Приевшаяся история

Она ужасно кривляясь, потянула материю в разные стороны и оголила живот. На золотистой коже, даже с виду мягкой и бархатистой, вилась замысловатая вязь какого-то послания глубоко выжженного. Фигурный рубец был тщательно залечен, но постареть не успел. Он лоснился багрово на дне, в белых, оплывших, как свеча, границах.

Это была такая рана, не вложить персты в которую было просто невозможно. Я потянулся и дотронулся, чтобы окончательно засвидетельствовать реальность того, что вижу.

— Ты промахнулась. Я не испытываю никакой гордости оттого, что ношу на теле этот знак. И сливаться с кем-либо в едином порыве не собираюсь. Тем более, вне стен тюрьмы точно не осталось самоубийц, желающих повторения этого мракобесия. Я, безусловно, знаю этих “верных” людей. Но могу тебя с ними познакомить только для того, чтобы они тебя лишний раз переубедили.

Со змеиной прытью она перехватила меня за запястье, притянула руку к лицу, поцеловала ладонь. И только после рухнула на подушку со счастливой улыбкой, растопырив руки.

— Мне просто не могло так повезти! Мне с детства так не везло! Спасибо тебе, что ты такой, какой есть! Замечательный!.. — протянула она с расстановкой.

Но к молниеносности ее реакций и переходов еще привыкать и привыкать. А я даже не начал справляться с понятием «замечательный». Профессор ЗоТИ нахмурилась, крутанулась на бок и глянула на меня довольно требовательно, не обращая внимания на третьи лица.

— А мы ведь еще не закончили. Видишь ли, я не могу противостоять некоторым раздражителям в виде определенных слов и знаков. Я не чувствую себя свободной.

— Когда же я смогу назвать себя свободным человеком?! — возопил я в сердцах.

========== Усталость металла ==========

Все разговоры, обсуждения и прочее закончились на моем последнем риторическом вопросе. Слабость была мимолетной. Слишком плотно, как нарочно знал, были пополнены резервы организма. Наступил медленный, но ощутимый откат. Казалось, что тело, как сжатая губка, восстанавливает форму. Силы были не только встать, но и идти, что я и не замедлил сделать.

Мне не нужен был чей-то авторитетный совет. Не так давно я бы мчал к Дамблдору с докладом. Мнение старика, даже если его не разделять, выслушивать было интересно. Тем более, он был влиятелен, занимал множество постов. А теперь с кем мне было делиться полученной информацией?

Минни была всего лишь Минни и не более того, она не метила никогда в серые кардиналы. Просто хорошо выполняла свою работу и по-настоящему любила детей, пусть и была строга. Недаром она столько лет возглавляла львиный факультет. Львы не хуже и не лучше змей. У каждого факультета своя специфика. Гриффиндор предпочитал делать, а потом думать. Сдерживать их праведные порывы было намного труднее, чем разгадывать слизеринские интриги.

Мне придется делиться информацией, но только после того, как решу, куда целесообразней направить знания. И теперь не было таких удобных двух сторон, их было множество. Ну, чисто минное поле. И куда не кинь взгляд, подрываешься сам, как сапер. Именно поэтому я и отложил официальные заявления до того, как узнаю, чем нам по-настоящему может грозить венгерский вопрос.

Интрига сюжета была шита белыми нитками. Некая организация, поднявшаяся на волне британских событий, резко порскнула в кусты. Только ее предположительный духовный лидер остался цел и здоров, наскоро сбивает коллектив единомышленников. Из лучших побуждений собирается поддержать побитый молью британский оплот. Я не брался стоять на страже у мира во всем мире, только материк велик по сравнению с островами. Курочка по зернышку; что посеешь, то и пожнешь; вода камень точит — всплыли в памяти колоритные пословицы из арсенала Долохова, плотно подсадившего меня на иглу переведенной русской литературы.

В те редкие случаи, когда он собирался с духом пооткровенничать, мне удавалось адаптировать способ его мышления. Внутренние монологи Антонина происходили частенько на русском, а по ассоциативному ряду можно было вычислить, что является чем. Но у меня нет настоящей способности к языкам. Малфой, зараза, болтал на всех, что раз услышал. Везде в Европе, где у него была недвижимость, с деловыми партнерами по всему миру он способен был в той или иной степени объясниться. Эта способность внушала уважение и пугала одновременно. Ведь не оставалось возможности скрыть за щитом замысловатого языка совсем незамысловатые, нелестные мысли.

