Прибалтика. Почему они не любят Бронзового солдата

Особую активность депутаты из Прибалтики предпри­нимали по пересмотру советско-германского договора 1939 года. К этому времени в Прибалтике развернулась шумная пропаганда вокруг этого договора полувековой давности. Орган Народного фронта Латвии «Атмода» от 10 июля 1989 года опубликовал «экспертную оценку» этого договора, сделанную четырьмя латвийскими кандидатами исторических наук. Они утверждали, что «договором был произведен империалистический раздел сфер влияния — это был пакт раздела... В советско-германском договоре уже было запрограммировано уничтожение суверенитета Эстонии, Латвии, Литвы и их включение в состав СССР».

Утверждая, что договор стал основанием для установ­ления советского контроля над Прибалтикой, депутаты Съезда народных депутатов из Эстонии, Латвии и Литвы требовали признать его незаконным. По их настоянию съезд создал специальную депутатскую комиссию для оценки правовых и политических аспектов этого договора. Комиссию Съезда народных депутатов по правовой оцен­ке советско-германского договора о ненападении 1939 года возглавил А. Яковлев. Между тем его разрушитель­ная роль становилась понятной даже для тех, кто первона­чально осуждал его активно. 14 июля в своем выступлении на Политбюро Рыжков сказал, обращаясь к Яковлеву: «У меня такое ощущение, что ты готов всех распустить. Тебя нельзя пускать в Прибалтику».

Между тем для многих в стране, в том числе и для авто­ра этих строк, становилось ясно, что кампания против до­говоров 1939 года направлена на распад СССР. В статье «Август 39-го. До и после», опубликованной в газете «Со­ветская Россия» от 6 августа 1989 года, автор данной кни­ги писал: «Не может не тревожить, что уже сейчас на мно­гочисленных митингах в Эстонии, Латвии, Литве вступле­ние советских войск на территорию Прибалтики рассматривается как оккупация, что сознательно игнори­руются или не учитываются обстоятельства, связанные с событиями 1939—1940 годов. Более того, дело доходит уже до объявления «лесных братьев», которые до сих пор рассматривались как фашисты или соучастники фаши­стов, борцами за свободу и справедливость». Одновре­менно обращалось внимание на растущие «требования выселения «неместного населения», создания дискрими­национных условий для его жизни», принятие соответст­вующих «законодательных актов» в Эстонии и Литве.

В статье указывалось на то, что вступление советских войск в три прибалтийских государства было осуществле­но после подписания Советским Союзом договоров с Эс­тонией, Латвией и Литвой. В статье подчеркивалось: «Ни­каких сомнений в законном характере этих международ­ных договоров не было и нет. Они были подписаны полномочными представителями соответствующих прави­тельств и ратифицированы парламентами четырех стран». Обращалось внимание и на то, что советско-литовский договор от 10 октября 1939 года предусматривал переда­чу Литве Вильнюса и прилегающего к нему района.

В статье говорилось об исторических условиях, в которых был подписан договор и которые неизбежно превращали Прибалтику в поле боя между гитлеровской Германией и Советской страной. Рассказывалось и о том, что принесла германская оккупация прибалтийским республикам.

В заключение был поставлен вопрос: «Что означает те­перь для нас признание договора незаконным?» Ответ гласил: «Такой пересмотр ставит под вопрос законный ха­рактер существующих границ СССР. Если рассматривать изменения в советской западной Государственной грани­це после 23 августа 1939 года как следствие незаконного договора, то автоматически результатом отказа от дого­вора 1939 года должно быть восстановление советской западной границы на момент 23 августа 1939 года. Это бу­дет означать утрату советского суверенитета над тремя прибалтийскими республиками, западными областями Украины и Белоруссии, Северной Буковины и Молдавии, северной частью Ленинградской области...» Признание договора 1939 года незаконным, указывалось в статье, «позволяет поставить под сомнение законность пребыва­ния на землях Прибалтики и других западных территориях миллионов советских граждан, переселившихся туда по­сле 1939 года ...придать более благообразную морально- политическую окраску... дискриминационным мерам» против «некоренного» населения.

В ту пору такие перспективы многим казались неправ­доподобными. Однако позиция автора получила поддерж­ку в руководстве парторганизаций Москвы и Ленинграда. Руководство Ленинградского обкома КПСС пригласило меня в Ленинград, чтобы выступить 22 —23 августа 1989 года, в том числе на активе обкома. В ходе выступлений в Ленинграде я убедился, что не только в обкоме, но и в массовых аудиториях советские люди поддерживали при­зывы к решительным действиям против национал-сепара­тистов.

Еще до публикации этой статьи соответствующая запи­ска, подготовленная мной, была направлена руководству

Московского горкома КПСС. Мне говорили, что в конеч­ном счете моя записка была переправлена и центрально­му руководству КПСС, где с ней ознакомились и положи­тельно оценили. (Кто ознакомился и оценил записку поло­жительно, я так и не узнал.)

