Презумпция виновности

– Видать, второй совсем плох.

– С чего взял? – спросил Желябин, держа шапку на макушке, как нарушающий устав дембель.

– Уже дважды рвало парня. И кровь черней пошла. Видать, венку вы ему прострелили. – Снова сморкнувшись, Ермолаич с укоризной посмотрел на всех троих. – Правда они плохие парни или так, алиментщики?

– Ты еще скажи, что вел в другую сторону, а сейчас решил выяснить, вести ли дальше правильной дорогой! – Кряжин пробрался к старику и взял его рукой за лохматый отворот тулупа. – Убийцы они, дед, понял?

С недоверием поковырявшись палкой в снегу, тот вынул из кармана пачку папирос.

– Минут через сорок нагоним. Ногу вы ему порвали. Сначала еще след печатался, а сейчас вообще пропал. Второй несет его, по снегу руки волочатся. Не иначе, вообще без сознания подранок… Меня другое заботит… – продолжил он, попыхивая ароматным дымком. – Метров через триста тропа начнется.

– Думаешь, быстрее пойдут? – уточнил Сидельников, которого мучили те же мысли об обуви, что и следователя.

– Волчья тропа.

– Как? – выдохнул советник.

– В угодьях мы, паря.

– В угодьях, – словно сомнамбула, повторил Кряжин.

– Волк в пограничье меж этими месяцами бесстрашный, от голода непобедимым становится. В эту пору на серого одни доки ходют да чокнутые. Вот я и спрашивал – ружьишко-то надо брать али нет. – С презрением посмотрев на оттопыренную подмышку Желябина, он взглянул на верхушки осин. – С вашими перделками здесь только белок хохотать.

После этого сообщения и гаишные «Жигули», и уставшая от мытарств «Волга», и даже Трумэн старика стали казаться необыкновенно уютными и милыми. Желябин немного поутих, Сидельников зачем-то расстегнул куртку, хотя температура воздуха к такому жесту вовсе не располагала, да и советник вынужден был признать, что теперь, вглядываясь вперед, он не искал что-то, а пытался разглядеть серые мохнатые комочки, мелькавшие меж осиновых стволов.

Еще метров через триста он увидел то, что ожидал. И картина эта в мгновение ока заморозила кровь в его жилах. Впереди происходило нечто, что различить четко было трудно, однако звуки, доносящиеся оттуда, принуждали заткнуть уши, развернуться и удалиться прочь.

Появившиеся в руках троих членов следственной бригады пистолеты не были куражным явлением. Их владельцам было по-настоящему страшно. И даже Ермолаич, презрительно именовавший «макаровы» «перделками», чуть отступил и теперь находился за спинами молодых людей.

Кряжин, чувствуя на спине горячие потеки, а в душе леденящий холод, упрямо двинулся к страшному действу…

Шесть или семь волков, сбившись в круг мордами к его центру, урчали, огрызались друг на друга и задирали морды к небу, отрывая от чего-то вязкие тянущиеся куски.

Один из серых, чуть покрупнее остальных, почувствовал чужаков и прервал свое занятие. Медленно развернувшись, он встретился взглядом с Кряжиным. По спине советника прошелся холод и остудил все потеки, когда он увидел эти желтые глаза гепатитного цвета и черную от крови морду… Еще мгновение, и волк снова принялся за трапезу…

«В прицел лениво смотрит…» – Кряжину хотелось сглотнуть, но он не мог.

– Это же… человек…

Советник, услышав неузнаваемый голос, сначала повернул к Сидельникову голову и лишь потом посмотрел туда, куда указывал пистолет капитана.

Один из живодеров, высокого задрав морду, поволок что-то из круга. Он не хотел этим делиться с остальными, полагая, что одному ему вполне хватит.

Вслед за ним, разматываясь и чуть паря, вытягивались сизые, в красных прожилках внутренности. Они тянулись бы семь с половиной метров – ровно столько упрятано в чреве человека, однако другой хищник, понимая, что добыча вытягивается и уходит, рванул посередине и с рыком стал пятиться назад. Кишки разорвались, разделились и, кропя по белому красным, стали утопать в пастях серых, с коричневатыми пятнами, чудовищ… Обе ленты становились все короче и короче.

А-ррр-ры!.. – и шмат с приклеившимся клоком джинсовой ткани, с треском отслоившись от костного ложа, ушел в сторону. И тут же стал предметом ожесточенной борьбы других двоих…

– Господи… присно и во веки веков… – хрипел Ермолаич, дрожа руками, не в силах сдвинуться ни на метр.

Несколько секунд. Столько продолжалось короткое забытье всех, кто за этот отрезок времени вволю почувствовал прелесть дикой природы и ее власть над хрупким человечеством. Природа мстила человеку за все, что он ей сделал и продолжает делать. Как этот, кто уже был разделен на десятки бесформенных кусков, исчезал в окровавленных, пахнущих волчатиной пастях зверей, так и он когда-то равнодушно и с аппетитом хлебал борщ из быка, заваленного во дворе кувалдой и дорезанного пилой-ножовкой.

Кряжин стряхнул с себя остатки ужаса, резко поднял руки, и именно в этот момент, словно ожидая этого, все пять или шесть чудовищ ринулись в стороны. Природа хитра и обманчива. Волк лениво глядит в прицел до тех пор, пока неподвижен на спуске палец…

Он не слышал выстрелов. Ни своих, ни чужих. Волки бросились в разные стороны, хотя и не с перепугу. Скорее, они играли роль творцов собственной безопасности. Отбежав на десяток метров каждый и дезориентировав таким образом людей, которые теперь в поисках их должны были вертеть головами и напрягаться, звери встали.

Прошло еще несколько секунд, пока не выяснилось, что двое из них чувствуют себя не совсем уверенно. Тот, в кого целился советник, стоял ровно – и вдруг присел на задние лапы. Потом встал. И тут же рухнул обратно.

И вид его, с поджатыми от бессилия ушами, был жалок.

Забеспокоился и повел себя странно и визави Желябина. Видимо, наевшись и решив, что теперь можно и удалиться, он развернулся и, поджав под брюхо лапу, заскакал в глубь леса. И только сейчас стало видно, что пясть его, переломившись на суставе, болтается не только по ходу движения сустава, но и в другие стороны.

Остальные крутнули восьмерку, каждый из кругов был метров по десять, слегка закружили головы людям и возвратились на прежние места. Один из серых, посмотрев на безоружного Ермолаича, даже вернулся к куче.

– Тварь, – прохрипел Сидельников и расчетливо, разворачиваясь всем корпусом, высадил весь магазин.

Волки поняли быстрее, чем в рукоятку капитанского «макарова» вошел новый магазин.

Круто развернувшись, они засеменили в глубь леса. Но все равно трижды разворачивались, словно сомневаясь – не вернуться ли да не порвать ли их…

Убежал и хромой. Волк Кряжина скрипел передними лапами по снегу, полз медленно, но полз. И в выемке за его телом тянулся кровавый след. Советник приблизился, протянул руку и дважды нажал на спуск. Первый выстрел отбросил серое с подпалинами тело на метр и вырвал из пасти животного сумасшедший по высоте визг. Второй прибил к земле. Двоих, подстреленных капитаном, добивал сам капитан и Желябин.

– Пресвятая Богородица, – сипел Ермолаич, пытаясь поднять выпавшую из рук палку. – Они, твари, тропу сдвинули… В прошлом году на километр дальше была…