Приходите за счастьем вчера

Не в силах больше выносить её вида, и при этом не сорваться, он быстро покинул комнату, оставив недоумевающую Керолайн наедине с пачкой бумаг.

Когда вернулся, то Керолайн дрожала как осиновый листок и понимания в её глазах было гораздо больше. Ещё в них застыли страх и отчаяние, куда большие чем та нервозность, с которой она спустилась в кабинет. Клаус уже понял, что это его приговор, но упрямо выдавил из себя:

– Ты всё поняла?

– Да. Что ты сделаешь? – голос Керолайн звучал глухо: – Убьёшь меня за это?

Клаус не знал. Впервые в жизни, но её подтверждение – такое лёгкое и без истерики, накрыло его разум седой пеленой. Он практически не понимал, что, схватив её за волосы, едва ли не волоком тащит к выходу из дома, потом по дорожке мимо поста охраны и, наконец, Керолайн очутилась за воротами участка всё в той же ночной рубашке.

– Нет. Ты мать моих детей. У тебя есть шанс, но, если ты хотя бы раз приблизишься к детям или мне… – Она зарыдала, а его голос вдруг обрёл спокойствие и вес: – Да. И твоих помощников, если таковые найдутся в любом случае. У тебя десять минут, чтобы убраться от ворот этого дома – негоже нашим детям это видеть.

Развернувшись, он пошёл обратно.

Зарыдав, Керолайн встала с асфальта.

– Клаус… – Шум в голове после того как он намотал её волосы на руку и тащил, мешал, но она закричала. – Дай мне только два дня, и я всё объясню. Ради тебя самого! Ради наших детей. Пожалуйста! Я не могу сейчас.

Он обернулся, в голосе и взгляде на её жалкую фигуру не было ни издёвки, ни насмешки, ни гнева, ни превосходства.

– У тебя есть десять минут и целая своя жизнь ради наших детей, Керолайн.

Она развернулась спиной к дому и заплакала.

Подойдя к пульту в домике охраны, Майклсон вырубил все камеры в доме одной кнопкой.

– Тот, кто выйдет за ворота в течении следующих десяти минут пожалеет.

Бредущей вдоль дороги в одной сорочке и повторяющей на все лады мольбы о прощении её увидел Кол, через окно автомобиля. С облегчением понял, что до убийства жены Ник пока не дошёл. Дверца распахнулась.

– Полезай. – Медленно кивнув, Керолайн выполнила приказ и устроилась на сиденье. Кол оглядел ссадины на её коленях и нижнее бельё: – Где вещи?

– Что? – не поняла его Керолайн.

– Документы и деньги. Он тебя выкинул без всего?

Она кивнула и вновь принялась рыдать.

– Где они? – всё так же безэмоционально повторил вопрос Майклсон.

– В прихожей серая сумка.

Вскоре они вновь очутились перед домом, Кер словно со стороны увидела, как он вышел из автомобиля, открыл личным ключом дверь в заборе, исчез и вскоре вернулся с её сумкой.

– Куда везти?

– В аэропорт, – прошептала блондинка. – Дай мне свой айпед, я хочу заказать билет. Поеду к родителям.

Не выдержав, Кол горько усмехнулся – какая ирония судьбы. Хорошая, домашняя девочка.

– Кол, я всё объясню. Ты же не поверил, что это я, да?

– Ник бы никогда не выкинул тебя в таком виде без чёткого и ясного признания, – сказал он, не сводя глаз с дороги. – В отличие от братьев, я знаю, как много ты помогала Бекс и Елене, когда они остались беззащитными. И мне.

Больше слов не было. Спустя час она оказалась в аэропорту, Кол остановился на подъезде.

– Ну вот, я фея-крёсная, а у тебя сегодня второй день рождения, Керолайн. Не просри хотя бы его.

– Он правда убьёт меня, если я подойду к детям?

– Я приехал только потому, что боялся, что он убьёт тебя в любом случае, Керолайн, – косой насмешливый взгляд. – Если бы это была не ты, этот человек был бы трупом. Радуйся, собственной исключительности.

– Но это не правда! Вы ничего не сделали Макниллу.

Майклсон вдруг отчётливо понял, что какая-то страшная мысль истерически мечется в её голове, пытаясь найти подтверждение в его словах и взгляде, и стёр любую искренность из выражения лица.

– Как много ты знаешь, чего тебе не положено, краса моя, – равнодушно сказал Кол. – Да, он живой только потому что гниёт в латиноамериканской тюрьме. Вряд ли ты видела, какой это ад, и он чужой, а со своих спрос больший. Мы-то думали, что ты была наша родная Керолайн. Вылезай давай, и постарайся исчезнуть.

Оставив её на дороге с одной дамской сумочкой в руке, он умчался. Керолайн поплелась к магазинчикам, отклоняя настойчивые вопросы полисменов. Переодевшись в наскоро купленную рубашку, кроссовки и джинсы, и промыв ссадины на коленях и грязь в ближайшем туалете, она опустилась на пластиковый стул и заплакала от безысходности.

– Мама? Мамочка, ты где? – перепрыгивая через две ступеньки на высоком крыльце и едва не упав носом вниз, Ванесса влетела в дом и оглядела огромную гостиную в форме пятиконечной звезды. Никого не было, и девочка припустила к лестнице, звонко болтая: – Минни тебе так долго звонила. Она сейчас придёт, только с такси расплатится...

Но в спальне тоже никого не оказалось, и девочка вернулась в гостиную и, уже собираясь разреветься, испуганно сказала няне, сопровождавшей её на танцы:

– Никого нет дома. Совсем никого нет. А папы уже целый месяц нет!

– Ты только не плачь, – женщина вздохнула и погладила малышку по голове, – мы ведь можем позвонить Дейву.

– Да. Только ты не уйдёшь? Я не хочу сидеть одна.

– Ни в коем случае.

Они уже дошли до кухни, когда Ванесса выглянула в параллельный коридор и увидела приоткрытую дверь в кабинет. Её можно было открывать только ключом, и это значило, что кто-то: мама или отец точно дома.

– Папа! Ты приехал! Ой, а я звала маму… – Ванесса увидела отца в кресле и, толкнув тяжёлую дверь, прыгнула вперёд. Все беды были тут же забыты. – Смотри!

Клаус отшатнулся, но вовремя подхватил бросившуюся на руки дочку и оглядел ткнувшуюся ему в нос ладошку. На ней оказалось крошечное переводное тату – несколькими чёрными штрихами была нарисована схематическая фигурка балерины на одной ноге: – Это мне сделали на танцах. Алиса. Потому что я сегодня была лучше всех.

– Круто. – Он сел с ней в кресло, пытаясь выправить неверный голос: – А что же вы сегодня такое делали?

– Упражнения. Смотри. – Она слезла с его колен оттопырила руку и с важностью подняла ножку и замерла в стойке, усиленно пыхтя от напряжения. Наконец, вернулась в прежнее положение и осталась стоять ровная как оловянный солдатик, блестя от гордости за себя синими глазами. – Вот. А где мама?