Приевшаяся история

Метки с домашних способов обучения снял все до единой… У ее отчима было довольно много учеников. Пусть не думает, что она хуже всех смертных. А она была не хуже, а лучше. Только лишена безумия, наполнявшего действия Беллатрисы садизмом. И угодить она старалась не отцу, а своему соревновательному нраву. Она не была соглашенцем. В какой-то момент, после первого убийства, совершенного в азарте боя, накушавшись смерти, она пробовала бунтовать и сопротивляться. Наказания не было ни стертого, ни явного. И мне нетрудно было понять, почему она вернулась к пагубным привычкам. На свете есть много плохих вещей, удовольствие от которых не получить иным способом. Ее поймали так же просто, как я сейчас. А остальное было лишь следствием чреды событий.

Тяжелая драматическая ситуация раннего детства осталась за семью печатями. Потом попытаюсь рассказать ей, что есть над чем плакать. Сейчас была сплошная пища для размышлений. Я льстил ей, позволяя себе думать, что передо мной мыслящее существо, которое не уйдет сейчас же в состояние глубокой депрессии, а попытается принять все свои недостатки, танцуя от обратного. Она отчаянно не хотела назад, и этого было достаточно.

Она умела не только подходить, не здороваясь, но и не прощаясь уходить. Пришлось ловить ее за руку. Показалось, что пауза затянулась, что я брал ее за руку для чего-то другого. Ага! Подержаться!

— Стой на месте! У тебя лицо все еще в краске!

— Ой, как неловко. Ой…

Малиновый румянец проступал из-под чернильного пятна. Боевой индейский раскрас. И, честно говоря, я не смог удержаться от смеха. Честно, я старался. Но ее вид нашкодившей первогодки не мог оставить равнодушным. Она пыхтела в ответ, собираясь что-то такое высказать поязвительней, но вдруг уступила и улыбнулась. Это не я собирался только что засыпаться, как если бы в теплицах из карманов полезли плотоядные слизни.

А потом она смотрела, как я мешаю состав, позволяющий избавиться от краски. Мои действия в некоторых случаях доведены до автоматизма и иногда слишком быстры, могут показаться фокусом. Возможно, мне просто не хотелось, чтобы она, да и кто-либо, узнали состав пятновыводителя. Ведь это средство было запатентовано и приносило деньги. Я мог довольно безбедно существовать на средства от своих патентов, лишь часть которых была отдана в общественное пользование. Толику корысти мне привил в свое время друг, отвесивший здоровский подзатыльник и сказавший, что нам еще жизнь жить, непременно до старости. Не важно насколько счастливую, но долгую. Он был прав со своим пророческим заявлением. На том свете меня не ждали, а наоборот, выпихивали под зад коленом.

— Это удивительно… — она придвинулась вплотную.

— Нисколько. Немного пощиплет. Закрой глаза, — я быстро нанес состав.

— Не беда, — она поморщилась.

— Идем, я тебя умою. Не беда, но дыры на лице проесть может.

Это утро было бесконечным, как падение в бездонную пропасть. Она шла и цеплялась за мою руку с такой доверчивостью, лишенная возможности открыть глаза. Я вел ее в святая святых своих личных покоев, где бывал беззащитнее всего. Холодная вода из моих рук на ее лице. У меня пальцы замерзли так, что онемели. А сам я жарился в адовом огне. Впервые за долгие годы я допустил мысль, что не хочу отпускать кого-то. Чистота ее реакций вызывала желание присмотреться. Я бы посмотрел на нее утром, днем и вечером. Нашел бы пару слов, в результате чего мог завязаться интересный разговор. Или неинтересный, но такой, чтобы непременно вызывал смех.

Я бы посмотрел на нее утром, когда она выйдет из спальни вслед за мной, потягиваясь, и скажет:

— Северус, до завтрака два часа, и ты опять разбудил меня…

========== Операция “Хогсмид” ==========

В последнее время я забавлялся, примеряя на себя роль желудя. Вроде бы являешься началом большого, могучего дерева, но ничего не можешь поделать с собой. Зависимость заставляла философствовать все больше. Если польет дождем — прорастешь, а может и смыть в море. Но интереснее всего аспект быть съеденным свиньей или так и не упасть с ветки, чтобы не начать никакого путешествия и усохнуть.

