Принцесса Зорти 1

У Зорти даже в голове не укладывалось, как это принимается решение о рождении в семье новых детей? Что может стать для этого причиной? Напрашивается очевидный ответ - то, что надоели, наскучили прежние дети. То, что родители недостаточно сосредоточены на первом и даже на втором ребенке. То, что им наскучили прежние живые игрушки, и захотелось новых. И в такой семье никогда не будет главного - единения душ, ощущения того, что твои родители - это ты, а ты - это твои родители.

Лежа на жестком сундуке, Зорти вспоминала о том, как они с родителями пытались доставить друг другу самые неожиданные радости. Так, чтобы сделать для папы с мамой что-то особенное, девочка самостоятельно освоила почти забытое искусство выжигания по дереву. И уже с шести лет дарила им замечательные картины собственной работы. Правда, она не обладала талантом рисования, из-за чего переживала всю жизнь. Очень хотелось ей владеть карандашом так же как Надя Рушева. И это было, пожалуй, единственное существо в истории галактики, кому Зорти по-настоящему завидовала, поскольку никакими тренировками не смогла бы добиться того, чего добилась та.

Надя Рушева была, пожалуй, самым удивительным художником за всю историю человечества. Она прожила всего семнадцать лет, но оставила такое огромное наследие, что его не пересмотреть за несколько дней! Надя родилась в 1952 году в Монголии, где ее родители находились в командировке. Ее отцом был русский художник Николай Рушев, а матерью - тувинская балерина Наталья Ажикмаа. В Монголии ей дали местное имя Найдан - Вечноживущая, и этим именем ее до сих пор зовут все те в галактике, кому она особенно дорога. Вскоре семья вернулась в Москву, где началась самая обычная жизнь. Но как только девочка пошла в первый класс, она начала рисовать, и получались у нее отнюдь не детские каракули, а настоящие, взрослые рисунки - да какие! Стремительные легкие, как будто солнечные лучи, пойманные тонким карандашным контуром. Когда Наде исполнилось двенадцать лет, отец отнес ее рисунки в популярный литературный журнал, и там их сразу же оценили по достоинству знаменитые писатели Борис Полевой и Лев Кассиль. А совсем уже старый к тому времени художник и скульптор Василий Ватагин так и вовсе принял Надю, словно родную внучку. Найдан ворвалась в мир Искусства, словно сшибающий с ног вихрь! Ее рисунки стали печатать в самых крутых журналах и газетах, ее персональные выставки начали путешествовать по всему миру. А она жила себе жизнью обычной школьницы, и все свободное время, и даже не свободное, рисовала, рисовала, рисовала. Вся жизнь этой необыкновенной девочки была подчинена только одной идее - рисовать, точно так же, как жизнь Жанны д'Арк была подчинена одной идее - вернуть Родину из небытия. Да, Найдан была таким же яростным воином - воином Искусства, к которому она хотела приобщить всех на свете, поэтому говорила: "Если хочешь, чтобы они немного потлели, гори дотла сам." Рисовать было для нее, как дышать. Она никогда не делала набросков, и не пользовалась стёркой - рисунки возникали как будто сами собой, а то, что не нравилось художнице, она тут же уничтожала. Порою ей даже не нужна была бумага - в творческом порыве она могла запросто схватить хворостину и за минуту изобразить на снегу портрет Пушкина. В учебе она была почти что отличницей, но отнюдь не упертой занудой, а совершенно живой и озорной, и даже, как любой мальчишка, в шутливом разговоре на перемене обсуждала будущую казнь учителей и разрушение школы. Надя мечтала стать мультипликатором, да и о ней самой уже снимали фильмы... И вся эта феерия оборвалась так же внезапно, как и началась. 6 марта 1969 года девочка собиралась в школу, как вдруг неожиданно завалилась на пол, и больше не встала, и в то же день, не приходя в сознание, умерла в больнице. В ее мозгу лопнул сосуд, вызвав кровоизлияние. А одноклассники в это время готовились поздравлять девчонок с наступающим праздником... Недолгую жизнь прожила Найдан на земле, но успела создать около двенадцати тысяч рисунков, за которые уже тысячу лет дерутся все музеи галактики. Надо ли говорить, что основная их часть находится в королевском музее на Зеване.

