Приходите за счастьем вчера

Комната ей не очень нравилась – в ней всё дышало массивностью средневековой спальной, даже на кровати было подобие полога, что Катерина видела в лучшем случае в музеях, но вполне отвечало вкусам Джорджа Говарда, а до того – четы Майклсон. Себе Кет выбрала «свою» старую комнату, зелёную – она была без изысков, но достаточно удобная и главное просторная, чтобы разместиться с двумя детьми. Хрипло кашлянув – воспоминания о юности всё же накрыли и захотелось звуком их прогнать, – женщина распахнула окна, шкафы, проветривая. В комоде и ларе было пусто, как и везде, за исключением мужской сумки-кейса. Кожа мягкая, явно дорогой выделки от старости или отсутствия должного ухода покоробилась. Кет заглянула внутрь, и поняла, что кейс не пуст. Внутри было битком фотографий: старые чёрно-белые и цветные, но явно не из компьютера. Она вытащила пачку и оглядела, сразу узнав в детях мужа и Кола. Бекс или Клаус были тоже в виде маленького ребёнка, но зачастую до старшего возраста кто из них – не понять. Почему Майклсоны бросили тут фактически раритет своей семьи?

Решив посмотреть их позже, и прихватив сумку с собой, девушка спустилась в свою спальню и принялась обустраиваться.

О находке она вспомнила только к ночи и решила, пока есть время, посмотреть. Было что-то забавное и любопытное в том, чтобы увидеть какими были малышами Майклсоны, и особенно Элайджа – с удивлением, Кет поняла, что никогда не видела его ребёнком на фото, ближайшее, которое она могло вспомнить – старшие классы школы.

Но и здесь Элайджи почти не было: всё больше попадалась Бекс, незнакомые ей женщина и мужчина, которые были сходны с детьми – особенно женщина с Беккой и Клаусом, Джордж, ещё один мальчик явно постарше Эла. Но всё же Элайджа тут иногда встречался на общих снимках – лохматый как все мальчишки, но уже серьёзный взгляд и в костюме. Уши у него не торчали в растопырку как это бывает у детей, но вид был незадачливый до крайности. Катерина тихонько рассмеялась, поняв, что он с детства любил эту официозную одежду, и неожиданно чмокнула изображение в нос. Николаус же был полной противоположностью брату – вечно растянутые футболки, джинсы со множеством карманов, и капризно надутые губы. Бекс – тот ещё бурундучонок в оборках. Кто бы мог подумать, что она так сильно любила платья с рюшами и воланами. Кол… А вот Кола не было – наверное, не любил фотографироваться. Женщина и мужчина были не просто красивы, но атмосферно породисты – не чертами, а скорее умением держаться, и Кет поняла, почему все их дети, хотя и такие разные, автоматически выделялись из любой толпы.

Она пристально уставилась на последнее в стопке и первое по хронологии свадебное фото, и всё её существо вдруг насторожилось и напряглось. Эстер и Майкл. В фотографии не было ничего от чего могли бы задрожать руки – красивая пара, роскошное платье Эстер дышало стариной, костюм Майкла строгостью... Наверное. Нет, было, просто светлый цвет глаз её подвёл, а если изменить... На неё смотрели глаза повторяющие глаза её собственного мужчины, только более холодные из-за светлого цвета, но этот взгляд: непроницаемый, чуть снисходительный сам по себе, без игры бровями и прочих ухищрений, и даже в такой день без единой смешливой морщинки в уголках глаз, она узнала бы в любой толпе. Очнувшись от ступора, Кетрин быстро побежала вниз, схватила свою сумку и, вернувшись в комнату, вытащила свою свадебную фотографию. Элайджа и вправду взял многое от отца, не только взгляд, который у него не был таким жестоким, скорее задумчивым, но и рост, манеру держаться, а вместо золотоволосой красавицы стояла она, и Катерина не могла сказать, что она там в пару – блондинка на старом фото была роскошна, безупречный стиль, строгое выражение лица чем-то сходное с изображениями на болгарских иконах Елены, и её взгляд был не менее горделивым, чем у жениха, – а рядом с Элайджей стояла пусть пышно разодетая, но не претендующая на изысканность, круглолицая девочка. И – Катерина заглянула в зеркало, – особо ничего не изменилось. Расстроенная и раздражённая по непонятной ей самой причине этой ревностью к более элитарному экземпляру женщины с фотографии, она быстро собрала все фото и начала их укладывать в сумку, но плотная стенка сумки покоробилась и мешала. Ещё один карман. Дёрнув за застёжку, она просто перевернула кейс и вытряхнула остатки бумаг на постель. Но это уже были не фото, а письма. Безумно большое количество писем.

