Приключения сомнамбулы. Том 2

– Сечёте, сечёте, – Тима, копаясь в меню, пристально глянул на Соснина, повторил, – сечёте.

– Так умно анализируете, а телевидение – тупое, смотреть не хочется… зачем вообще телевидение? – недоумевала Алиса, – только для развлечений?

– Для охмурений, – хмыкнул Тима.

– Да, – согласился Соснин, – раньше охмуряли пыльной идеологией, теперь глупые, но яркие шоу преобладают. Телевидение ведь появилось как раз тогда, когда человечеству пришло время сделать лоботомию.

– Сечёте, сечёте, – снова похвалил Тима, ничуть не обижаясь за человечество.

– Не только в Коктебель, Форос ездили отдыхать, – подала голос Света. – На Пицунду осенью слетались с друзьями.

– Били баклуши в своих НИИ, дожидаясь отпуска.

– Не обязательно все били баклуши, не обязательно, мама с папой, их друзья, диссертации защитили.

– Вот именно! Спешили защищать диссертации, чтобы безнаказанно, так сказать, на законных основаниях бить баклуши; теперь весь свой неизрасходованный тогда темперамент опять-таки безнаказанно можно пустить на слезливую защиту якобы гибнущей демократии.

– На Пицунду слетались с друзьями, до гор плавали! – повторялась, упрямо связывала рвущуюся нить Света, которую не только судьба форосского узника, но и судьбы русской демократии не занимали.

– До гор? – недоверчиво повернулся Тима.

– Ну-у, далеко заплывали в море, чтобы заснеженные вершины поднялись над сосновой рощей, заплывали и – любовались, к вечеру, когда солнце садилось, снег становился розовым.

– Таким, наверное, увидели сказочный мыс подплывавшие аргонавты, – предположил Соснин, легко проглотив обиду, вызванную той небрежностью, с какой его юные спутники отметали вопросы о почему-то раздражавшем их узнике, юбилее, – аргонавты увидели тёмно-зелёную, мягкую, как мох, рощу, захлёстываемую гребнями волн, бело-розовые вершины гор, похожие на облачную гряду. Но случился шторм, аргонавтов отнесло к югу, к колхидскому побережью, куда, собственно, они и стремились.

– Что за аргонавты?

– Древние греки, они плыли в Колхиду за Золотым Руном на корабле «Арго», но сбились с курса и…

– Представляю, как обрадовались, завидев рощу и горы!

– Думаю, Орфей не удержался, запел.

– Орфей?

– Ну да, он был на борту.

– А Эвридика?

– Увы, это из другой оперы.

– И чёрно-лиловый, с голубым налётом виноград там выращивали. Сладко-терпкий, вкусный-вкусный, с ароматом особенным.

– Да, «Изабеллу»!

– И ещё на Пицунде разводили китайский фрукт, или ягоду, вкус, как у смеси земляники и ананаса, запах – хвои.

– Фейхоа, – подсказал Соснин.

– Пробовали?

– Грешен, полакомился.

– Счастливый!

– Фейхоа продают в сезон на Кузнечном рынке, – вставил Тима, – покупай сколько хочешь.

– А мандарины…

– Лучше марокканских?

– В зелёной кожуре, с кислинкой.

– Ночью на пляже, мама рассказывала, пили молодое вино из поллитровых стеклянных банок, которые от кабачковой икры оставались, в трёхлитровых банках у грузин с абхазами вино покупали, из поллитровых пили, и купались голые, и опять пили у костра, пограничники прогоняли с берега, прятались от них в роще и пили, пели… забыла их весёлую песню, задорную, немножко блатную… про какое-то райское местечко, про сказочный Марсель… там…

– Там девочки танцуют голые, а дамы в соболях?

– Да, да! – а воры носят фрак!

– Послушать маму, так на Пицунде, когда дожди заряжали, дикари на парочки разбивались, забирались в свои сарайчики с протекавшими крышами и – трахались, трахались, трахались, – Света взмахнула ресницами, блестящие, холодные прозрачно-серые прожектора ослепили Соснина, но успел увидеть огоньки, вспыхнувшие в блестящих прозрачно-серых глазах Алисы.

– Мокрый рай в шалашах.

– Почему в шалашах? «Трёх звёзд» не было?

– Даже и «двух звёзд» не было.

– Надоело в пятизвёздных бунгало трахаться, потянуло в сарайчики с дырявыми крышами, – глухо объявил, не поднимая головы, Тима; Света сделала каменное лицо, лишь брильянтовая подвесочка качнулась под мочкой уха, но Света, зло посмотрев на Тиму, всё-таки спросила. – Как пенистое молодое вино называлось?

– Маджари, – помог Соснин, – слетали бы в сентябре-октябре, когда давленый виноград забродит, попробовали бы.

– На Кавказе война, чеченцы взрывают, похищают, головы отрезают.

– Война? Из-за чего? – оживился Соснин.

– Не желаю говорить о войне! Вам самому-то не надоело? Только о чеченцах и слышишь, по телеку – сплошь взрывы, расстрелы.

– Ладно. Нынче попивают в своё удовольствие молодое винцо? В благословенных краях, там, где не воюют?

– В Лион летала на день «Божоле», на Новый Год по французскому винному календарю – упилась. Хмельное молодое вино, сортов не сосчитать, свой сорт в каждом баре, но ничего особенного, вино как вино.

– В Москве, Питере день «Божоле» в тот же день, что в Лионе, – Тима, погружённый в меню, не расставался со своими мыслями, чем-то всерьёз озабоченный, в болтовню вставлял лишь краткие, точные реплики.

– А за что вы пили вино из банок, тогда, на пляже? – спросила Алиса.

– За то, чтобы они сдохли!

– Кто – они?

– Это был обобщённый тост-ритуал. Подразумевались все, кто «держали и не пущали», все партийные вожди, все их опричники.

– Ну дождались, сдохли кремлёвские старички, опричники бизнесом занялись, что с того? Кому лучше стало? В «Старой Квартире», – не сдавалась Света, – у людей слёзы на глазах навёртывались, когда вспоминали… и как весело на целину ездили! Через всю-всю страну, романтичную песню в вагонах распевали, забыла название. Её не исполнят в мелодиях Золотого Века?

– «Сиреневый туман». Распевали не в плацкартных вагонах, на целину в теплушках везли, а Золотой Век к тому времени благополучно кончился.

– Тысяча лет прошла, – усмехнулся Тима, а перед взором Соснина пронеслись картины, которые, казалось, писались ещё вчера.

– Ну и память у вас, Илья Сергеевич! Так почему же…

– Коллективная аффектированность. Постаревшие дети самообмана в юность возвращались, вот и навёртывались на глазах слёзы. И ещё они по-детски удивлялись тому, что их юность вовсе не вылилась в вечный праздник, что в них, неумолимо дряхлеющих, опасно что-то меняется, жизнь убывает… прошлым умилялись, настоящее обвиняли в своих душевных бедах, понимаете?

– Со скрипом, – развёл руками Тима.

– Но ведь уникальная цивилизация рухнула, народ у разбитого корыта остался, – Света явно повторяла чьи-то слова.

– Зато свободу получили.

– Кому свобода эта нужна? – удивилась Алиса. – И не смотрите на меня так, я хоть и смахиваю на дурочку, спрашиваю серьёзно.

– Как кому? Всем. Свободой, не замечая, как воздухом, дышат.

– Свобода? Где вы-то её увидели?

– Разве не свободно, когда и куда хотите, летаете?

– Всё разрушено, разграблено. Думаете – ради свободы?