Приключения первоклассника
Шрифт:
И всё-таки дети – изобретательный народец. Выход был найден, и не один. К первому, самому простому, прибегали, когда было совсем уж невтерпёж: махнув рукой на нормы приличия и на стыд, прудили прямо в штаны. Как правило, в таких случаях никто не тыкал в описавшегося пальцем, не смеялся и не выкрикивал обидных дразнилок: большинство из нас на собственном опыте знали, что это такое – терпеть до последнего. Конечно, учителя ругались, но поделать ничего не могли, и наказание сводилось к тому, что провинившийся ученик должен был убрать за собой лужу.
Ещё можно было пописать в тамбуре перед запасным выходом под лестницей, там, где мы в своё время лечили Минаева. Успешный исход визита сюда на уроке был гарантирован на все сто процентов, а вот на перемене – примерно в трети случаев: в тесный
Третий способ, к которому, как и ко второму, можно было прибегнуть и на уроке, и на перемене, назывался среди малышни «ленинским». В нашем крыле располагалось четыре кабинета (1 «а», «б», «в» классы и 2 «а»), а в самом конце была раздевалка для учащихся всех этих классов. В двух метрах от неё, рядом с входом в 1 «а», в коридоре была устроена перегородка из диагонально пересекающихся тоненьких штакетин. Она шла поперёк коридора, оставляя небольшой проход к раздевалке и двери 1 «а». Пространство перед перегородкой площадью примерно четыре квадратных метра было обнесено двадцатисантиметровым деревянным барьером и сплошь заполнено керамзитом. Посреди этой керамзитной поляны возвышался полутораметровый пьедестал из обитой кумачом фанеры, а на нём стоял здоровенный гипсовый бюст Владимира Ильича Ленина.
Тот, кто ваял этот бюст, видимо, знал, что его творение будет стоять в школе, поэтому попытался придать ласковое выражение лицу вождя, который, как известно, был большим другом детей. К сожалению, этот замысел не удалось воплотить в жизнь: на устах Ленина играла не добрая открытая улыбка, а злобная ухмылка; бородка клинышком торчала вперёд, будто председатель Совнаркома задумал какую-то гадость и, выпятив нижнюю челюсть, обмозговывал, как её провернуть; морщинки у глаз говорили не о весёлом нраве Ильича, а о мерзком язвительном характере. Обрюзгшие щёки и дряблая кожа на шее навевали мысли о том, что вождь совсем не чурался маленьких радостей жизни, в частности, алкоголя, обильной жирной пищи и плотских утех.
Вероятно, натурщиком скульптору служил какой-то старый паралитик, потому что голова Ленина была словно бы вдавлена в плечи, отчего возникало сходство с нахохлившимся грифом, который наелся падали и теперь дремал, переваривая её. Не добавляли обаяния вождю и глаза: эти два слепых бельма, пялящихся из-под тяжёлых, будто у неандертальца, бровей, имели одно неприятное свойство: в какой бы точке перед бюстом ни находился человек, казалось, что Ленин всегда за ним следит.
На перегородке по обе стороны скульптуры болтались в горшках какие-то жухлые лианы, ниспадающие ей на плечи, и Ильич высовывал из них свою порочную, искажённую низменными страстями физиономию, будто злобный троглодит, подстерегающий в джунглях добычу. Первоклассники (да и ученики вторых классов) очень боялись Ленина и шёпотом рассказывали друг другу, что по ночам у него вырастают длинные щупальца, и он, спрыгнув с постамента, с их помощью передвигается по коридорам и ловит детей, ночующих в школе.
Правда, днём сильного страха перед вождём мирового пролетариата ребята не испытывали, и об этом говорит тот факт, что они, зайдя за перегородку, дружно мочились в керамзит у подножия бюста. Это и был третий способ справить малую нужду без посещения туалета.
Здесь же некоторые умудрялись сходить и по-большому: они просили товарищей встать у скульптуры полукругом, сами же скрывались за их спинами, и, разрыв руками керамзит, какали в получившуюся ямку, после чего засыпали её. Вследствие этого возле бюста всегда нехорошо пахло.
Те школьники, кого родители воспитывали на идеалах коммунизма, говорили, что поступать подобным образом нельзя, потому что дедушка Ленин может обидеться и наказать навалившего кучу (или надудулившего лужу) ученика. В свою очередь сторонники отправления естественных потребностей в этом месте утверждали, что: а) Владимир Ильич не может обидеться, потому что он не настоящий и б) даже если он видит всё из загробного мира, он не будет мстить по причине своей любви к детям.
