Принц Половины Осени

Сердце пропустило удар, когда я увидел это двухэтажное чудовище. Облезлая белая краска, выбитые окна, заколоченная дверь и забор, который могло просто сдуть порывом ветра. Высохший газон вокруг, не придавал никакого шарма этому участку, как и пара отсутствующих ступенек на лестнице к крыльцу. Часть крыши, которая попросту впала под тяжестью одной из толстых веток дерева, могла рухнуть в любой момент. Пустые клумбы, засыпанные сухими ветками и пустая, покосившаяся собачья будка нагоняли сильнейшую тоску, как и ржавый скрипучий флюгер на носу уцелевшего края крыши. Ржавая конструкция жутко завывала от каждого порыва тёплого ветра.

Мальчишка со шрамом сглотнул и дернул меня за рукав:

– Может, не стоит всё-таки? Я тебе и просто так готов самолёт отдать.

– Да, бросай эту затею. Вернёмся во двор, пока взрослые не заметили. Будет плохо, если что-то пойдёт не так.

Я нахмурился, вырывая рукав из пальчиков своего друга.

– Хватит. Нет там никого. Я не трус, понятно?

Сначала я искал вход, выслушивая просьбы о возвращении домой. Они боялись, что взрослые начнут ругаться, если не найдут нас во дворе; что меня заберут призраки, и тогда взрослые будут ругаться ещё больше. Но идея доказать свою смелость стала навязчивой и успела засесть в голове, несмотря на страх. Дверь была заколочена, пришлось разбить камнем то, что осталось от окна. Я пододвинул к деревянной раме какой-то железный старый бак и, забравшись на него, попал в дом. Приземление на старый пол получилось не очень удачным и совсем не грациозным, тем не менее, обошлось хотя бы без травм. Внутри дом выглядел ещё менее дружелюбно. Не было ни мебели, ни ящиков, ни коробок. Только плесень и сырость. Дышать стало труднее, в голове закипало. Я пережил здесь что-то страшное, и оно затёрлось в мозг настолько сильно, что превратилось в подсознательный страх, который не исчез даже из-за амнезии.

Свет падал только на пару метров вперёд, а остальная часть дома была поглощена густой темнотой. Пройдя немного по скрипучему деревянному полу, я ощутил, как доски сильно просели под моим весом. Снова раздался протяжный и тоскливый скрип флюгера на крыше, который больно впивался в самое сердце; но я был полон решимости доказать, что ничего страшного в старом доме нет.

Я громко выдохнул, выгоняя эмоции из нутра. Сделал ещё шаг, доски сухо затрещали под ногами. Последняя мысль, которая молниеносно пронеслась в голове, была желанием убежать оттуда как можно дальше. Но я не успел ничего сделать, потому что уже в следующую секунду пол с грохотом провалился прямо под ногами. Жуткое ощущение падения в неизвестность ударило холодом в голову, выбило из лёгких громкий вопль. Я рухнул вниз в какое-то сырое месиво из грязи или чего-то ещё более мерзкого, а вокруг только кромешная темнота. Ничего не удавалось различить, а в лёгкие забивался запах сырости, земли и бетона. Сверху осыпались ещё пара тонких досок и щепок.

Я закрыл голову руками и просто кричал. Без особой цели, потому что думал, что теперь мне так и суждено умереть в темноте под фундаментом заброшенного дома. Паника продолжала разлетаться по телу дрожью, а боль, которая заполняла собой всё, сузилась до пары сильных очагов. В руки и ноги впивались занозы, коленки и ладони жгло. Страх вгрызался голодным зверем, паника становилась сильнее, а от слёз было всё труднее дышать. Я обнимал себя за ноющие после падения плечи, давился слезами и жмурился, боясь открыть глаза.

– Эй! – Сквозь пласт страха прорезался его голос. – Это я, слышишь? Всё будет хорошо. Просто подай голос, ладно?

