Приключения сомнамбулы. Том 2

– Знаю куда подвезли, – идём?

перед тем как «Сезам» открылся

Поднялись в «Танцпол», где бушевал бал, протиснулись сквозь голые руки, плечи, спины, сквозь букеты духов, косметики, сияние улыбок, сверкание драгоценностей. Соснин уже рассматривал торопливо-собирательную живопись на фоновой, за спинами музыкантов, стене другими глазами. Любопытно! – всё, что когда-то поразило Соснина, все изобразительные сокровища бызовского сундука с какими-то нервными искажениями, с какой-то животной грубостью, залихватской яркостью воспроизводились на этой стене, с которой краски, стили и композиции, смыкаясь в невиданный декоративный коллаж, возбуждающе плескали в танцующих. Любопытство Соснина разогревалось не собственными свойствами этой подражательной, хотя и открыто издевавшейся над почтительными копиистами живописи, но вполне оригинальным, возможно, что и концептуальным художественным подходом; с игривой наглостью фреска замахнулась синтезировать едва ли не всю историю живописи, она, эта впечатляющая многовековая история, вся без ограничений, превращалась безответственным смельчаком-художником в отдельный объект изображения и будто бы писалась с натуры. Вот именно, протяжённая запутанная история писалась, как пейзаж или натюрморт! Угадывались имена, сюжеты, манеры. Всё, что накопило станковое искусство, изымалось из условной копилки, рассредоточенной по мировым музеям, чтобы смешаться и перемешаться в новой, вольной, если угодно – фривольной композиции на стене. В самом деле, зачем ходить по музеям? На одной стене, на всего одном участке её, на который упало световое пятно, были и вангоговские подсолнухи, и розовые плоские плясуны Матисса, и стареющие клоунессы Тулуз-Лотрека, и экзотические заросли таможенника Руссо, и, вперемешку с постимпрессионистами, самые примелькавшиеся из флорентийцев с венецианцами во всей их ренессансной красе. Вот, к примеру, боттичеллиевский «Неизвестный с медалью…», выписанный с иронической тщательностью, даже тонкостью, при том, что плодородный тосканский пейзаж за оконтуренным солнцем плечом Неизвестного сменила песчаная пустыня с монстрами на паучьих ногах, явно украденная у Дали. А вот, чуть поодаль – всплывший, как зрячее светило, над тёмным сбитнем фигур рембрандтовского «Ночного дозора» – небесный глаз, ага, «Фальшивое зеркало», только вместо зрачка – чёрный квадрат. Породнились Магритт с Малевичем, а подкладкой для их противоестественного союза служили слепяще-яркие пятна и зигзаги абстрактных эскпрессионистов: синее и жёлтое, зелёное и красное. И всё это – для чего? Подробный рассказ живописи о живописи как фон? Соснин удручённо посмотрел на танцующих, музыкантов, которые неутомимо дёргали струны, извивались, что-то выкрикивая и подпуская цветного дыму; Тима же тем временем приоткрывал дверцу, совсем незаметно врезанную в один из расплывчатых фовистских сюжетов. Тима и Алиса, Соснин и Света друг за дружкой, с детской веселостью сцепившись руками, словно и сами пускались в какой-то танец, юркнули в зыбкую пустоту.

И очутились в безоконном, со многими дверьми и серыми бархатными банкеточками в простенках зальце, застланном мягким бледно-серым ковром, стены и потолок были задрапированы штофом, таким же, как ковёр, бледно-серым.

Их встретил худой сосредоточенный юноша в строгом сером костюме.

Внимательно повертел Тимину карточку, успокаиваясь, оглядел всю компанию, задержавшись полным сомнений вглядом только на Соснине; для порядка склонил прилизанную голову, тихо осведомился нет ли у них взрывчатки, огнестрельного или холодного оружия, и – услужливо распахнул центральную двустворчатую дверь, залицованную каким-то редчайшим серебристо-серым тропическим шпоном, дверь, неотличимую от стен и потолка по цвету.

игра, приглушённые страсти

Убранство большой залы, в которую они попали, было выдержано в тех же тонах, только зала, похоже, вытянулась вдоль фасада, во всяком случае внимание Соснина сразу привлёк ряд высоких окон, наглухо затянутых присобранными серенькими – в тон стен, пола и потолка – батистовыми гардинами.

– Как тихо! – шепнула Света.

Да, тишина после «Танцпола» с «Шаровней» ошеломляла, тем более, что в зале находилось довольно много людей; они чинно сидели у удлинённых, поставленных косо, под острым углом к стенам, залицованных серым шпоном столов; низко над столами, высвечивая что-то сверхважное, что-то, из-за чего, собственно, люди и собрались, повисли светильники с конусообразными серыми абажурчиками; косо поставленные в прямоугольном зале столы заряжали нервным напряжением пространство.

