Презумпция виновности

А особых примет у авто столько, что, даже не зная модели и цвета, любой не только здесь, а и в Москве указал бы направление сразу, едва услышав вопрос: «Куда поехал «Мерседес»?»

Промелькнул удивительно ухоженный загон для скота, пара сараев, десяток прямоугольных стогов сена размером с добрые трехэтажки, и начались первые дома…

След колес иномарки исчез уже давно, он смешался со следами, оставленными десятками «ЗиЛов», «УАЗов» и тракторов. «Мерседесы» здесь в диковинку. Даже эта, красная, с синей полосой и цветомузыкой на крыше, и то неожиданность. Старики, опершись на вилы и лопаты, внимательно смотрят, пытаясь выяснить, по чью душу прибыли милицейские из райцентра. Потом, заметив за рулем одного человека, скучнеют и принимаются за свои дела – скорее всего, кажется им, приехал кто-то к знакомым или родным порыбачить или просто попариться в баньке. Вот только к кому? И как только этот вопрос становится продуктом традиционно медленного соображения, головы поднимаются вновь – к кому, действительно? Мужики, идущие в гараж МТС, не оглядываются. Им не до мильтонов, трактора бы отремонтировать.

Красно-синие «Жигули» проезжают всю деревню, пытаясь найти объездной путь, не находят и снова выезжают на единственную в Гурьянове улицу, центральную. Имени Ленина. Если в деревне и есть улица, то она обязательно будет Ленина. Чьей же еще?

У большого, по меркам этого села, дома с красной крышей и мужиком во дворе «шестерка» останавливается, и водитель, не беря на себя труд глушить двигатель, выходит из нее.

Поступь его осторожна, взгляд остер, движения рассчетливы.

– А что, дед, – сдержанно окликает он давно наблюдающего за ним хозяина, – новости в деревне есть?

Хозяин деловито перекидывает лопату, перепачканную навозом, в другую руку и сует в рот «беломорину». Потом кивает головой – власть в деревне чтут – и только после этого отвечает:

– Добрыдень.

– Как с новостями в деревне, говорю? – повторяет высокий статный мужчина, который за рулем «шестерки» смотрится, как сапфир в оправе из дюраля. Впрочем, для деревни неплохо – участковый Евдокимов, что один на три села, тот на «уазике» ездит. Хотя и майор.

– А каки в деревне новости? – испытывая терпение солидного гостя, вежливо возражает хозяин, мужик лет пятидесяти пяти. – Колонки опять перемерзли, а председателю насрать на то. Он дочь замуж выдает.

– Что, так в понедельник и выдает? Не может до пятницы подождать? Боится к посевной не успеть?

Шутка хозяину нравится. Он показывает частокол из желтых, как сигаретные фильтры, зубов и отрицательно качает головой:

– А он в пятницу и начал. Ноне продолжение банкета. В клубе третий день пьют. И нощно тоже.

– А-а. Гости-то добрые приглашены?

– А то, – закидывает подбородок вверх мужик. – Пятьдесят человек, все на своем транспорте.

«Скверно, – с досадой подумал Кряжин. – В такой кавалькаде могли и не заметить нашего, синего…»

– А сейчас к клубу никто не проезжал?

Мужик чешет затылок, сдвинув шапку на нос, и возвращает кожаный головной убор в исходное положение.

– К клубу нет. А вот к Поверкину какой-то иномарец свернул. Вот как твой цветом. – И, снова переложив перепачканную лопату из руки в руку, словно не мог это сделать рукой свободной, мужик указал на «Жигули» Кряжина.

– Красный? – уточнил советник.

– Зачем красный, вот горе-голова?.. – огорчился сельчанин и снова показал на транспорт холмской ГИБДД. – Я же говорю, как у тебя!

– А она у меня зеленая, что ли? – рассердился Кряжин, уже прикидывая, как это он, проехав всю деревню, не заметил «Мерседеса».

– Синий! – закричал, как на недоумка, мужик. – Только у тебя он с красной крышей и низом, а у него весь синий!

Мужик вышел из себя, в планы советника это не входило.

