Принц Половины Осени

– Вас поэтому арестовали? – Я свёл брови к переносице. Тема начинала интересовать.

– Не совсем. Все, кто имел титул, начали относиться к нам, будто мы отбросы. Мы совершили преступление, усомнившись. – Она отвернулась и передёрнула плечом.

– Но вас не убили, – не унимался.

– Как видишь. Про нас забыли, оставили на растерзание военным и слугам Хранителей. Я и Джек были вынуждены бежать из дома, надеясь, что нападки прекратятся. Хотели уберечь наших родных, понимаешь? – Рубин повернулась ко мне с таким видом, что в груди невольно пробежала трещина. Я сглотнул.

– Это было её решение, да?

– Джек всего на пару минут старше, а ведёт себя так, будто лет на двадцать, – она тепло улыбнулась. – Не скажу, что у меня был выбор. Наша сила парная, вряд ли мы смогли бы спастись в одиночку.

– Парная? Как это понимать?

– Одним прикосновением Джек вытесняет из тела разум, а я могу контролировать его на расстоянии. – Как-то рассеянно сказала она.

– Собственные куклы из мяса и костей? – С энтузиазмом улыбнулся я, но потом осознал прозвучавший вопрос. – Извини. Я не это имею в виду.

– Я понимаю. – Рубин отчего-то расплылась в улыбке. – Многих удивляет. Но, ты прав, это похоже на кукол. Моя сила нужна Джек, сама она не может возвращать людей в сознание. А я не могу лишать их разума, чтобы начать контролировать. – Она пожала плечами. – И мы использовали это вместе, чтобы заработать на проживание и еду.

– Схема звучит неплохо.

– Неплохо, – бледно повторила Рубин. – Всё было «неплохо», пока нас не нашли военные. Как выяснилось, на другом конце страны наши родные стали заложниками.

Рубин замолчала. Дальше догадаться нетрудно: сестрички сдались, чтобы снова спасти свою семью. Наши истории практически зеркальны.

– За что ты здесь? – Севшим голосом спросила Рубин. Неужели слышала, что я сказал в душе?

– За всеобщую любовь.

***

О’Хара на самом деле оказался честным. Прибыл через пару дней, как и обещал. Но, честно говоря, есть у них с Моррисом какая-то общая паранойя, видимо. Оба они страсть как любят будить людей по ночам.

– Вставай! – Эти два слова прогремели в моей голове, рассеивая что-то похожее на сон. Я распахнул глаза и испуганно осмотрелся. Ну, конечно, кто бы сомневался. – Прекрати так смотреть на меня, – самодовольно прорычал надзиратель. Он скрестил руки, злобно улыбнулся. – Встанешь сам или тебя с лестницы сбросить? Как думаешь, переживёшь ты такое падение или нет?

Я проморгался, почесал затылок и потёр глаза. Двигаться быстро не получалось, но я, правда, старался. Я же на тот момент не осознал, кто меня будит и с какой целью. Я об этом вообще не думал, хотелось просто снова закутаться в тёплое одеяло. О том, куда меня ведут под руки двое солдат, я задумался только когда спустился вниз. Обычно Моррис забирал меня на допросы с одним местным сопровождающим. А сейчас солдат было двое, на головах шлемы, вместо обычной военной формы чёрные комбинезоны. У этих ребят были даже перчатки.

– А куда идём-то? – Немного рассеянно спросил я.

– Замолчи. – Строго скомандовал надзиратель. – Твоё счастье, что нам шуметь не следует. А то я бы с радостью ударил тебя пару раз.

– Садизм какой-то, честное слово. – Так же равнодушно пробормотал я. Ну, ладно. Пусть не говорит. Мне было всё равно. Я спать хотел.

Меня приволокли в комнату для свиданий. Она мне показалась ещё более холодной, чем в тот раз. Будто она не из металла вовсе, а изо льда. Толстого, холодного, непробиваемого льда. Если добавить ещё слово «тупой», то получится краткая характеристика Морриса.

– Здравствуй, – уже ожидавший меня О’Хара приторно улыбнулся. Мне не понравилось. Он мне целиком не нравился в тот момент, с этой его неестественной аккуратностью, акульей улыбкой и холодным взглядом.

– Утро доброе, – я демонстративно потянулся всем телом. Вообще-то я не хотел этого делать, потому что знал, что тогда мне станет ещё холоднее. Но сделал, чтобы показать, как они все мне надоели. – Сейчас же утро, да?

– Почти четыре. – Он мой манёвр, видимо, не оценил и продолжил улыбаться. – Подумал?

Я потупил взгляд. На тот момент я уже всё для себя решил, то есть думал, что решил. Я знал, что О’Хара – мой пропуск за периметр, иначе мне просто не выбраться, но дать согласие оказалось сложнее, чем я думал. Появился этот дурацкий тянущий груз ответственности. И появился неожиданно.

Я же раз пятнадцать представлял, как гордо соглашаюсь, да ещё и с таким видом, будто моё «да», только ему и нужно. Мол, снисхожу до людишек, услугу своим согласием оказываю. А на деле? На деле всё было тяжелее. Я ещё раз подумал, что скрывается за этой приторной улыбочкой. Глаза-то у него совсем не улыбаются. Они у него вообще ничего не выражают. И это пугало.

Я коротко кивнул. О’Хара с молниеносной скоростью кладёт свой кейс на стол. Два щелчка звучат оглушающе, стопка бумаг падает на стол оглушающе, перо ручки царапает бумагу оглушающе. А потом звуки исчезают, я осознаю полную бесповоротность. Так я достиг своей первой точки невозврата. Я оставил подпись, я дал согласие. Мне дали выбор, а это значит, что я сам буду виноват, если что-то пойдёт не так. Будет некого обвинять. От этого стало как-то неловко: я настолько привык искать виноватых, что разучился решать сам. Разучился винить себя. А винить себя – святое дело. Теперь есть только выбор и его последствия. О’Хара заметил мой растерянный вид, но продолжая улыбаться, будничным тоном заверил:

– Не бойся, в этом нет ничего страшного. Это будет пробная вылазка, понимаешь? Покажешь себя умницей, и мы заключим окончательный договор.

Если нет – гнить мне в этом ящике. А я себя знаю. Умницей меня назвать трудно. Мама, может быть, называла, улыбаясь при этом самой чистой и искренней улыбкой. Мне вдруг стало плохо. Горло сжалось. На языке будто завертелось нечто горькое, кислое и солёное одновременно.

– Вы обещали мне информацию. – Холодно напомнил я, натягивая маску безразличия. – Я жду.

– Услуга за услугу. – Кротко изрёк он. – Ты пока только подписал, но ничего грандиозного не сделал. Только подписал.

Он не смотрел на меня. Он был будто под гипнозом, сидел и смотрел на листы, поглаживая их большими пальцами. Я дважды повторил про себя, что он мне совсем не нравится. Эта его одержимость моей закорючкой, которая теперь красовалась на одном из белоснежных листов. Тем не менее, его доводы звучали вполне логично. Эта мысль мне тоже не понравилась. Как-то часто О’Хара оказывался правым в наших спорах. Но в моей груди зрела решимость: