Приходите за счастьем вчера
Шрифт:
– Мамы нет, зайка.
– Она ушла?
– Она… – Клаус сглотнул. – Она уехала в Мистик Фоллз, твоя бабушка приболела.
– Не попрощалась. Это плохо, скажи ей! – Расстроенная девочка вздохнула: – может, мы позвоним?
– Нет. Сейчас там другое время, ночь и бабушка, она... спит. А в самолёте телефон не работает.
– Ясно. А что мы будем кушать, если мамы нет? Я могу корову съесть.
Клаус мысленно застонал, вспомнив, что дом у них был своеобразный – Керолайн готовила ужины сама.
– Эм… – он поднялся с кресла, растягивая время и изобразил улыбку подошедшей няне: – Добрый вечер, мисс Литтн. Простите, что заставили вас нервничать – всё случилось незапланированно.
– Здравствуйте, мистер Майклсон. – Женщина приветливо кивнула, и вздохнула при виде смятённого лица мужчины. – Не страшно. Если
– Да? – Клаус явно обрадовался тому, что не придётся изображать счастливого родителя этим вечером. – А не могли бы вы остаться в доме на ночь? Накормить и прочее. Я не уверен, что меня не отвлекут сегодня вечером и завтра рано на работу, поэтому не можете собрать Ванессу и отвести в школу, да и Дейва накормить? Разумеется, я оплачу всё затраченное вами время и усилия.
– Да, я могу остаться. Но мне нужно сообщить, о том, что не приду ночевать.
– Разумеется.
Между тем Ванесса уже во всю хозяйничала в его рабочем столе, вытащила карандаши из коробки и теперь раскладывала по порядку – сначала длинные и потом всё короче. Как только дело было закончено, она подняла золотоволосую головку:
– Мы правда не можем позвонить маме?
– Нет, – твёрдо ответил Николаус. – Она в самолёте, а бабушка спит.
– Ладно. Тогда я позвоню Елене. – Перед носом снова заплясала крошечная ладонь. – Ей понравится?
Идея отправить его малышку в танцевальный класс пришла в голову Елене, и Керолайн её энергично поддержала.
– Конечно. Она будет очень довольна, тем более она профессионал.
– Кто?
– Знает всё о танцах и танцевании. Обязательно позвони ей и покажи, пока не смылось тату.
– Хорошо!
Она убежала, и оставшись один Клаус вздрогнул всем телом.
Ему казалось, что дочь будет невыносима и неприятна, но почему-то в реальности никакого особого неприятия он не ощутил. Нет, не ощутил. Но проклятый дом… Как на автопилоте позвонив няне Джеймса, и сказав, что сегодня Керолайн не будет и ребёнок на ней, Клаус встал с места. Дети пристроены, накормлены, по крайней мере, ему не обязательно оставаться в этом ублюдочном доме. Наверное, нужно было попрощаться хотя бы с дочкой, и предупредить старшего сына, но ему не хотелось иметь дела с детьми. Они не были неприятны, всё равно отстранённость никуда не делась. Хотелось только напиться до свинского состояния.
Какое-то неясное им самим время они лежали полумёртвые, потом заснули, но Элайджа как всегда проснулся первым и уже сидел на кровати. Катерина, закутанная в его халат, вяло жевала принесённый им миндаль в меду.
– Ты заснула и так и не сказала, что ты мне дала?
Кет слабо пошевелилась и попыталась устроиться поудобнее, но перевернуться и сфокусировать взгляд на лице Элайджи сумела уже гораздо позже, хотя уже и выспалась.
Ни чувства вины за фактическое изнасилование её тела, ни жалости к нему же она не увидела. Тихую задумчивость. Вновь закрыв глаза, она лежала, привалившись и не ощущая ни мышц, ни костей, только ноющую пульсацию между ног и пустоту в мыслях. Это было низко учитывая несчастье Николауса, но, если бы были силы она бы заурчала от нахлынувшей неги. Элайджа её выдрал как ни разу никто до этого, но всё-таки сейчас он был уязвим куда сильнее неё. Она не могла претендовать на его власть, терпение и превосходство подчинения своей воле, но лишь один намёк, что это превосходство ей нежеланно… Она прижалась ухом к груди, слушая размеренное уханье его сердца. Он не был одним из высших посвященных, не понимал, что произошло, и что женщина должна не выдержать действия снадобья и прийти первая – одна из обязанностей касты брахманов, остальным – наброситься, а просто умел держать себя в узде до той поры, пока она не попросила. Но ведь сердце было по-прежнему уязвимо к её обидам и капризам? Кет казалось, что можно пощупать эту грань, на которой они очутились. Последнюю. Протянув руку и найдя по дыханию пальцами его губы, Катерина погладила нижнюю.
