Принадлежать им

— Понимаешь… У нас правило, — Черный неожиданно оказывается близко ко мне, хотя, убей бог, не понимаю, когда он это провернул. Вообще же ни одного движения не заметила сейчас! Только моргнула, а он — раз! — и рядом! — Сначала работа, конфетка…

Он кладет одну руку на спинку сиденья, а пальцами второй приподнимает меня за подбородок, изучающе вглядывается в мои глаза.

— А потом — все остальное. Но в этот раз… — Черный вздыхает, — мы чуть не проебали весь бизнес-процесс, мать его. И все из-за золотой девочки с острыми сисечками…

А в следующее мгновение я уже падаю в его сторону, успев лишь вскрикнуть и упереть руки в широченную грудь.

— До дома пять минут, — ровно сообщает Серый, и в этот момент на машину обрушивается, кажется, водопад целый!

Дождь начинается так внезапно, словно мы не в центре России, а в тропиках!

— У меня нет больше терпения, — рычит недовольно Черный, тянется, чтоб оставить на моей шее горячий жесткий поцелуй, от которого у меня пальцы немеют на руках и ногах. — Я заебался терпеть!

Тонкие лямочки платья рвутся, словно бумажные, а моя кожа горит во всех тех местах, где меня целуют сейчас, несдержанно, грубо, жарко до безумия!

— И смотреть!

Платье падает сразу до пояса, и без того острые соски еще больше сжимаются, когда Черный с удовлетворенным рычанием принимается их целовать и прикусывать. Запрокидываю голову, отметив лишь краем сознания, что машина уже стоит, Серый повернулся к нам и, не сводя взгляда с моего лица, медленно расстегивает пуговицы на рубашке. Меня от его взгляда уносит еще больше, кожа горит, губы сохнут. Мне надо, чтоб он меня поцеловал!

— И жалеть! — продолжает бормотать Черный, нетерпеливо стаскивая платье все ниже и ниже, по пупка уже, — что ствола нет! Я бы там проредил этот гребанный зоосад!

Серый распахивает рубашку, ослепляя меня яркостью голого мускулистого торса, а затем резко подается вперед, тянет меня на себя и делает то, чего я сейчас безумно, до сохнущих губ, хочу. Целует. Глубоко, так властно и безумно жестко, что я окончательно теряю всякую способность думать.

— Сиденья разложи, — командует Серый брату, оторвавшись от моих губ и медленно облизываясь. — Я сейчас приду.

Он пропадает из виду, Черный, матерясь, раскладывает задние сиденья, превращая их в полноценную такую двуспалку, мягкую, удобную… Для всего.

Затем он тянет меня на себя, лапы лезут под подол платья, обнаруживают там все же трусики, пусть и крайне маленькие, и тут же искореняют это препятствие.

— Эй… — слабо протестую я, понимая, что еще чуть-чуть — и я вообще голая останусь! Как в апарты идти в таком виде? Салоны все закрыты, даже не купить нигде ничего! Но проблемы индейцев шерифа не ебут, так что Черный даже внимания на мой протест не обращает. А когда вообще обращал? Не припомнить…

Он целует меня, ставя на четвереньки перед собой, сидящим на огромном ложе, в которое превратились задние сиденья.

— Знаешь, конфетка, — Черный прерывает поцелуй и задумчиво жамкает меня за грудь. Смотрит при этом четко в глаза. — У нас к тебе предложение…

Хлопает дверь машины, и меня за бедра прихватывают холодные жесткие пальцы. Серый, как всегда, немногословен. И предпочитает действовать.

Его пальцы прохладные и чуть влажные. Как и живот, к которому я прижимаюсь ягодицами.

Хочу повернуться, посмотреть, что он делает со мной, но Черный не отпускает.

— Предложение? — шепчу я, — сейчас? Какое?

— Интересное, конфетка… Очень интересное…

— Не время, — жестко отрубает Серый, а его пальцы как-то очень привычно и легко находят себе путь в мое тело. Вздрагиваю, машинально подаваясь вперед и чуть ли не падая в руки Черного, но он придерживает меня, не позволяя избежать слишком откровенной ласки.

— Самое время, братишка, — скалится Черный белозубо, и очень сейчас напоминает дикого хищника, загнавшего желанную добычу в угол, — когда ж еще… Или ты еще не решил?

— На меня не перекидывай, — еще более холодно отвечает ему Серый и, в противовес тону, медленно и горячо натягивает меня на свой каменный член.

Это почему-то неожиданно! Чисто по ощущениям пробивает насквозь, до дичайшей сладкой дрожи, до судорог в сведенных от напряжения ногах.

Ахнув, покорно расслабляюсь, позволяя крепче обхватить себя за бедра и плотнее усадить на огненный ствол.

Черный внимательно наблюдает за мной, гладит по раскрытым в стоне губам, облизывается возбужденно.

Зрачки его глаз расширены, выражение их — чуть отстраненное, словно он где-то внутри себя сейчас, погружен в созерцание, в свой кайф.

— Да… — шепчет он, когда его брат, жестче перехватив меня, начинает подбрасывать бедрами вверх и вниз, задавая такой правильный, такой нужный ритм. От него я таю, растекаясь буквально, выгибаюсь в пояснице, тоже погружаясь в процесс, отключая все мысли, все реакции, кроме самых необходимых сейчас. И шальной взгляд Черного в этом мне помогает.

— Правильное предложение… От которого ты не сможешь отказаться, конфетка…

Боже, да о чем он, вообще?

И зачем сейчас?

Я же изнываю!

Мне же так надо, чтоб он заткнулся, наконец, и поцеловал! Хочу его в себя тоже! Хочу их обоих в себя! Сейчас! Сейчас же!

Но Черный, обычно всегда меня понимавший с полувзгляда, сейчас не торопится.

Придерживает меня и смотрит, смотрит, смотрит… О-о-о… Жестокий гад…

— Будешь с нами, конфетка? — ловит он мой взгляд, подается вперед, и я пытаюсь поймать его губы своими, убедить его поцеловать! Взять меня! Но Черный лишь дышит тяжело и ждет. И давит взглядом своим жестким. — Будешь?

О чем он, вообще?

Можно подумать, я сейчас не их!

— Ну? Будешь с нами? Поедешь?

О-о-о-о…

Не могу терпеть, сокращаю расстояние, чуть ли не соскакивая с Серого, касаюсь губами губ его брата, умирая от этой потребности и от обрушившейся на меня волны кайфа, стоит лишь прикоснуться к нему!

За спиной матерится глухо Серый, одним движением возвращая себе преимущество и наказывая меня за своеволие жестокими грубыми движениями, которые мне сейчас тоже только в кайф, потому что продлевают удовольствие! С ума сводят окочательно!