Как ни странно, письма здесь были одновременно и от Джорджа, и от Эстер, хотя Джорджу адресовались в поместье в Йоркшире. Но потом Кет догадалась – кейс принадлежал Джорджу, и старший Говард привёз их с собой, когда приехал умирать в этот дом – оба и брат и сестра, судя по количеству и размеру переписки, были большие педанты.

Разложив в хронологическом порядке, Кет читала и читала строчки на мягких от времени листах, постепенно вникая в жизнь, описанную Эстер. Там было много о Финне, которого она не знала и остальных детях, но они её не интересовали и Кетрин предпочитала оставить на потом и читала лишь те письма, в которых упоминался Элайджа и иногда испытывала неловкость, узнавая подробности. Но её любопытство к делам минувших дней пересиливало.

В три из-за забившей тревогу матери ему поставили подозрение на синдром Аспергера, а через два года его сняли за неимением подтверждений кроме того, что мальчик был, как и прежде малоэмоционален и крайне дотошен в любимых занятиях и почти безразличен к остальным, любил слушать лишь литературу по технике, очень рано просыпался и в целом не демонстрировал особенной внешней привязанности к окружавшим его людям, включая отца и мать. Сильной и явной привязанность была лишь к Николаусу, которому из-за всё той же деятельной Эстер в свою очередь прочили гиперактивность и неврастению. Джордж не раз пенял сестре, чтобы она была просто мягче со вторым сыном и строжила третьего, а не выдумывала диагнозы детям, если только они переставали отвечать её картине мира. Такие письма и ответы на них были написаны в раздражённо-холодном тоне, до Эстер их посыл явно не доходил и это были пустые, из раза в раз повторявшиеся монологи, но именно они больше всего рассказывали об Элайдже и его жизни практически с пелёнок, и дальше Кетрин понимала, что в отличие от её детства с отцом-одиночкой и перманентно меняющими у него на работе любовницами, именно их дом в Мистик-Фоллз был настоящим и любящим, а в этой большой семье, с виду такой удачной и респектабельной, не было нежности. Страсть, ответственность, гордость за успехи детей, избалованность, но не нежность. Точнее разделение: старший сын, Финн – отрада Эстер и явная гордость и, кстати, вполне заслуженно; Элайджа – он не тяготил мать в силу характера, но и не вызывал у неё особо тёплых чувств, не раз и не два в строчках и между ними она читала, что Эстер воспринимала его уже с начальной школы скорее как удобного партнёра по жизни в доме, и вполне взрослое и самостоятельное в ответственности за свои поступки существо, чем как ребёнка требующего ласки и заботы; Клаус – неизменный источник раздражения своими странными выходками и желаниями; Кол рос просто как сорная трава, его желания выполнялись и затыкались игрушками и деньгами, лишь бы не надоедал родителями, и только последняя, Бекс была как и первый сын любимицей родителей, но скорее так как любят домашнего питомца – балуя и исполняя его капризы, нежели думая и заботясь о его истинных желаниях… Отец, её свёкр был не менее странным человеком, и судя по жалобам на ссоры и вместе с тем спустя некоторое время прекрасное настроение писем, у четы Майклсонов порывы сильной страсти сменялись почти полным безразличием часто и бессистемно.

Впоследствии ни Элайджа, ни братья ни о каких диагнозах не помнили и не могли помнить, и хотя Элайджа развивался быстро и в математике опережал в учёбе среднестатистических детей, но никогда не был заводилой в компаниях или лидером как Николаус. Он по-прежнему говорил меньше остальных, однако ни у кого никогда не возникало удивления, что именно он оказывался судьёй в дворовых матчах, ответственным в классе или в лагере – за ним сохранялся абсолютный авторитет разводящего.

Читая письма Джорджа, Катерина видела совсем иное отношение. Этот эксцентричный человек любил детей сестры, как своих собственных и по отсылкам вёл переписку с каждым лично. Решение, кому передать свою фирму Джордж принял, ещё когда Элайджа только перешёл в старшие классы, закрывал глаза на все недостатки и промахи, на которые откровенно указывала Эстер, да и в целом лишь раз Кет прочла о недовольстве и причиной была не учёба или какие-то поступки, а «девчонка, по которой Эл так сходит с ума». Возможно, это была его первая сильная любовь, и ревность всё же запустила длинный коготь Катерине в сердце, но слишком сильны были другие чувства от прочтения переписки, чтобы Кет её заметила на фоне.

Но с определённого момента стало ясно, что отношения с одним из племянников прерваны, выбор Николауса вызывал в его дядьке раздражение и гнев, и постепенно внимание в переписке с Эстер окончательно перешло только на его персону, поэтому Кетрин вскоре потеряла интерес. Подождёт до завтрашнего дня.