– Ну, ладно, ладно, – улыбнулся он, простреливая взглядом весь двор и улицу за ним. – Вообще-то, – он показал на ручку дверцы «шестерки», – он у меня серебристый. Это так, для важности его разрисовали, я потому сразу и не понял. А что, Поверкин в том доме живет, с крышей из ломаного шифера?

– Чудак-человек, ей-богу, – смирившись с тем, что приезжий мильтон идиот, заговорил мужик. – Поверкиным у нас пруд именуется, вон там, – он показал, – за деревней. Туда он и поехал, синий, как фонарь под глазом. Опустил стекла, пижон, рисуется на морозе… Там дорога объездная, на Крохаль.

Разговор состоялся. Развернувшись, Кряжин сжал челюсти так, что хрустнули зубы, и засеменил к машине. Проезжая десять минут назад по деревне, он видел холм, закрывающий перед ним горизонт, он видел дорогу, уходящую за него, но не предполагал, что машина двинулась именно туда. Там нет деревни, там чистое поле, заканчивающееся через несколько километров лесом. Теперь выяснялось, что дорога ведет не к ферме, то есть в тупик, а к объездному пути, который может выходить на МКАД совершенно с неожиданной, ведущей в столицу трассы. Направления, они все на карте, и их не минуешь. Но сколько вот таких дорог без маркировки и федерального обозначения. Тех будут встречать на кольце у Тропаревского лесопарка, а они въедут в Златоглавую у Теплого Стана. До МКАД оставалось каких-то восемьдесят километров…

– Сидельников, где ты? Ты доехал до Гурьянова?

Ответил Желябин, на правах более знающего эти места старожила:

– Мы видим ее, куда ехать?

– Пересечь деревню до конца, я стою на холме.

Через минуту Сидельников сообщил, что ему хорошо виден гаишный «жигуль». Еще через четыре они стояли и жадно курили. Дорога уходила в лес. Она укатана, но неизвестно, что ожидает их в этом лесу. Могло случиться так, что, углубившись в него на десяток километров, одна из машин сядет. Могла сесть и вторая. Или просто упереться в поваленное дерево и те же десять километров пятиться обратно, уже задом. Такую поездку коробки передач не выдержат.

У тех, кто впереди, выбора нет. У тех, кто сейчас стоял на холме, он тоже отсутствовал. Однако ехать вперед, в неизвестность – это был не самый лучший вариант. «Да что же это такое…» – непонятно к кому обратился Желябин, стиснув зубы и чуть отдалившись от разговора. Ему было хуже всех. Он знал старлея. Кряжину было сложнее всех – он старлея не знал, но именно то, что вокруг организованного им следствия начали гибнуть совершенно незнакомые ему люди, приводило его в исступление.

– Где эта дорога выходит на трассу?

Майор повернулся к советнику.

– Этой дороги на карте нет. Она отсутствует как таковая, потому что никому нет до этого дела. Ни геодезистам, ни председателю, ни внутренним войскам.

– Не будем винить в том, что погрузились в задницу, внутренние войска и председателеву дочь, – пробурчал Кряжин.

– Я хотел вас спросить, Иван Дмитриевич, – выщелкивая из пачки сигарету, Желябин поморщился на морозе, – значит ли эта погоня за неизвестными в «Мерседесе», что это именно они убили Головацкого? Я не спрашиваю о большем – об этом мне, по-видимому, не удастся узнать никогда.

– Нет, не значит, – Кряжин тоже поморщился – действительно было холодно. – Но и не означает, что убили не они. Так или иначе покойного профессора мы увязываем с Пикулиным. А ведь именно таксиста обстреливали эти ребята. Делали это дерзко, на глазах у всех, что свидетельствует о временном кризисе, в котором они находятся. А сейчас они так же поспешно уезжают. Означает ли это, что задача ими выполнена? Быть может. Однако они хотели убить таксиста, но мы своими глазами видели его в тот момент, когда «Мерседес» уже стоял на КПП. Договорились с ним? – Кряжин саркастически усмехнулся. – Это после того, как хотели убить-то? У меня нет ответов на эти вопросы, а потому, пока твой Георгиев ищет в Холмске Пикулина, мы будем здесь искать третью сторону, вмешавшуюся в мое расследование.