Приевшаяся история

— Они будут испытывать вас на прочность. Это неизбежно. Так покажите им, что вы не первый лед на проселочной луже. Что давить на вас так же опасно, как пытаться заходить на лед Черного озера после первых заморозков. Утонут.

— Так вы сделали? Да? — она нахмурилась, ожидания не оправдались. Но у каждого свой путь.

— Я испугал их, хотя у меня не стояло подобной задачи. Само собой вышло.

Помнится, что первым испытанием меня кинули на амбразуру выпускного класса. Подсунули бывший родной факультет. Прошло всего четыре года, они помнили мой выпуск. Такое знание запускает цепную реакцию жестокости. Какое право я имел им указывать? А такое, что я был в своем праве! Защитил мастерство, успел наломать дров. Зашел в такое темное место, что сетчатка отлетела осенним листком вместе со способностью трезво мыслить. Натянул ярмо, делающее из меня двойного раба. Испытал горе, сильно мешающее всем жизненным процессам. Не многовато ли, чтобы позволять понукать собой шайке сытеньких, с родными и до боли знакомыми факультетским особенностями змеенышей?!

Я прошел стремительной походкой, которой всю жизнь передвигаюсь. Придирчиво осмотрел рабочее место, пододвинул свой стул с высокой спинкой, который в дальнейшем возлюбил, как понятливого, заботливого родственника. Развернулся и сел.

Я сижу и не собираюсь без лишней надобности вытягиваться во фрунт. И я хочу видеть, как вы все поднимите свои седалища. Для того вытянул руку и приветствовал предложением встать. Звуки недовольно сопения, передвижения мебели. Взгляды, транслирующие красноречивые послания, а то что… А то и все, детишки… На ту пору мне казалось, что нечего терять в жизни! Моя центростремительная сила, удерживающая на земле, смысл жизни, ради которого я просыпался по утрам, — все это было утеряно со смертью Лили, включая свободу не только мыслить, но и действовать.

А то, чем мне все это подменили, вызывало откровенную ненависть. Все, кроме любимого занятия. И его умудрились превратить в обрезанные крылья. Это потом, с опытом возможно стало выкраивать немного времени для творчества. Кипящая ключом научная деятельность была похоронена вместе с буднями пожирателя. Смешно, если бы не было так грустно!

— Вы стали выглядеть лучше…

Повисла пауза. С лживыми комплиментами я расправляюсь запросто.

— Конечно, я ведь теперь пью кровь невинных детей три раза в сутки.

А это было забавно и заставило вспомнить, откуда она родом. Восточная Европа, эпицентр проживания разнообразной кровососущей нечисти. У них там некий источник сил. Нет нигде в мире более забористых вампиров, как в Румынии, Хорватии, Молдавии, близкой к ним Венгрии и далее по списку.

Она мгновенно перегруппировалась, изменилась в лице, палочка скользнула в ладонь. Но прежде она предпочла скрутить из пальцев руки замысловатую фигуру — крест над могилой. Вот я на кого похож! На голодного вампира после спячки! Так как это было уже чем-то, для досуга вполне сойдет, я оттянул воротник сорочки, демонстрируя шрамы на шее. Этак я еще и своих демонов обуздаю.

— Вы меня раскусили!

— Ох, как стыдно! Простите меня за реакции! На самом деле я ведь знаю, что с вами произошло.

Внезапно в воцарившейся тишине она провела задумчиво кончиком косы по губам и щеке. Обманчивое чувство зеркального, смазанного прикосновения выбило из колеи. Маги, в отличие от ведьм, существа одноклеточные, управлять нами можно такими примитивными способами!

Она поднялась, подошла беззастенчиво, протянула руку, остановив своим движением само время, и положила ладонь на шею. Слышно было собственный пульс, крепко задавленный основанием ладони. Под рукой было горячо, а вокруг — тихо до звона в ушах.

Один шаг назад, и развернуться к доске, чтобы немедленно исправить ситуацию и обдумать замысел. Быстренько сопоставив расписания, я вернулся к нашим баранам.

— Решим задачу сообща. В среду на третьей паре у меня окно. Объявите открытый урок. О моем появлении лучше упомянуть заранее. Что вы проходите с шестым курсом?

— Усовершенствованные щиты, — ее тон немедленно стал деловым.

— И какие предпочитаете сами? Плотные, вязкие, высокоэнергетические?

— Никакие! Я предпочитаю нападать. Щиты только не вязкие. Они оставляют ощущение опасности. Если и применять щит, то колдовство должно разбиваться со звоном, и чтобы искры летели.

— Так подготовьтесь сами. Разомнемся. Ничто так не внушает уважение, как наглядная демонстрация. Что касаемо речи и того, что вас, возможно, не понимают, глупости: говорите вы прекрасно. Я могу задать вопрос, откуда такое знание языка?

— Гипнотический способ обучения. Я даже думаю на том языке, на котором теперь изъясняюсь. Только мысли стали похожи на волны с длинным раскатом.

— Сочувствую, — я и правда испытал это отвратительное, нелюбимое ощущение. — У вас же буквально почву выбили из-под ног и корни отрубили. Какое варварство! Напоминает пошлый, тотальный обливиэйт.

— Но разве с этим можно что-нибудь поделать? — она засуетилась.

И вот разговор неожиданно перешагнул рамки заданной темы, а вырулил в плоскость скелетов в шкафу. Это Альбус любил в свое время задавать неудобные вопросы, на которые есть только одна возможность ответить: так, как ему будет выгодно.

— Что мне вам ответить? Правду?

— А вы по-настоящему страшный человек! И правда будет страшной! — она призадумалась.

— Не настолько, — я попытался изобразить простодушную улыбку, сведшуюся к традиционному кривлению уголка рта.

Очевидно, у меня есть завуалированный, не мешающий в повседневной жизни, с самого раннего детства парез лицевого нерва. Немудрено, когда с завидной регулярностью получаешь по голове. Но кроме легкой ущербности, есть и то, чем можно гордиться. Сейчас я ей расскажу о своей маленькой, забавной способности, чем предотвращу все возможности дальнейшего потепления. У каждого ужас должен быть своим. И замаскирую отталкивающий жест подробным описанием помощи.

— Я легилимент. Вы понимаете?

— О, понимаю, какая редкость!

Сколько ни силился уловить в ее голосе пренебрежительные ноты, не удалось. А теперь просто запугаем.

— Я могу вам помочь. Но для этого мы слишком далеки от стадии доверия, которая мне будет нужна. Я выпотрошу вашу память, выверну ее наизнанку. В поисках закладки, коверкающей работу речевого центра, есть вероятность увидеть очень многое, почти все. Ведь речь формируется с рождения. Следующим этапом идет свержение барьеров: процесс трудоемкий для меня и весьма болезненный для вас. Зато у меня появится возможность воздвигнуть новый щит, который будет проницаемость в одну сторону. Думать вы станете на родном языке, а говорить — на приобретенном. Останется некий костяк слов, которыми вы успеете воспользоваться к тому времени. Возможно, изъясняться вы станете более схематично, но чувствовать себя гармонично начнете.

— Это предложение?

Она повергла меня в шок. После всего сказанного или она меня не поняла, или у нее напрочь отсутствует инстинкт самосохранения.

— Это был ответ на ваш вопрос, что можно сделать. Но на случай, если вам взбредет в голову просить меня еще о какой-то помощи, кроме совета старого педагога, например, помочь вам с фокусами памяти, я потружусь заключить с вами соглашение, в котором будет подробно описана перспектива полной инвалидизации с младенческим состоянием ума.