Приключения сомнамбулы. Том 2
Шрифт:
– В группу сопровождения приглашены…
По косому трапу поднимались оркестранты в бордовой униформе.
Высоченный борт.
Красная полоса на трубе.
Реяние красно-бело-синего флага.
– Где они, где Алиска, где Тима? – забеспокоилась Света, озираясь по сторонам; её странная вялость сменялась приступами тревоги.
– Акция началась в Санкт-Петербурге, грустную канву её задал «Петербург без Довлатова», мы смотрели на изменившийся город его глазами… – декламировала Ика.
– Мы прошлись с телекамерами по улице Рубинштейна и Щербакову переулку, – подхватывала Иза, –
– Да, слово без для нас ключевое, мы ревниво следим – чем заполняется оставшаяся после него пустота?
На капитанский мостик поднялась голоспинная Пьеха во вспененном бело-розовыми кружевами концертном платье на лямочках: вальсируя, трубно запела, и пела, пела, округло отводя свободную от микрофона руку в перчатке по локоть, словно приглашала в объятия смущённо сросшегося со штурвалом морского волка.
– И вот мы отплываем в Таллинн, на борту победительницы… нельзя смотреть без слёз… времени неподвластна память… любовь…
– Проща-а-й, люби-и-мый горо-о-д, – безголосо затянули на корме победительницы-старушки.
Как провожают пароходы? Совсем не так, как поезда… вода, вода, – подыграл невпопад оркестр.
В толпе провожавших, у трапа, выделялся остриженный «под ноль» скандалист в толстовке – размахивал палкой с косым плакатиком «Позор пасквилянту и его клаке»!
– Да, завтра мы увидим уже Таллинн без Довлатова, начнём поминать в «Пегасе», на Харью, где Серёжа пропивал гонорары, а затем…
Почему два «нн», почему? – молча недоумевал Соснин, Света вряд ли смогла бы удовлетворить его орфографические претензии.
– А затем…
– Да, затем мы пересечём Атлантику, в программе «Нью-Йорк без Довлатова» согласились участвовать Пётр Айль, Рэм Каплун, Константин Кузьминский… Довлатов, отдавший русской литературе весь жар души, стал гражданином мира, его творчество не знает границ…
У Роханова-Ужинова задёргалось конвульсивно веко, грохнулся на пол. – Вызовите «Скорую», вызовите «Скорую»! – заорал Гульянов; кто-то накапывал в ложку из пузырька, кто-то, расстегнув молнию замшевой блузы, понадеялся на искусственное дыхание.
– Оттащите в сторонку, здесь не место трупу, здесь пьют, кушают! – развизжалась профессорша.
– Так-так, появился труп, – выдохнул в микрофон Ванецкий.
– Лиха беда – начало! – обнадёжил Ук.
– Солнышко, кто окачурился? – наклонился к подруге скотопромышленник, нажимая кнопки мобильника.
– Забыл? Ты деньги ему давал на заморочки, на «Евразийский форум».
– Маржа какая? – кивнув, справился у телефона скотопромышленник и, разливая по рюмкам текилу с червячком, вновь закивал, – лады, лады, – и, отключившись, чокнулся с подругой, закусил горяченькой бургундской улиткой.
Бездыханное тело укладывали на опоздавшие носилки; во тьму ловко нырнула лазерная рекламка: «Гробы кедровые, душистые».
– Жизнь продолжается! – натужно-весело вскричал конферансье на эстраде, тот, что служил создателем атмосферы, и захлопал в ладоши.
Из трубы валил пар.
«Анна Каренина» была удивительно хороша! – нарядная, белая-белая, на фоне чёрного неба.
– У нас на связи из Франкфурта искусствовед с мировым именем, Анатолий Львович, слышите нас? Вы в прямом эфире! – закричала
Ика.Возник деловитый, в солидном серо-полосатом костюме, Шанский – среди ярмарочных стеллажей, уставленных книгами; за ним, у стенда с рекламными буклетами, возился Ойсман.
– Анатолий Львович, вы слышите нас, слышите?
– Слышу, но к сожалению, не вижу, так хотелось бы, – галантно заулыбался Шанский и помахал невидимым соотечественникам.
– Анатолий Львович, поздравляем вас с замечательным успехом – «Город как текст», если судить по восторженным отзывам, которые приведены пресс-релизом «Райской раковины», стал одним из хитов франкфуртской книжной ярмарки!
– Одним из трёх китов, – поправляя, пошутил в своём духе Шанский, – два других – это уникальные подсерии о городах без Бродского и без Довлатова.
– Приятно, очень приятно, что и оригинальные проекты нашего спонсора на франкфуртской ярмарке столь же успешны, жаль, однако, что занятость не позволяет вам вместе с господином Ойсманом… – надрывалась Иза.
– Анатолий Львович, вы близко знали Довлатова! – врезалась в беседу Ика, – вспомните, пожалуйста, о главной его мечте. О чём он мечтал?
– Выступить с отчётным докладом на съезде ветеранов конвойных войск.
Благодарный многопалубный смех, смеющиеся физиономии в иллюминаторах.
– Мы волнуемся, как сложится океанский переход…
– Семь футов под килем…
– Спасибо!
Раскинулось море широко, и волны бушуют… – грохнули оркестр с хором на верхней палубе, на другой грани экрана Битлы нежно завели «Жёлтую подводную лодку», а на третьей грани некстати достали из баренцовых глубин аварийный атомоход – кашалота с оторванной головой.
– Уходит спутник, уходит спутник! – истошно заголосили Ика и Иза, – что ещё, Анатолий Львович, вы пожелаете всем нам, собравшимся на борту «Анны Карениной», накануне отплытия?
– Не попасть под поезд!
– Откуда здесь поезд? – вспомнил о серебристой стреле Соснин.
– Под «Плаза-Раем» проложена скоростная линия.
Под? Это была зацепка.
Тут-то у Шанского задрожали губы, он вывалился из кресла, к нему кинулся кто-то от стеллажей с книгами, укрупнился план, срезавший руку, которая торопливо прощупывала пульс. – Вы увидели в прямом эфире скоропостижную… Смерть в прямом эфире! Смерть в прямом эфире! Смотрите только у нас, – закричали ведущие всех телеканалов с разных граней экрана. С пугающим самого равнодушием смотрел Соснин, втравленный в какой-то дьявольски-неотвратимый сюжет, на эту повторную, растиражированную смерть в эфире.
– Илья Сергеевич, вы побледнели… вы его знали? – зашептала Света.
– Солнышко, кто сейчас окачурился? – громко осведомился туговатый на ухо скотопромышленник. – Какой-то искусствовед с мировым именем, фамилию не запомнила, – подмазывала губки подружка.
– Знал, знал – он мой одноклассник.
– Хорошо, что там, у немцев, концы отдал, а не здесь, как тот… ну тот, которого вынесли, терпеть не могу покойников, – выпил и спросил у телефона скотопромышленник, – отбомбился? Лады, пора братву поднимать в атаку.