Приключения Трупа
Шрифт:
А если я — Труп, где песни и медь труб?
Моя слава, ведь, лава везде и всегда. Да!
Нужна явка и прыть! И коня в загоне — нет!
Должна быть справка, что меня хоронят сто лет.
И другая — знаю, по молве идучи — что две тысячи.
Значит, не эксперименты на кляче? И номер — удачен?
Помер — и оживу. И во рву аплодисменты сорву в придачу.
Мертвечина — молодчина! Повсюду — причуды!
А сколько куп!
А народ — беспечный.
Только Труп живет вечно.
Сказка о Трупе — встряска с натаской.
Для мертвецов —
Что дружно обнаружено, то — нужно и заслуженно.
Но для кого и для чего?
Герой — спесив и горд, но — ни жив, ни мертв.
Эскорт — простой, но — стыдлив.
Настрой — в застой: пыль — в перелив.
Но стиль — красив.
А о чём поём?
Порошок круговерти — мать всего: в срок не загнать.
Хорошо за смертью его посылать!
Что не умрёт, то разродится: частица забот перейдёт на лица.
Наоборот, род — граница: что не родится, то не умрёт.
Голым рождён на поклон, голым и погребён — но закон не писан весёлым и крысам.
Шутник — озорник, а покойник — невольник: сил не собрать и на номер, но пошутил — и опять помер.
Прыть — не у дел: сильней — сеть.
Жить не умел — сумей умереть.
Восхваляй невзначай: творца — за судьбу, молодца — за борьбу, подлеца — в гробу.
Но приключения Трупа — не только учение: глупо гнать вспять на польку рать из захоронения.
Обучать надо скупо и не преградам — движению.
Проблема — где мы.
Но из хмурой темы нетрезво лезут понурые теоремы.
Надо — развеселить!
Но нить эскапады вихляет от края до края.
И что за стиль? Угроза? Кадриль?
Рифмы — сливки, но ритмы — урывки.
Свобода — для хода, но своды — не броды.
Фигура — дура в пляске, а литература — фура в тряске.
Вопрос — дед и сед, а ответ — курнос.
А секрет подрос невпроворот и ждёт ключа.
Пора: игра — горяча.
Объяснение сочинения — закон закона.
И он — вона!
Поэзия — претензия и дуб, но — труп: устала от рифмы и мало от ритма свободы.
И проза — поза и дуб, но — труп: ни материала, ни сюжета, и за это — ни свода.
Живая тема умирает, а за проблемой и стиль уползает в пыль.
Такая простая быль!
Без барабанов и труб.
И только труп — без изъянов: нисколько не умирает гниль.
Вот и переворот!
В литературу идет наконец не фигура, а урод — мертвец.
И с ним пропадёт зажим, и вновь оживёт на страницах любовь, и безногий сюжет помчится убийцей к дороге побед.
Под сводами рифмы свободные ритмы поэзию с прозой, как фрезию с розой и лезвие с грёзой, сведут — и тут, без границы, родится под небом и стиль разговора, в котором и небыль — опора, и быль — что притвора, умора и суд.
В морге литературы кудесник песни, беспечный творец фактуры возлагает венец структуры на труп — и смурый наместник плесени вызывает восторги и оживает навечно для оргий, если не глуп.
Какая стезя у края нельзя: я — оживляю!
И поучаю других: живой — затих, неживой — в бой!
Срубите дуб — вредитель куп: властитель дум — угрюм и груб.
Возьмите труп, чуб — набекрень: вживите в пень — творите сень — гоните лень — спасите
день!Приключения Трупа — не лупа для зрения, не семя на продажу и даже не образцовая процедура захоронения химер.
Время покажет, что это — новая литература: поколениям — в пример.
Шедевр!
Однажды нищий просил у граждан на одежду.
Вопил, что — без сил и пищи с супом, а прежде был важным Трупом.
Предложили ему бахрому из утиля роб — отгрёб:
— Ни к чему!
А подарили гроб — под смех, на рынке — легендарный старожил благодарно пригласил всех на поминки:
— На днях умру, и не за страх, а подобру!
Раз пришли — отказ:
— Не до земли.
На другой день — не помер:
— На покой — лень.
На третий — и не вспомнил никто.
А окаянный на рассвете влез в деревянное пальто, и мальчишка-головорез заколотил что было сил крышку.
А второй вприпрыжку — за толпой.
К вечеру беспечный народ подвалил на исход.
Оценил обстановку — похвалил уловку:
— Стол — гол, а в гроб — хлоп!
— Усоп под сурдинку, чтоб — на дармовщинку!
Но на погост не уносили находки:
— Что за тост на могиле без водки?
— И на яму нету ни грамма монеты!
Снабдили мальчишку мелочишкой и преподали урок — послали в ларёк: для морали соорудили кой-какой запой.
Поговорили о шалунишке:
— Жлоб скупой!
— Слишком!
И — открыли крышку.
А гроб — пустой.
Вот был смех глуп!
Для тех чудил и живет Труп.
Оттого и будущие люди: и служащие под крышей, и орудующие напоказ пером, не раз и засудят его, и опишут с добром.
И труд писак и суд перетрут бумаг — пуд.
А шквал трудов — ВАЛ ПУДОВ.
ЭТО — ШЕДЕВР!
Наши предки, как показывают раскопки, не сразу распознавали мёртвого. После смерти за покойником ухаживали, как за живым: его укрывали от холода, сажали за стол, носили на охоту и укладывали в постель. Затем, понимая, что он не оживет, но не желая расставаться, мертвеца устраивали поудобнее в общем или отдельном жилище. Наконец, дурной запах и болезни принудили живых избавляться от покойников: их стали съедать, выставлять на прокорм птицам и зверям и, наоборот, прятать под землей и водой, в пещерах, под камнями, ветками и листьями, а также рассекать на части, сжигать и разбрасывать кости и пепел. Привязанность к умершим побуждала и сохранять останки вблизи, в безопасных для живых местах: в ящиках, урнах, склепах, могилах.
Автор «Приключений Трупа», похоже, открыл еще один, принципиально новый, тип отношения к покойнику. Он увидел в нашей жизни первые признаки полезного применения мертвых.
В книге много ситуаций, когда живому выгодно использовать мертвеца. И это — самые будничные обстоятельства: покойник помогает ученым, производственникам, торговцам, солдатам — и, наконец, сам заменяет живых.
В «Приключениях Трупа» мертвец и государством правит, и в космос летает, и любви не чужд. Да еще как не чужд! Он — и возлюбленный, и жертва изнасилования, и новобрачный, и изменник супружескому долгу!