Министерская волокита, способы их дознания и поиска истины, наверняка, заденут тех, кто мне небезразличен и только начал чистить перья вместе с репутацией. А уж как достанется мне! И вновь точнейший русоизм: «Доносчику первый кнут!»

Иносказательное описание потрепанных, но не обезглавленных соратников подобралось само собой. Старший Нотт походил на нахохлившегося филина. Это Тео не в чем было упрекнуть: мальчишка был на редкость благоразумен. Антонин — гордый сокол, которому надели клобук по самые плечи. И сидит себе, по сторонам головой не вертит, с учетом того, сколько горлиц перебил во время охотничьих забав… Не могу сказать, почему он не вызывал отторжения не только у меня, кто сам замаран, но и у всего Визенгамота. Причиной тому, видимо, широта русской души. Барин изволили забавляться.

Мой единственный друг всю дорогу был безупречен, с какого ракурса ни посмотри. Лощеный павлин, а голос при этом совсем не павлиний, а как у соловья:

— Повелитель, я ваш самый преданный слуга! — от слова «предать».

И мы предавали, каждый как мог. Орнитологический справочник был порожден откровенной злостью. Хотелось просто жить, хотелось думать, что это заболевание побеждено раз и навсегда, а не заниматься поиском модифицированной вакцины по старому сценарию с Избранным. Ни на одну роль я не годился. В Дамблдоры я не метил, в Поттеры великодушием не вышел, а новая информаторша в подметки не годилась предсказательнице. Проблему обозначила, а решения не предоставила. Легче всего было оставить все как есть!

Я подвесил бережно сохраненную во всех перипетиях сферу с бабочкой перед лицом. Возможно, к этому составу я шел всю жизнь, накапливая негатив, наращивая его годовыми кольцами неудовлетворенности всем на свете, жалости к себе и ненависти к людям. Не могу сказать, что я знаю людей, прозреваю их до самого дна с первого взгляда. Порой и проникновение в мысли не помогает. Сейчас думаешь одно, а под давлением обстоятельств или, когда оно прекращается, это негативное давление, совсем другое. Но я научился по косвенным признакам определять наличие душевной скорби.

Именно скорбные душой должны были умиротвориться при приеме этого состава. Завещаю библиотеку Хогвартсу, мозг для препарации в Отдел тайн и начну испытания, прежде всего, на себе. Да потому что печать душевной скорби была на мне настолько заметна, что сегодняшнее заявление о моей замечательности только породило уверенность. Выгляжу я как сумасшедший!

***

Шла третья неделя под знаком перемирия и тишины. Мы не нуждались друг в друге. Я не горел желанием выведать все планы чужого врага. А Марийка, так было действительно проще, обрела наконец-то чувство опасности, притупленное многочисленными ментальными вмешательствами. По всей видимости, она размышляла, как и я, к каким последствиям может привести дальнейшее разматывание клубка воспоминаний, обетов, долгов и навязанных обязанностей.

И, как водится, только расслабишься в думах о былом, со свежим «Пророком», в конкретной позе, о многом говорящей, как к тебе бесцеремонно ворвутся с наглыми вопросами, а то и с бескорыстной помощью…

В выходной день, еще до завтрака, когда я в халате, полосатых пижамных штанах и вязаных шерстяных носках вместо тапок, с хвостиком на макушке, то есть отличный от себя, каковым был все остальное время, варил первую кружку кофе… в двери раздался стук. Сработала сирена сигнальных чар — ну, не жду я незапланированных гостей по выходным, — а за ними послышалось громкое иностранное ругательство. Совсем забыл, что против всяческих мелких воришек из числа детишек, аккурат после кражи ингредиентов для Оборотного зелья (первый курс этого выпуска, небезызвестные личности), снабдил двери несмывающимся составом, вылетающим в лицо широкой струей при попытке проникновения в неурочное время. Условно несмывающимся.