Прибалтика. Почему они не любят Бронзового солдата

Совершенно очевидно, что эти организации и движе­ния, возникшие, словно по мановению волшебной палоч­ки, из ничего и под внешним руководством неизвестных прежде лиц, кем-то целенаправленно управлялись. (Когда же необходимость в них пропала, эти организации, столь шумно вышедшие на авансцену политической жизни в конце 80-х годов, бесследно ушли с политической арены.)

Уверяя, будто общий кризис, в который погружался Со­ветский Союз, представлял временное явление, а глав­ным является перестройка советского общества, способ­ствующая его небывалому укреплению, М.С. Горбачев ча­сто говорил: «Процесс пошел!» На деле с конца 80-х годов под руководством Горбачева и его союзников пошел про­цесс развала советского строя и самого СССР. Выступая на XIX Всесоюзной партийной конференции КПСС (28 июня — 1 июля 1988 года), писатель Ю.В. Бондарев срав­нил «перестройку с самолетом, который подняли в воздух, не зная, есть ли в пункте назначения посадочная площад­ка». Он осуждал тех, кто принялся «разрушать старый мир до основания... вытаптывать просо, которое кто-то сеял... разрушать фундамент еще не построенного дворца». Од­нако речь выдающегося писателя осталась гласом вопию­щего в пустыне.

В своих выступлениях на конференции руководители КПСС различных уровней призывали к углублению пере­стройки. В то же время некоторые руководители союзных республик признавали обострение идеологической борь­бы. Так, первый секретарь ЦК Компартии Латвии Б.К. Пуго на той же партконференции признал: «Процессы роста на­ционального самосознания проходят неоднозначно. Кое- кто, неверно поняв принципы социальной справедливо­сти, пытается требовать для себя получше кусок из союз­ного пирога, хотя куда вернее всем нам вместе прибавить в работе и сделать этот пирог побольше. У нас в респуб­лике тоже, к сожалению, находятся люди, которые спеку­лируют на национальных чувствах, разжигают страсти, пробуждают давние обиды и в итоге порождают новые». «С такими людьми нам не по пути, — решительно заявлял Пуго. — Они тянут в тупик, а мы хотим разумного решения проблем, которые действительно накопились в республи­ке за годы застоя».

В то же время было очевидно, что ряд руководителей национальных республик старался преуменьшить остроту разгоравшейся идейно-политической борьбы. В своем выступлении на конференции первый секретарь ЦК Ком­партии Литвы Р.-Б.И. Сонгайла осторожно определил по­литику литовского руководства в отношении «Саюдиса» и других неформальных движений: «Повышение требований к идеологической работе выдвигается и деятельностью неформальных движений и объединений. Они появились и в нашей республике. Выступая за расширение демокра­тии и гласности, эти движения и объединения могут спо­собствовать осуществлению курса партии на перестрой­ку. Но для этого надо усилить партийное влияние на них». В то же время Сонгайла замечал: «Прежде всего, нельзя мириться с теми, кто стремится поставить себя вне нашей политической системы, кто под флагом демократизации и гласности пытается протаскивать чуждые социализму взгляды, диктовать свою волю партийным организациям. Не разобщать, а сплачивать людей на принципах социа­лизма и интернационализма — такова наша линия».

В выступлении же первого секретаря ЦК Компартии Эс­тонии В.И. Вяляса проблемы обострения идейно-полити­ческой борьбы в республике объяснялись исключительно «нежеланием и неспособностью... понять новизну ситуа­ции», «стремлением... действовать старыми методами, подменяя решение назревших проблем частичными уступ­ками». Вяляс говорил, что «в условиях демократизации, гласности, процесса переоценки прежних ценностей про­исходит рост национального самосознания. Это не простой процесс, не без издержек, некоторых перехлестов, но он закономерен». Иных критических высказываний в адрес растущей активности неформальных движений, многие из которых носили откровенно антисоветский националисти­ческий, русофобский характер, Вяляс не высказывал.

Он утверждал, что осуществлявшаяся руководством страны во главе с Горбачевым политика «является на­дежной гарантией восстановления ленинских норм пар­тийной и государственной жизни». Говоря о первооче­редных задачах, Вяляс выдвигал требование: «восстано­вить ленинские принципы федерализма как основы межнациональных и межреспубликанских отношений» и «переходить на качественно новую форму сочетания местных и общегосударственных интересов». Вяляс утверждал, что «идея регионального хозрасчета, полу­чившая широкую поддержку в народе, заключается в том, чтобы логику хозрасчета и самофинансирования, зало­женную теперь в основу работы предприятий, применить также на уровне территорий». По сути, это означало, что руководство Компартии Эстонии ставило вопрос о таком пересмотре существовавших до тех пор отношений меж­ду советскими республиками в рамках Союза ССР, кото­рые бы существенно усилили политическую и экономиче­скую самостоятельность республик.

Вяляс замечал, что он выступал не только от имени коммунистов Эстонии, но и от имени организаторов 100- тысячного митинга на Певческом поле в Таллине. Он под­черкивал, что делегация коммунистов Эстонии получила «напутствие на небывалом по эмоциональному заряду и масштабам митинге, организованном по инициативе не­давно родившегося у нас массового движения Народного фронта в поддержку перестройки». Делегация Компартии Эстонии представила свои предложения в виде разверну­того меморандума.