Обо всём этом успел подумать Соснин, пока их, соблазнительно покачиваясь на шпильках, подводила к свободному столу душистая крошка с бледными глазками, на ней был серенький приталенный костюмчик – короткая юбочка, жакетик с вздёрнутыми острыми плечиками – и узенький коричнево-синий, в косую полоску, галтук; стол был крайний, рядом с ним в мерцавшую серенькой тканью стену был искусно вмонтирован декоративный каминчик с матовой беломраморною доской, которая лежала на повисших в воздухе холодных, из голубовато-серого полированного мрамора, кронштейнах.

Гости рассаживались, крошка мельком оценила карточку, протянутую ей Тимой, и плоской лопаткой сдвинула по столешнице в неглубокое, залитое светом лампы, оклеенное серым фетром корытце, несколько твёрдых коричневых и синих кружков; после чего перекинулась с Тимой парочкой невнятных словечек и крутанула какую-то торчавшую из корытца, похожую на горизонтальный штурвал, штуковинку с латунными пальцами и остриём в виде стрелки.

– Тима на семнадцать поставил, – зашептала Света.

– Почему на семнадцать?

– Так выпало.

В это время Тима, явно сдерживая азарт, сгрёб в кучку кружки… Алиса бурной пантомимой изобразила аплодисменты.

Лопаточка придвинула кружки; заколебалась, замерла стрелка.

На сей раз в бесшумной восторженности сложили ладошки и Алиса, и Света.

– Сколько выиграл? – переходя на шёпот, наклонясь к уху Светы так, что задел прохладный брильянтик, спросил Соснин, когда увидел как крошка-крупье взяла Тимину карточку, сунула её в щёлку, расположенную в торце стола, у края его, и повозила карточкою в щёлке туда-сюда.

– Тысячу!

– Ой, уже три!

– Где же деньги?

– Их мигом переводят на банковский счёт, видели, она магнитную карточку… Соснин видел, а привиделись ему горячо горящий камин, пачки купюр, безумное пламя в зрачках…

Встал, подошёл к одетому в штоф простенку у ближайшей гардины.

Освежавшей прохладой дышали кондиционеры.

За всеми серыми столами, тонувшими в гипнотической тишине, игроки заведённо священнодействовали с коричнево-синими кружками и карточками.

Задев плечом, непроизвольно качнул гардину; качнул и обмер – в дневной просвет у подоконника втиснулся гранитный берег Мойки под Строгановским дворцом, борт и стеклянные чешуйки крыши расплющенного, медлительного кораблика; почудилось даже пыхтение мотора.

Судорожно взялся вычислять, где в игорном лабиринте могла бы прятаться лестница, чтобы дать дёру, вдруг сообразил, что такими же серенькими гардинками были затянуты витринки книжного магазина, вернее, бывшего книжного магазина, да-да, к окну с объявлениями службы знакомств и сувенирными фавнами примыкала та самая железная дверь, через которую они… но почему попали в «Танцпол»? А «Шаровня» и вовсе через дорогу. Отогнал пространственные сомнения. Итак, воодушевлялся, книжный магазин переоборудовали в казино? Если так, казино на первом этаже, и лестница не нужна, в окно… и – на набережную Мойки!

– Теперь попробуем-ка текилу! Платиновую! – вполголоса позвала, бесшумно подходя и одёргивая платье, Света, – Тима грозится пустить на пропитие выигрыш!

водка лучше (отрыжка квасного патриотизма в богатом на сюрпризы текила-баре)

Первое, что пришло на ум глотнувшему горящую жидкость…

Но сначала за затейливо присобранными портьерами из серебристо-серого плюша обнаружилась полукруглая ниша с двумя тощими, холодно отблескивавшими серомраморными колоннами по краям.

Каких только мексиканских бутылок и бутылочек не было на полукруглых стеклянных горках, перед которыми изгибалась стойка с высокими табуретками, обтянутыми серой кожей, какие только кактусы с пылевидно-серым налётом на мясистых листьях, иголках не красовались в керамических горшочках, подвешенных на невидимых нитях!

Тихонечко пел, постанывая и притопывая, ансамбль латинос.

– С червячком есть текила? – на миг осмелел Соснин.

– Есть и с червячком, если отважились – пожалуйста!

– Не стоит рисковать! – две очаровательные гримаски.

Молоденькая барменша тоже остерегающе и смешно поморщилась; ей дивно шло коричневатое пончо, гармонировавшее с серебристою гаммой стен.

А как хороши были Алиса и Света! Какая лучше? – рассеянно подумал, обжигаясь вторым глотком, заметил биение жилки на загорелой Светиной шее, Света наклонила голову, потянулась к бокалу, на качнувшегося Соснина глянули его собственное отражение и отражения двух одинаковых ангельских головок, теснившихся в зеркальной глубине полок, и эта серебристо-серая летучая гамма… их ждало увядание, сияние глаз настоится горечью…