Глава 5. В здоровом теле – здоровый
духВ тройку наиболее травмоопасных мест в школе наряду со столовой и туалетом входил спортивный зал. Два раза в неделю наш физрук Егор Матвеевич Демьянов заходил к нам в класс и, ослепительно сверкая золотыми зубами, объявлял: «Живо построиться – и на выход!» Одни уныло вылезали из-за парт и, еле волоча ноги, плелись к двери и вставали попарно – в таком же порядке, как и перед походом в столовую. Другие принимались отговариваться, заявляя, что их мучат серьёзные заболевания, вследствие чего физические нагрузки категорически противопоказаны. В таких случаях Егор Матвеевич, продолжая блестеть зубами, подходил к симулянтам, хватал их за цыплячьи шеи и, невзирая на вялые протесты, вышвыривал по проходам между парт к доске.
Кое-как сформировав некое подобие колонны, похожей, скорее, на полудохлого червяка, бессильно мотающегося из стороны в сторону, мы шли тем же путём, что и в столовую, но в вестибюле поворачивали не направо, к лестнице, а налево, к дверям спортзала. Уже за несколько метров до них многих детей начинало мутить из-за отвратительного смрада, волнами накатывающего из школьного лазарета (напомню: он занимал две раздевалки спортзала).
Зажимая носы и стараясь не смотреть направо, где находился лазарет, мы пересекали тёмный тамбур. Уши наполнялись хрипами, стенаниями, мольбами и плачем больных. Всем, даже неисправимым дебоширам, становилось не по себе; каждый думал о том, что сам может оказаться здесь, за этими полуоткрытыми обшарпанными дверями, где в бреду метались на вонючих жёстких матрасах, расстеленных прямо на полу, несчастные дети.
Невольно ускоряя шаг, мы наконец входили в спортзал и получали возможность дышать полной грудью. Конечно, и тут воздух не был напоён ароматами, но всё-таки застоявшийся запах пота не шёл ни в какое сравнение с тем чудовищным вязким смрадом, что распространялся из раздевалок.
В спортзале, как правило, занималось одновременно три класса. Самые старшие играли в баскетбол или волейбол, ребята помладше оккупировали шведскую стенку и брусья со сложенными под ними матами, а совсем уж мелкие, то есть мы, боязливо пробирались на противоположную сторону помещения и становились у стены как приговорённые к расстрелу коммунары.
Учителя физической культуры Грачёв и Панов, которые вели уроки в среднем и старшем звене, обычно давали ученикам мяч, пару обручей и скакалки, а сами уходили в подсобку слева от входа и там употребляли горячительные напитки. Доставив нас в спортзал, Егор Матвеевич бросал класс на произвол судьбы и присоединялся к коллегам.
Пережить эти сорок пять минут было непросто. Плохо было, когда старшеклассники играли в волейбол; приходилось постоянно следить за мячом, который вследствие мощных ударов некоторых игроков частенько уходил в аут и летел в нашу сторону. Потеря бдительности грозила увечьями. Именно так произошло в случае с учащимся 1 «а» класса Алексеем Фоминым: он зазевался и не успел увернуться от полетевшего в него мяча. Мячик врезался Алексею, за какой-то надобностью повернувшему голову вбок, в левую сторону лица. Мальчонку со страшной силой отшвырнуло к стене; он приложился об неё всем телом и бесформенным комом сполз вниз.
К месту происшествия подбежал один из десятиклассников, но не за тем, чтобы оказать помощь травмированному пацанёнку: он подхватил мяч и вернулся на площадку. Одноклассники столпились вокруг лежавшего ничком Алёши; кто-то перевернул его на спину, и тотчас же у всех вырвался судорожный вздох – та часть лица, на которую пришёлся удар, вздулась и приобрела багровый оттенок, из свёрнутого носа и расплющенного уха сочилась кровь, а глаз выпирал под заплывшим веком, как бильярдный шар.
Ребята с большим трудом усадили пострадавшего и попытались привести его в чувство, слегка похлопывая по щекам. Вскоре Алексей приоткрыл неповреждённый глаз, сделал вдох, видимо, намереваясь что-то сказать, но тотчас же скорчился от безудержного приступа кашля. Изо рта его хлынула настоящая кровавая Ниагара, и он, повалившись на бок, забился в конвульсиях, а через минуту затих. Мальчик был мёртв. Как потом выяснилось, удар об стену послужил причиной перелома нескольких рёбер, которые буквально разорвали одно лёгкое.