В том смысле, что, придя к некоторым выводам в то многообещающее утро, я так и не стал развивать свою мысль. Очевидно, я кокетничал, желая быть завоеванным. Но бездействие не было полным. По моей просьбе ведьма передала мне перерисованный ее рукой след, снятый на кальку в натуральную величину, и уменьшенный вариант, улучшенный, переписанный, как незнакомое слово, ее почерком, по которому у меня окончательно сложилось мнение о ее характере.

В своих бесчисленных изысканиях новых знаний и навыков приходилось натыкаться на графологию. Ради смеха я анализировал свои каракули и пришел к выводу, что магглы на стыке с магией не так-то просты, как кажется. Судя по писаному словечку и более развернутому варианту записки, полученной мной в самом начале этой истории, она могла добиваться своего. Именно поэтому в ней задушили личность, совершенно запутав, наведя ложные перспективы и ориентиры.

По значению слова все было куда сложнее. И в тоже время возникала мысль, что оно могло не нести особой смысловой нагрузки. Найденные пожиратели должны были сделать стойку на сам символизм отметины. Однажды в момент особенно откровенного настроя, состряпанный мной и доведенный до абсолютной логики, один из самых старых соратников Хозяина поделился ничего не значащей информацией. Оказывается, череп со змеей сам по себе был ничем, отголоском воспоминания, а не магическим атрибутом, каким могла бы стать обычная руна. Этот значок, как и многие другие талантливо исполненные картинки, рисовал на полях конспектов один из немногих приятелей Волдеморта в юношестве.

Этому молодому человеку несказанно повезло: он не только добился признания своих творений похлеще, чем выставка в музее, но и остался одним из немногих безоговорочно приятных для Повелителя людей. Он умер вскоре после окончания Хогвартса сам по себе, от сильной магической хвори.

Мне уже приходило на ум несколько лет назад заняться сведением метки. Не знаю, как и когда я собирался воплотить накопленные знания, но после ухода Темного Лорда острота проблемы прошла сама собой, и на первый план вышла вовсе не проблема, носить или не носить на теле некий знак. Поэтому я нисколько не шутил, предлагая уничтожить источник связи. И был настолько же собран в поисках решения проблемы. Мне ли было не знать, какие муки могут причинять клейма, кем бы они ни оставлялись.

Помфри информировала меня, словно настоящий агент, что некая личность, как она изволила выразиться, обращалась за обезболивающим составом. Армия калек! Я отдал свой, немного модифицировав его, чтобы действовал еще сильнее. Значило ли это, что Марийка ни черта не смыслила в зельях, или это была следующая просьба личного характера?

За мое бездействие поплатился сполна пятый курс, получивший в качестве задания реферат о разнице в обезболивающих средствах от головной и зубной боли.

Но в скором времени к моему нескрываемому, если бы ни практика двуличия, удовольствию нас назначили сопровождать школьников в Хогсмид, обеспечивая порядок. Это значило, что мы будем разгуливать как пара, и поговорить можно будет о чем угодно. Только нельзя присесть в «Трех метлах», взять по стаканчику вина или кружечке пива, чтобы выяснить по-простому, какой из алкогольных напитков она предпочитает или чем заменяет эффект алкоголя. Мы априори не могли говорить без дозы психостимуляторов, растормаживающих подкорку. Не на такие темы. Я ведь был в ее голове, что не предусматривает сокрытия хоть толики информации. И встретил там массу различных насекомых. Иные были жирнее моих, иные представляли для меня совершенно неизученные виды. Но мое кривое зеркало точно могло хотеть пристать в тихую гавань.

У нее были мужчины. Особой тоски по крепкому мужскому плечу она не испытывала. Но разве мы могли вообще знать, что это такое. Одна знала только плотскую сторону, к которой относилась довольно пренебрежительно, не испытав духовной составляющей. А у меня было сколько угодно неистраченных чувств от сердца, от души и даже от разума, направленных на столь недосягаемый предмет, что возможно было не менее пренебрежительно относиться к удовольствиям плоти.

Значит, эта сторона точно не могла нас ранить и заботить. Разум мое все. Я могу сшить из него штаны, наесться им и выжать удовольствие из использования мозга на полную катушку. Я был удовлетворен чистым стечением обстоятельств. Нам никак не могли подыграть. Сопровождать школяров в Хосмид считалось делом неблагодарным. Дабы соблюсти некоторый элемент фатума, каждый преподаватель писал по записочке со своим именем и бросал в подобие Распределяющей шляпы, сделанное обычно из любимого головного убора Спраут.