Приключения Трупа
Шрифт:
Мертвец вздохнул, зевнул, срыгнул на стул и наконец сел посреди гроба и с видом судьи не у дел поглядел в оба.
Посмотрел и пропел:
— У гниды обида? На что? А под расстрел никто не захотел?
И брезгливо, как рачка или подтирку, схватил за шкирку болтливого старичка-морячка и подарил ему в корму да в тыл такого горячего тычка, что седой старожил с кондачка прибил головой к стене висячую подкову, а другой провозгласил сурово, что на войне служил старшиной у пирса и дружил с начальством у принца, открыл нараспашку форточку, закурил взатяжку, стремглав засучил рукав тельняшки, опустился на корточки, вцепился в пряжку и
А третий удушился на подтяжках.
Но его откачали и оправдали:
— Сплетник, но едва ли от того не тяжко!
Для услуг новому покойнику собрали круг из женщин.
Бедовому полковнику сказали, что с ним — недосуг, и прогнали:
— Одним мертвецом в дом меньше!
Папашку с пряжкой уложили в гроб и, чтоб никого не уличили в нечестном, похоронили вместо того, кого отпустили, в его могиле.
Но следствию сообщили, что маньяк в роде трупа или группа гуляк зверствует на свободе: бьёт народ и кладёт в мусоропровод.
А остальным передали, что не нарушали норм морали и генерал не оживал: дым — без огня и корм — не в коня.
Однажды мимо его могилы шел чудодей, который незримой силой врачевал людей.
Ни с того, ни с сего вальяжный знахарь с укором заахал:
— Скорей — к нам! Завал — тяжёл, а там, под землёй — живой!
Срочно собрали проходящих, откопали ящик и точно: в нём — калачом — самый упрямый герой!
Увидали — воочию.
Поколдовали, дали в нос, послали наперерез вопрос и узнали, что залез — ночью.
А причину и картину оригинал-мертвяк обрисовал так:
— Искал пристанища. Гулял по кладбищу. Читал бесподобные надгробные морали. Размышлял о границе начал. Но больше — про то, чтО сохранится дольше: камень, память или парень в яме? От печали заскучал. Вдруг — зуд: берут на испуг! На стене — обо мне. А я — жив! И брехня — на брехне: игрив, мол, чудак, да и шел не так. Бестолково — о поросли детей беспечности, и ни слова о моей формуле вечности! Того бы писаку — за каку и — в прорубь, чтобы не вякал, голубь! Да и стена — не видна и жидковата. Не гостиница — вата! И год не проживет: рассыпется. Сказал: «Погодите!» — взял лом с кайлом и переписал некролог на том граните. Так насочинял впрок про виток дорог, честь в борьбе и знак последствия, что обещал себе залезть туда навсегда — для соответствия. Но поправлял слог понемножку — раздолбал материал в крошку. От досады и огня пожелал взглянуть на гада, что лежал за меня. А достал — жуть! Не продохнуть от смрада! Отволок чуток и хлоп — упал в гроб! А потом из-под земли услыхал: пришли гуртом и без наряда навели порядок. Спасибо глыбам, что зарыли в могиле одного меня — без того гнилья!
Занимательный рассказ Трупа потряс группу спасателей.
Старательно обсудили пути забияки и оттиски на могиле, сурово отматерили враки писаки и решили пойти на поиски второго мертвеца — гнилого наглеца.
Не забыли и ящик: материал оценили как средний, но подходящий и — за полцены уступили соседним скорбящим.
А шебутного живого попросили, чтобы из-за гроба и стены не возникал:
— Генерал, не генерал, а — молчком!
Проводили тычком и пригрозили кольём:
— А не понятно — могём обратно!
На том и отпустили.
А он пришел за пенсией.
Но закон — зол, а контора — опора: бетон.
Ему — песнями:
— Тресни, а ни к чему. Такой — под землёй. Из хаты в канавку
выписан, и оплату на поправку — выкуси!Он — в стон, да в матерь, да в вой:
— Галиматья! Дайте справку, что я — живой!
— Таких нет и по бланкам. Привет останкам!
— А от них — интриганкам — не хошь? Я жив! И при квартире.
— Ложь. Вранья полив. Держите карман шире.
— Житель!
— Докажите!
И обещал, как шквал предвещал буран:
— Верняк! Смотрите на экран!
Побежал ругливый Труп свидетелей искать.
А свидетели — пугливые нетели — вспять:
— Помирать — удал, а оживать — глуп! Нам — отвал, а вам — отлуп!
Не признали его за того, кого изображал, ни приятели детства, ни держатели наследства, ни друзья, ни семья, ни девки-однодневки, ни крали из дорогих, ни их ревнивцы, ни его сослуживцы — и ничего не сказали, кроме отборного мата. И еще — за плечо:
— Помер позорно — депутатом.
И потом — шепотком:
— Ожил негожий — в тюрьму! Или рогожу ему на рожу!
И тогда Труп пролез в клуб чудес и не без труда, сил и мук уговорил знахаря поахать над прахом со взмахами рук.
Исход вызова народ узрел у телевизора.
Сидел и балдел от таких крутых дел!
Экран показал не сериал, а обман.
Сначала колдун рассказал, что оскалом усмирял тайфун, признал, что не лгун, и обещал честно, что оживит известного на вид разбойника и покойника.
Затем задал всем штуку!
Встал над телом в наклоне, пассами и выкрутасами ладоней умело поднял понемногу то руку, то ногу Трупа, глупо захохотал и приказал:
— Воспрянь, дрянь, быстрей: от моей любви — оживи!
Дохлый бедняга лежал — что сохлая коряга.
И вдруг — издал надрывный звук, заелозил, как босяк на морозе, почесал пяткой под лопаткой и подпрыгнул — слегка, но до потолка.
Облизав настил, размороженный новорожденный мигом вскочил, тут же схватил мага за рукав из кружев, изъеденный молью, поблагодарил за отвагу, получил обеденную ковригу с солью, достал из кармана бумагу с рекламой услуг и программой потуг шамана и колдуна, прочитал ее дважды, сказал, что без вина устал от жажды, призвал чтобы каждый брал своё и вылезал из гроба на поправку домой, а ему, ко всему, чинодрал дал справку, что — живой.
И тотчас экран погас, а обман вприпляс поскакал вперед — в народ.
Голову срубить — что окно разбить для весёлого, но пришить на нить по-живому — мудрено и портному.
Одному по уму — колдуну-воркуну.
Заказы на оживление утиля повалили к нему сразу, без промедления. Будто многие слои населения сурово снарядили силы и снова освободили от атрибутов и перерыли свои убогие могилы.
В клуб чудес приносили наперерез труп за трупом — массами.
Просили восстановить прыть без щупа — пассами.
Чудодей принимал людей, собирал капитал, но никого не оживлял — стал не прост: сообщал, что поджидал для того сигнал от звёзд.
А героический Труп периодически выступал под звуки труб на сцене и давал интервью о разлуке и перемене: живописал свою судьбу, красоту, борьбу и суету в гробу.
Признавал, что на том свете перелом к лучшему для людей не заметен.
Заплетал по-научному сети идей и заверял, что чем живей, тем и видней.
Попутно разоблачал недостойных, шалопутных и иных живых и покойных.