Предложения «в области экономической и социальной политики» предусматривали передачу функций «управле­ния экономики (кроме сферы обороны)... из союзной ком­петенции, из совместной компетенции СССР и союзных республик в компетенцию республик. К ведению респуб­лик необходимо отнести решение вопросов регулирова­ния цен, тарифов и оплаты труда, финансовой и кредит­ной политики в пределах произведенного национального дохода». Предлагалось также «конкретизировать понятие государственной собственности в СССР, установив в Кон­ституции СССР, что государственная собственность стра­ны (за исключением сферы обороны) состоит из государ­ственной собственности всех союзных республик, кото­рые являются полноправными распорядителями этой собственности, национального дохода на своих террито­риях». О том, что значительная часть государственной собственности Эстонии была создана за счет всего СССР, в предложениях не упоминалось.

Явно откликаясь на требования Народного фронта Эс­тонии и других новых общественных организаций, предло­жения по национальной политике и межнациональным от­ношениям содержали требование о праве Эстонии «на свое гражданство и государственный язык». При этом не говорилось, как эти права будут сочетаться с общесоюз­ным гражданством и статусом русского языка в Эстонии. Хотя предложение о регулировании «демографической си­туации в сторону увеличения доли коренного населения» в Эстонии прямо не говорило о вытеснении «некоренного населения», трудно было представить, каким иным обра­зом авторы документа собираются реализовать свою про­грамму об «увеличении доли коренного населения».

Первым в программе «в области демократизации госу­дарственной и общественной жизни» стояла задача: «осу­дить массовые репрессии периода культа личности (в Эсто­нии в 1941 и 1949 годах) как преступления против человеч­ности». (Вопрос о депортациях постоянно использовался в пропаганде Запада на Прибалтику.) Особо оговаривалась необходимость для Эстонии и других республик «иметь... свои представительства в соседних странах и государст­вах с многочисленной эмиграцией (имея в виду эмигран­тов этой национальности)». Программа предусматривала «определить статус общественных организаций и других форм проявления гражданской инициативы», установления «гарантий их участия в разработке политического курса и управления общественными и государственными делами». Программа требовала «шире привлекать их к разработке и осуществлению важных государственных решений».

Руководство Компартии Эстонии делало вид, будто не видит противоречий между «ленинизмом» и программами Народного фронта Эстонии и других организаций. Как по­казали дальнейшие события, под покровом «восстановле­ния ленинских норм» выдвигались требования, отвечав­шие планам отделения Эстонии от СССР.

Однако на партийной конференции выступление Вяля- са, его меморандум, так же как и речи Пуго и Сонгайло, не привлекли особого внимания многих из миллионов совет­ских людей, которые в те дни напряженно следили за ее работой. Гораздо больше внимания привлекли события во­круг конфликта между Б.Н. Ельциным и остальными члена­ми Политбюро. А выступление Вяляса запомнилось скорее тем, что первый секретарь ЦК Компартии Эстонии поддер­жал критику Ельцина, рассказав о его некорректном пове­дении во время поездки в Никарагуа, где некоторое время работал Вяляс. Никто на конференции не попытался обра­тить внимание на сходство различных положений мемо­рандума, представленного делегацией Эстонии, с давниш­ними требованиями, выдвигавшимися эмигрантами и их западными покровителями. (Разница была лишь в том, что последние не прикрывали свои требования выхода из Эс­тонии фразами о «восстановлении ленинских норм».)

Вскоре стало ясно, что такое невнимание центрального руководства партии или, во всяком случае, его наиболее влиятельных деятелей объяснялось их сознательным попу­стительством национал-сепаратистским тенденциям в Прибалтике. В ходе своей поездки в Прибалтику член По­литбюро и секретарь ЦК КПСС А.Я. Яковлев летом 1988 года и состоявшихся там его бесед с партийными руково­дителями и интеллигенцией, по сути, открыл «зеленую ули­цу» курсу на выход Эстонии, Латвии и Литвы из СССР. В своих публичных выступлениях в Риге и Вильнюсе, опубли­кованных в газетах «Советская Латвия» и «Советская Лит­ва», Яковлев недвусмысленно осудил недавнее заявление Е.К. Лигачева, который сказал: «Мы исходим из классового характера международных отношений... Иная постановка вопроса вносит лишь сумятицу в сознание советских лю­дей и наших друзей за рубежом». Публичное осуждение того, что еще недавно считалось аксиомой советской идео­логии, означало отказ от непримиримой борьбы с идейно- политической кампанией, которую страны Запада при по­мощи выходцев из Прибалтики вели в течение десятков лет против Советской власти в Эстонии, Латвии и Литве. Одно­временно в ходе своих бесед Яковлев дал понять, что надо поддерживать неформальные общественные движения вне зависимости от их идейно-политической ориентации. Во время своего пребывания в Риге, как свидетельствует М.Ю. Крысин, А.Н. Яковлев назвал осуждение национали­стических настроений «аморальным».

Такая позиция Яковлева отвечала его идейным убежде­ниям, которые он до поры до времени тщательно скрывал, публично выступая как борец против антикоммунизма и автор резко антиамериканской книги «От Трумэна до Рей­гана». Зная его ближе, тогдашний председатель КГБ СССР и член Политбюро В.А. Крючков вспоминал: «Яковлев не воспринимал Союз, считал нашу страну империей, в кото­рой союзные республики были лишены каких бы то ни было свобод. К России он относился без тени почтения, я никогда не слышал от него ни одного доброго слова о рус­ском народе... Я ни разу не слышал от Яковлева теплого слова о Родине, не замечал, чтобы он чем-то гордился, к примеру, нашей победой в Великой Отечественной вой­не... Видимо, стремление разрушать, развенчивать все и вся брало верх над справедливостью, самыми естествен­ными человеческими чувствами, над элементарной поря­дочностью по отношению к Родине и собственному наро­ду... Именно Яковлев сыграл едва ли не решающую роль в дестабилизации обстановки в Прибалтике... В прибалтий­ских республиках он всячески поддерживал национали­стические, сепаратистские настроения, однозначно под­держивал тенденции на их отделение».