Кетрин аккуратно раскладывала письма по конвертам, чувствуя соль на языке. Привычка с ранних лет быть застёгнутым на все пуговицы, любовь к распорядку дня, замкнутость и чёткое делению людей на тех, кто вне его круга, и кто в нём – теперь много стало яснее. Элайджа очень трудно принимал в свой круг, но тот, кто оказывался в нём, всегда имел слишком много прав и мог почти безнаказанно рушить его жизнь и не получать достойного отпора. Неудивительно, что он так сопротивлялся тому, чтобы она стала его женой. И слова в Болгарии о том, что он не хочет жить на вулкане тоже – его пугала любая неконтролируемая страсть. И то, что он простил ей потопленный корабль счастья, и решил отстроить новый… Аккуратно сложив письма на место, в сумку, Кет встала из-за стола и обхватив себя за плечи, подошла к окну. Темно. После писем ушла её ревность к свекрови. Может, она и не такая как Эстер, но никогда у них не будет этой холодной надменности. Кет до зуда в теле захотелось вернуться в объятия Элайджи, из которых её так бесцеремонно забрали и доставили сюда. Маясь, она огляделась. Ощущение уже случившегося, но непонятного несчастья витало над всем, но она надеялась, что в этот раз оно пройдёт мимо Майклсонов. А если не пройдёт, то как сильно коснётся Элайджи?

Заложив руки за спину, Элайджа разглядывал потолок. Для него, привыкшего к работе нон-стоп, время тянулось отвратительно медленно, и даже чтение не спасало.

– Мистер Майклсон, вы позволите? – За дверью послышался голос его охраны.

– Заходите Райан. Есть хорошие новости?

– По делу – нет. Но для Вас опять почта.

– Спасибо. Оставьте на столе.

Выполнив требуемое, охранник снова оставил Элайджу в одиночестве.

Поскольку безопасной была почта только от участников их эксперимента, таких же беспомощных как и он сам, то братья решили перейти на старый способ обмена информацией и писем была много. Быстро распределив по соответствующим стопкам в зависимости от отправителя Элайджа принялся за чтение. Первое, второе, третье – кажется, его товарищи по несчастью точно так же сходили с ума от скуки, хотя и пытались оставаться в деловом русле. Последней была стопка Кола, самая короткая и самая оптимистичная, когда вскрыв один из конвертов, Майклсон понял, что писал ему не брат и его ввели в заблуждение инициалы “К.М.”. В недоумении Элайджа трижды перечитал первую строчку, собираясь с мыслями и готовясь узнать о неприятностях: Катерина никогда ему не писала, не звонила, не выходила на видеосвязь первая просто так, без жестко сформулированной цели. Но, чем больше он вчитывался в плавное повествование, вопросы – Катерина в очередной раз решила взяться за отчетность по фирме Алека, и ей требовалась помощь, – то тем больше понимал, что подобной цели у этого письма не было. Это было обычное письмо, сумбурное, ни о чём и обо всем сразу – то слишком эмоциональное, то скатывающееся в речевые обороты делового тона – частый признак человека, ведущего переписку только по работе, – но и только. И так до конца.

Элайджа его, разумеется, прочитал и отложил – осталось ещё пара штук гораздо более важных и информативных от Кола. Но... Его пальцы вновь держали желанные странички, а два нераспечатанных конверта оставались лежать на столе. Улыбаясь Элайджа вспомнил, как Катерина кормила его остатками обеда при последней встрече. У него ведь куча свободного времени, и он не получил пока никакого наслаждения от сюрприза – до самого конца искал какую-то пугающую новость, которой не было. На этот раз письмо ему показалось Элайдже идеальным и по стилю, и по форме, не говоря уже о содержании. Прямо как его адресант.

А письмам Кола не повезло – они так и остались лежать непрочитанными до тех пор, пока не был написан ответ, начинавшийся с имени “Катерина”.

На удивление почти целый месяц пролетел скоро для всех участников эксперимента, всё сильнее погружавшихся в раздумья и забывавших о времени, когда звонок оператора сообщил им, что они должны собраться на общее собрание в конференц-зале. Уложились меньше чем в час – нервные и собранные кое-как они расселись вокруг круглого стола практически в молчании.

– А можно не пыхтеть так громко? – Кол не выдержал первым, покосившись на соседку, упорно глядевшую на мужа.

– Уж лучше, чем облиться одеколоном с ног до головы, как только Елена… – собралась поогрызаться Кет, но тут вошёл начальник службы безопасности, и в комнате воцарилась мёртвая тишина.

– Здравствуйте, господа. – Он окинул взглядом собравшихся, – думаю, лучше сразу – причину. Десять минут назад был зарегистрирован вход в систему с логина и пароля Николауса Майклсона, которого он не производил. Скачали материалы отчётности за последний месяц. Сейчас идёт проверка айпи адреса, но это район расположения вашего дома, Николаус. Туда выехали наши люди на случай, если адрес подтвердиться.