И хотя Зорти могла складно изображать лишь китайские иероглифы - а восточные люди приравнивают это к искусству живописи - она сумела добиться успехов в выжигании. Карандашные контуры на дереве для нее рисовал один из друзей-мальчишек по имени Кенкя, ученик придворного художника, а ей удавалось буквально оживлять их с помощью раскаленной иглы выжигателя. Она использовала именно старинный выжигательный аппарат с нагревающейся иглой, а не современный лазер, поскольку последний казался ей куда менее душевным. Принцесса настолько сроднилась с черной коробочкой древнего прибора, что могла брать раскаленную иглу пальцами, и она не причиняла ей никакого вреда. Беря иглу таким образом, девочка мысленно разговаривала с нею, прося взять частичку ее души и передать дереву. И, ловкие тренированные руки с иглой скользили по карандашным контурам, словно фигурные коньки, запечатлевая то портреты моряков и космонавтов, а то и впрямь иероглифы.

Вообще-то, китайскому учил принцессу не только Сяо. С ним Зорти лишь отрабатывала навыки устной речи - ведь уметь читать по-китайски еще не значит уметь говорить, и наоборот. Письменности же она училась с помощью электронного педагога, но не признавалась в этом своему другу, чтобы не обидеть его. В результате принцесса выучила все восемьдесят пять с половиною тысяч китайских иероглифов, которые в начале космической эры полностью не знал даже ни один китаец. Далее уже гораздо проще освоила и остальные восточные языки. Словом, к восьми годам она прекрасно разбиралась в классической китайской, японской, корейской и вьетнамской литературе, прежде всего, в поэзии. И родители весьма радовались этому увлечению, дарили ей на Новый Год и на день рождения изящные пожелтевшие томики, или огромные фолианты, страницы которых покрывали стройные столбцы иероглифов. Такие вертикальные книги печатались в Китае только до середины двадцатого века, и лишь для японского языка такой порядок сохранился навсегда, хотя тоже иногда не соблюдался. Эти книги король и королева выменивали в Империи Великого Дракона на различные ювелирные изделия древних мастеров и природные редкости. Само собой, Зорти в них души не чаяла. В смысле, и в родителях, и в этих священных, благодаря своей древности, вертикальных книгах. В дворцовой (считай, принцессиной) библиотеке имелось даже несколько вьетнамских иероглифических томов, а ведь в этой стране иероглифы сменились на латиницу еще в шестнадцатом веке! А еще на десятилетие принцессе подарили подлинную китайскую энциклопедию "Гуцзинь тушу цзичен", изданную в 1722 году, и состоящую из пяти тысяч двадцати томов! И к следующему дню рождения Зорти прочла каждый том от корки до корки.

Сколько же всего языков знала Зорти? Сущие пустяки - все письменные языки старушки-Земли и еще несколько языков инопланетных королевств. Кстати, какой язык был для нее родным, сказать трудно. В королевском доме Всеславов было принято каждые полдня говорить на каком-нибудь из славянских языков. Так, в понедельник родители разговаривали с принцессой по-чешски, по-словацки, и по-лужицки, во вторник - по-польски и по-кашубски, в среду - по-болгарски и по-македонски, в четверг - по сербо-хорватски и по-словенски, в пятницу - по-латышски и по-латгальски, в шесток (славянское название-субботы) - по-литовски и по-белорусски и, наконец, в неделю - по-украински и по-русски. (Неделей - как у древних славян, и у большинства современных, во Всеславии называется последний день семидневного цикла, а весь цикл называется "тыдень", как в чешском и, с вариациями, в словацком и польском языках.).

И все-таки восточная поэзия умиляла ее больше всего, было в ней что-то такое, непередаваемое, очень хрупкое и нежное. Она отличалась от всей прочей литературы, словно простой чай от изысканнейшего сорта, называющегося коучуньча. Листки этого чая собирают только юные невинные девушки и, по преданию, когда его заваривают, из пара появляются девять фей.

А было бы девочке до восточной поэзии, окажись в семье еще куча детей? Ага, как же - только примостишься с книгой, тебя по шее - "Пошла, мерзавка, мыть полы да стирать пеленки!" И не важно, что принцесса - так уж мир устроен. Да просто и не услышала бы она тогда об этих книгах, если бы к вечеру язык свисал на плечо. Как говорит инквизитор в пьесе "Жаворонок", посвященной Жанне д'Арк и написанной величайшим французским драматургом двадцатого века Жаном Ануем, "усталость самое надежнейшее лекарство".