– В горных районах Индии полиандрия, когда на одну женщину может приходиться по пять мужчин даже сейчас есть, а в храмах, чтобы девушки и мужчины были равны и стиралась разница возможностей темпераментов, описанная в Камасутре, им дают это питьё. – Она провела пальцем вверх от его губ ко лбу. – Хотя появляется другая разница. Никакое я не исчадие.
Если бы Элайджа не ощущал себя настолько бестелесным, он бы... Нет,
он не знал, что бы сделал теперь. Но точно, что на месте Алека, перекинул дочь через колено и лупил бы, пока вся дурь о многомужестве, беспорядочной половой жизни и прочей херне, не покинула её голову. Теперь стало гораздо понятнее, откуда в голове девушки до восемнадцати пробывшей девственной и имевшей совсем небольшое количество мужчин после поступления в университет, появилось такое свободное отношение к сексу и все потуги на неверность. И о чём плакала Елена, когда говорила, что в Индии Катерине вбили в голову какую-то «дикость». Вправду дикость, и хотя Катерина жила в своей культуре, судя по рассказанному, эта дикость сидела где-то в подкорке, и расставалась она с ней очень медленно.– Тебе предлагали это?
– Девадаси – нет, конечно, я не умею так танцевать и уж точно бы не согласилась. А остаться в качестве жрицы в дальнейшем, после проведения обрядов, – она вдруг улыбнулась, – грудь и складки предполагалось, что я легко отъем, и получается только за исключением длины ног, я идеально соответствую внешнему и внутреннему описаниям их апсар, небесных спутниц Урваши. «Махабхарата», «Читралакшна» и «Приключения десяти принцев»...
– Подозреваю, что элитных проституток точно так же как гейш. Что за описания?
– Вообще-то я – большая редкость, несмотря на большое количество темноволосых по земному шару, – ничуть не смутившись его замечанием относительно рода деятельности описываемых дам, похвасталась Кет. – Круглое лицо, чёрные вьющиеся волосы, брови, взгляд, бёдра, корма, нос, талия, цвет кожи – не очень тёмный, но и не светлый…
– Ну-ну. Самое хорошее в тебе, что всё же хватило мозгов отказаться от таких «щедрот», – не проявив впечатлительности перебил восхваление Элайджа. – Хотя не совать любопытной нос в каждую дырку, явно нет.
Катерина передёрнула плечами.
– Елена ныла, и папа заболел. Хотя теперь я думаю, что всё равно бы ушла.
– То есть ты понимаешь, что всё что ты рассказываешь не применимо к нормальной жизни.
– Ты о себе? Но мне никого больше не нужно. Совсем никого, – перевернувшись, она вздохнула, прикоснувшись к оставленной им на бедре вспухшей царапине и так уверенно улыбнулась ему в лицо, что Элайджа понял – правда никого.
– Отлично. – Он взглянул на незашторенное окно – с их приезда сюда прошло полутора суток, спускался вечер, и никакой новой информации не было. – Как ты себя чувствуешь? Болеешь?
– Немного.
– Тогда допей молоко с мёдом и засыпай.
Она закрыла глаза. Растянуть их беспамятство и заболтать Элайджу с талантом Керолайн ей не удалось, всё равно он теперь думал о брате… Керолайн. Неожиданно Катерина почувствовала, что от усталости и разбитости ей хочется ныть. Конечно, ей не было дела ни до Керолайн, ни до переживаний Николауса, но прочитанное в письмах говорило об очень крепкой связи между старшими братьями, и ещё были Дейв и Несса… Что с их жизнью станет теперь? Они были маленькие и счастливые, не знавшие иного горя кроме семейных стычек, и Кет поняла, что ей не всё равно до этого чужого счастья. Дочки остались с Розой в поместье почти на двое суток, и у Кет отяжелела грудь.
Элайджа молча наблюдал, как она постепенно затихает на подушках. Приподнял ладошку, разглядывая отметины на запястьях от того, что он стянул их ремнём и поцеловал. Катерина никогда не контролировала его желания в постели, если он этого не позволял, и синяки и следы от укусов по всему телу были пусть не сильными, но явно свидетельствовали о том, что нужно быть очень выносливой женщиной, чтобы выдержать такой забег. Впрочем, его тело получило ещё больше отметин: Катерина не была мазохисткой, она не подчинялась и не возбуждалась от унижения, прямо наоборот – в горячке страсти не обращая внимания на такие мелочи, как синяки или царапины. Ладошка вяло скользнула в простынь, стоило её отпустить. Элайджа встал с постели. Всего двое людей воспринимали его не как человека способного контролировать всё и вся, и из них только одна женщина, в которую он, может, потому и полюбил настолько по уши именно за страстную требовательность к нему во всём и такую же безудержную самоотдачу, неиссякаемому интересу к жизни, и то, как ярко вспыхивали её глаза, когда в них зарождались новые мысли. Но теперь вместе с её сознанием и разговорами, ушли его забытье и покой. Его мыслями завладел только второй человек, настолько же близкий ему как и Катерина. Николаус.