Совершенно очевидно, что в это время многие совет­ские люди осознали угрозу использования событий полу­вековой давности для развала СССР. Однако в тогдашней обстановке страх прослыть ретроградом, а уж тем более сталинистом терроризировал значительную часть совет­ской интеллигенции, в том числе и тех, кто был хорошо ос­ведомлен о договоре 1939 года и его последствиях. Эти противоречия отразились, в частности, в дискуссии на за­седании «круглого стола» в «Правде», материалы которой были опубликованы в этой газете 11 августа 1989 года. С одной стороны, как подчеркивал один из участников дис­куссии Л.А. Безыменский, они стремились воздержаться от конъюнктурных попыток заменить знак «плюс» знаком «минус» в оценках действий советской дипломатии 1939 года. С другой стороны, многие участники дискуссии по­стоянно напоминали о необходимости осудить «стали­низм» и поэтому утверждали, как заявлял Безыменский, что «многое оказалось извращенным в 1939 году».

С одной стороны, все участники дискуссии признали, что «советско-германский договор о ненападении нельзя рассматривать как изолированное явление, как голый факт в отрыве от событий, которые тогда происходили в мире». Было признано, что «договор о ненападении — совершен­но нормальное явление». Было отмечено, что достигнутые в результате подписания договора и секретных протоколов советско-германские соглашения «ставили предел распро­странению фашистской экспансии в Восточной Европе, а следовательно, их можно рассматривать как направленные не против, а в защиту Литвы, Латвии и Эстонии» (выступле­ние Чрезвычайного и Полномочного Посла СССР Ф.Н. Ко­валева). При этом Ковалев решительно осуждал попытки некоторых его коллег «осудить» договоры 1939 года.

С другой стороны, доктор юридических наук Р.А. Мюл- лерсон и кандидат исторических наук А.С. Орлов требовали осуждения договора от 28 сентября 1939 года. При этом Мюллерсон подчеркивал, что «секретные протоколы затра­гивали интересы суверенных государств — Польши, Лат­вии, Литвы, Эстонии, Финляндии. Такие протоколы, будь они секретными или нет, являются неправомочными».

Нечеткость позиции советских историков контрастиро­вала с однозначным и яростным протестом против дого­воров 1939 года в Прибалтике. По мере приближения 50- летия подписания «пакта Молотова — Риббентропа» в Прибалтике развертывалась кампания, в ходе которой осуждение договора 1939 года использовалось в качестве основного лозунга для выхода трех республик из СССР. 22 августа 1989 комиссия Верховного Совета Литовской ССР объявила советско-германские договоры 1939 года неза­конными. Заодно были объявлены незаконными Деклара­ция народного сейма Литвы о вступлении ее в состав СССР от 21 июля 1940 года и Закон СССР о принятии Ли­товской ССР от 3 августа 1940 года.

В это время руководство оппозиционных движений от­крыто устанавливало связи с эмигрантскими кругами, в том числе и с бывшими пособниками гитлеровцев. В раз­витии этих связей принимали участие и представители ру­ководства компартий Прибалтики. Свидетельством тому стало заявление, подписанное в Швеции 6 августа 1989 года представителями «Саюдиса» (В. Ландсбергис, К. Мо- тека, А. Бурачас, И. Кудаба), председателем «Лиги свободы Литвы» А. Терляцкасом, заведующим идеологическим от­делом ЦК КП Литвы Ю. Папецкисом и бывшим нацистским коллаборационистом председателем Верховного комитета по освобождению Литвы К. Бобялисом. Это заявление гла­сило: «Заслушав сообщения о современном политическом, экономическом и социальном положении оккупированной Советами Литвы, о проблемах культуры, образования и воспитания молодежи, а также о роли церкви в процессе возрождения нации и обменявшись с участниками... мыс­лями о возможных путях и способах решения этих проб­лем, согласились: жизненная цель литовцев всего мира — восстановление независимого литовского государства!»

Блокирование с гитлеровцами отражало переход лито­вских националистов в «Саюдисе» и ряда руководителей компартии на откровенно шовинистические позиции. Все беды Литвы, уверяли руководители «Саюдиса», вызваны русскими. Как утверждал В.В. Ландсбергис в своем ин­тервью «Вашингтон пост» от 20 августа 1989 года, «рус­ский народ в течение многих лет и даже веков был проник­нут идеями мессианской роли России». Эти идеи, очевид­но, мешали русскому народу правильно видеть свои реальные возможности и считаться с интересами других народов. Литовцы попали под иго державы, деспотиче­ской по своей природе, заявлял 28 июня член совета сей­ма «Саюдиса» Б.К. Гензялис, ибо «дорогой деспотизма Россия шагает со времен Калиты».