И дело даже не в том, что в многодетной семье больше забот. Просто при обилии детей родителям не по силам замечать каждого из них в отдельности. Замечается только общая масса - дети, а вот конкретный сын или дочка проскальзывает мимо родительского зрения. Все обуты, одеты, обстираны, накормлены - чего ж еще надо? А на простое ласковое слово, обращенное к тебе, и только к тебе, ни времени, ни сил нету. В такой семье даже подарки детям дарят к большим праздникам - чтобы было "как у людей", вот только забывают, вернее, не догадаются даже поинтересоваться, кому чего хочется, чего жаждет душа. А что тут спрашивать? Пусть и так ценят, захребетники, родительскую заботу!

И если многодетной оказывается даже довольно обеспеченная семья, то дела обстоят ничуть не лучше. Детей могут отдать в элитную школу, обучать языкам и прочим премудростям, но личность каждого опять остается незамеченной, и дети только и думают, как разбежаться в разные стороны.

Наверное, в такой семье, думала Зорти, как в старой рабовладельческой армии начала двадцать первого века. В те времена молодых парней ни о чем не спрашивали - хватали и увозили далеко от дома, туда, где командиры морили их голодом и заставляли выполнять непосильные задания, а старшие рабы-солдаты целыми днями избивали их и всячески издевались над ними. Подобная армия была настолько жуткой, что предания о ней сохранились через века. Так и здесь - живет себе такая семейная казарма, живет годами, и даже не подозревает, что есть другая жизнь. И уж кому приходится хуже всех в таких местах - что в армии, что в семье - так это мечтателям. Все мечты выбиваются из головы быстро и просто - вот тебе швабра, мой полы до посинения; вот тебе ведро картошки, чисть до изнеможения, и так далее. А как появилась свободная минута - упал-отжался. Какая уж тут библиотека! В публичную и то сбегать некогда, так что уж говорить о собственной!

Вспомнив про оставшуюся дома библиотеку - настоящую, живую, бумажную, а не призрачную цифровую, девочка горько вздохнула. Надо поскорее найти брата и вернуться ко всем этим сокровищам. Теперь уже его присутствие не станет помехой - все равно мать решила, что детство со всеми подарками закончилось. Брата поскорее обручат с какой-нибудь соседской принцессой, эдакой пучеглазой дурехой, ничуть не лучше Оли-Горшок, и станут обучать на будущего монарха. А для Зорти жизнь останется по-прежнему вольной.

Какой встретит ее мама по возвращении? Одумается ли, поняв, что вынудила дочь бежать из дома, или окончательно станет совсем чужой? А вдруг королева вообще никогда ее не любила? Вдруг всю атмосферу любви во дворце создавал король? Может быть, и возвращаться-то будет не к кому? А вдруг в своей бессильной злобе королева вышлет за границу всех друзей принцессы, от дворецкого до коней? И даже распродаст библиотеку? За все эти сокровища восточной словесности можно, пожалуй, прикупить десяток-другой звездных систем.

От этих тревожных мыслей у Зорти по-настоящему заболело сердце, как было за всю ее жизнь лишь в день смерти отца. Она согнулась, прижимая правую ладонь к груди и до боли прикусила губы. Да, такое вполне могло случиться, и все же девочка понимала, что не в праве сворачивать с избранного пути.

И тут же ее обожгла новая мысль - а что, если она таким образом предает друзей - и людей, и животных, и книги? Предает ради своего эгоизма, нежелания выполнить долг. Но, как следует поразмыслив, она поняла, что поиски брата нужны отнюдь не ей одной. Это необходимо всему королевству. Какой из нее правитель? Полководец - само собой, ведь Зорти чувствовала, что ее стихия - жаркая битва. Но управлять таким крупным государством, лезть во все эти дрязги с экономикой и юриспруденцией - нет уж, увольте! Конечно, можно заставить себя заниматься всем этим, но толку от такого натужного правления будет мало. И нельзя же пустить псу под хвост все эти долгие годы тренировок и учения, все усилия мастеров и сэнсеев. И еще... Еще очень не хотелось отдавать Всеславию гадкому германскому принцу. Ведь ясно же, что хотя он официально станет не королем, а всего лишь мужем правящей молодой королевы, но будучи мужчиной, сосредоточит власть в своих руках. Обязательно сосредоточит, тут и думать нечего. Ведь всем известна старая, как сама вселенная, истина: хочешь добиться успеха - будь мужчиной.