Он единственное, что есть в моей жизни. Скажите мне, за что ищете его вы и за что его хотят убить… – Не сдержавшись, она скривила лицо и последнее слово произнесла тихо и с горечью: – Бандиты…

– Позвоните соседям, пусть помогут вам с дверью, – подумав, сказал советник. – Если считаете нужным, заявите в милицию. И еще одна просьба… – Подойдя к обезноженному столику, он перевернул его и поставил на три целые ножки. – Это моя визитка с номером мобильного телефона. Если позвонит Пикулин или вы увидите, что происходит нечто, что с ним связано, – Кряжин многозначительно указал на окончательно разорванное в диване пулевое отверстие, – позвоните.

В дверях он остановился.

– А в котором часу Пикулин позвонил вам, предупредив о времени прибытия?

– Около пяти. – Она подумала и добавила: – Да, я уже закончила с курицей. Поставила ее в четыре двадцать, в пять вынула, а через несколько минут раздался звонок. Думаю, минут пять шестого.

Спускаясь по лестнице, Кряжин надевать шапку не торопился, ерошил подернутые редкой сединой волосы.

– В пять часов… В семнадцать часов пять минут, до того, как позвонить Сопьяну, Пикулин позвонил Татьяне Дерябиной и сказал, что придет в двенадцать. Сам пришел в одиннадцать с небольшим.

– И что вас тревожит? – поинтересовался, не дождавшись окончания мысли, Желябин.

На улице, перед тем как сесть в машину, Кряжин прикурил и выпустил облачко дыма, которое тотчас было подхвачено ветром и унесено прочь.

– Меня тревожит, что, договорившись с Сопьяном о лежке, Пикулин тотчас позвонил Дерябиной и предупредил о приходе через семь часов. Насколько я понял происходящие события, таксисту сейчас ни до возвышенной любви, ни до примитивной половой. Ему бы голову унести. Единственная возможность укрыться – это Сопьян. Он договорился с ним, чтобы не казать на улице носа… – Задрав голову, советник посмотрел на мерцающую над потоком снежинок звезду в хвосте Большой Медведицы. – Но сразу после этого звонит Дерябиной, что предполагает поездку через весь город. Да еще и озвучивает время прибытия, под которое как раз успевают неизвестные. Ну, или почти успевают… – он снова приложился к сигарете, – …благодаря тому, что Пикулин говорит одно, а делает другое.

Распахнув дверцу до отказа – иначе он в нее не пролезал, Кряжин пожевал губами и упер в Желябина тяжелый взгляд.

– Не слишком ли расслабленное поведение для человека, пять лет проведшего в зоне? Вот это меня и тревожит.

– Как насчет рассказа о вчерашнем убийстве, которое вы расследуете два месяца и один день? – напомнил надоедливый майор, усаживаясь на холодное сиденье.

– Вы чересчур любопытны для начальника «убойного» отдела, не находите? – усмехнулся Кряжин. И сразу после этого едва не получил в ответ, что для следователя Генпрокуратуры он сам слишком скрытен. Работать с ним в одной упряжке Желябин да, обязан. Но ведь он не обязан проявлять инициативы – в таких-то условиях…

– Нервничаете? – покосился на майора «важняк». – Напрасно. Сколько нам до утра?

– Пять часов, – проворчал с переднего сиденья муровец.

– Пять часов до утра, Желябин, вы слышали? Пять часов… Что такое пять часов? – Усевшись поудобнее, советник унылым взглядом окинул пустую, погруженную в холод и тьму улицу. Тусклые фонари старательно стелили на утоптанные тротуары рассеянный свет, недостаточный даже для поиска упавшего бумажника. – Это дорога в Москву и обратно. Столько же нужно, чтобы вывести на околоземную орбиту спутник. А для нас пять часов, Желябин, пройдут в бесполезных поисках таксиста Пикулина, которого, я уверен, к утру мы не разыщем. Бродить меж заиндевевших кленов сами мы не будем, этим займется патрульно-постовая служба, ваши оперуполномоченные, участковые уполномоченные и вневедомственная охрана в той части своей служебной деятельности, которая предусматривает внимательное изучение местности в момент следования по маршруту.

Нам же… Нам же нужно срочно лечь спать, предварительно напившись чаю. Я очень люблю чай, Желябин. Сидельников предпочитает кофе, а с моей артериальной гипертензией употреблять арабику, «Нескафе» и даже «Пеле», где от кофе есть всего двадцать пять процентов чистого продукта, смерти подобно. В силу сложившихся обстоятельств и диагнозов, врачом-кардиологом Герой Максаковым мне категорически рекомендован морковный сок и зеленый чай…

Между тем я когда-то был любителем и знатоком кофе, Кирилл Сергеевич. Да, да, вы можете мне не поверить, но это сущая правда. Я был тогда молод и лучшим способом розыска преступников считал метод, описанный римлянами. Чтобы поймать одного льва, нужно поймать пять и четырех отпустить. Я так и делал, Желябин… Отдай зажигалку. Мой рассказ еще не столь увлекателен, чтобы ты, захлебнувшись впечатлениями, укладывал мой «Зиппо» себе в карман…

Этот способ ловли, описанный две тысячи лет назад, я считал лучшим для следователя прокуратуры, а для работника уголовного розыска я его видел прямо-таки определяющим. Поймав пятерых, четверо из которых лишние, ты обязательно найдешь среди этого квартета одного-двух, кто расскажет тебе и о других происшествиях, основанных на противоречии государственного устройства страны с устремлениями не самых лучших ее представителей.

Так вот, о кофе и геноциде русской науки, которые вас так волнуют…

Желябин помялся, но промолчал – кофе его совершенно не волновал.

– Случилось как-то дело в Набережных Челнах. Слышали о таком городе, майор? Так вот, в один страшный день три года назад – как сейчас помню, была осень – в одном из НИИ умер весь отдел, занимавшийся исследованиями синтеза белка в условиях невесомости. Лично я считаю, что все подобные открытия случаются исключительно по пьяному делу. Вот, скажите мне, Кирилл Сергеевич, разве человек в трезвом уме и здравом сознании будет расщеплять ядра атомов, летать на Марс и выстраивать логические ряды в теории вероятности?

Ученые, Желябин, – это самая сложная категория граждан в расследованиях, будь они потерпевшими или подозреваемыми. Я всегда говорил и буду говорить, что наши законы не просто несовершенны, а совершенно не приспособлены под менталитет российских людей. Закон запрещает нам допрашивать нетрезвых граждан, однако он молчит, когда нам приходится иметь дело с учеными. А между тем это практически одно и то же.

Вот как раз по этому делу НИИ я допрашивал одного из свидетелей, тоже ученого, и тот, высказывая мысль о причастности к происшествию одного из коллег, сказал следующее: «То ли он два года назад выкрал из сейфа соли таллия, то ли у него выкрали. Точно не знаю, ясно одно – он замешан в краже».

«Замешанным» оказался руководитель НИИ, и у него два года назад действительно выкрали из сейфа несколько граммов нитрата таллия. Если захотите разобраться с тещей, Желябин, советую воспользоваться именно этой солью. Если человек не отдает концы, то превращается во вполне безобидное растение. Его даже поливать не нужно. – Кряжин вгляделся в светящуюся вывеску, которая медленно приближалась. – Он сам будет поливать, успевай только подгузники менять… Это гостиница, что ли, Кирилл?

– Да, – пробормотал майор. – Но у меня чудесная теща.