Я замер на пару секунд, вслушиваясь, а потом, зашёлся новой волной истерики. Я запрокинул голову и громко заплакал. В ушах звенело, горло болело, по щекам катились крупные слёзы.

– Я здесь, я здесь. Всё хорошо.

Томас подскочил к краю прогнивших досок, не обращая внимания на их предупреждающий скрип, я смотрел на него снизу, даже немного успокоился: плач сошёл на периодические спазмы горла и всхлипы. Брат положил фонарик, так что его свет частично освещал и недра дыры в полу. Рука Томаса потянулась вглубь, он сильно нагнулся вперед. Кончики его пальцев дрожали.

– Давай. Ещё немного.

Он наклонился сильнее, от чего пол снова заскрипел, опора под палками, на которых он сидел, затрещала. От этого звука меня снова пробрал дикий страх, но, на удивление, я только шире раскрыл глаза, обошёлся без новых слёз и истерик. Я слегка подпрыгнул, преодолевая боль, и ухватился за его руку. Он быстро подтянул меня наверх, прижал к себе и отскочил в сторону от дыры в полу. Я прижался к нему так сильно, как только мог и снова заплакал в голос. Рыдания, должно быть, разнеслись по всей округе. В тот день Чудовище лишилось своей жертвы. Грязное и тёмное чрево осталось пустовать.

– Всё хорошо. Всё в порядке. – Томас прошептал это, коснувшись губами моей макушки. – Я здесь, слышишь? Я рядом, всё уже в порядке.

Его пачкала грязь, кровь и детские слёзы. Томас, шепча, что всё уже хорошо, снова прижался губами к моей голове и, наплевав на включенный фонарик, понёс меня подальше от заброшенного дома…

Виски сжимала ноющая боль, а сердце сильно бухало в груди, будто ему там резко стало тесно. Ещё один лоскуток моей жизни вырвался наружу, но от этих воспоминаний я был готов лезть на стену, потому что никто из свидетелей этого происшествия не знал, во что вырастет этот ребёнок.

Не хотелось бы, чтобы каждый отрывок старой жизни возвращался к своему правообладателю с такой адской болью. Я понимаю, ничего не получить без боя, но, боюсь, я в таком случае умру раньше, чем планирую. Замок звонко щёлкнул, в кабинет вошла Фиона и следом Скотт. Без лишних вопросов о том, что я делаю на полу, они усадили меня обратно на кушетку. То есть Скотт усадил, а Фиона посмотрела на меня с настоящей жалостью. Даже знать не хочу, что за мысли пронеслись тогда в её голове, потому что глаза её выражали настоящую скорбь. Хотелось рявкнуть, что мне не нужна жалость, сострадание и уж тем более утешительные объятия, но мама наверняка говорила мне, что врать нехорошо.

– Раздевайся до нижнего белья.

Интонация у Фионы была, как у командира взвода. Такое невинное лицо с серым замученным взглядом и такая жесткая интонация. Она хотела покончить с этим быстрее.

Я резко выдохнул, поднялся и принялся послушно выполнять её указания. Хуже уже всё равно не будет. Я подобный позор сегодня уже пережил. Так что ничего нового. Когда все оставшиеся элементы костюма висели на спинке стула, а я стоял только в нижнем белье, Фиона не сдержала сдавленного оха, прижав руку к грудине. Она поняла, что дыры на щеке – не самое страшное.

Я не знал, чему она больше сочувствовала: тому, что мне с завидной регулярностью доставалось или тому, что я всё ещё живу? Потом она зафиксировала каждую гематому, ссадину и пару белых рубцов, которые стали фиолетовыми из-за холода. Затем проверила все суставы и кости. Сказала, что некоторые из них, видимо, были с трещинами или неправильно срослись – без рентгена она была бессильна. Левое запястье немного отличалось от правого, одно из свободных ребёр выпирало при глубоком вдохе, и мне повезло, что оно не вспороло органы в своё время.