Принесенное бурей

– Понимаю, – признал Доран. Он никогда не встречал узурпатора, а тем более его младшего брата, но то, что он отказался предоставить Роберту трупы детей Таргариенов говорило в пользу Станниса Баратеона. Он был бы лучшим знаменем восстания, чем то, которое выбрали Аррен и Старк. “Если бы он атаковал Королевскую Гавань, Элия осталась бы жива”, – подумал Доран. Но боги были жестоки, и это оказался Тайвин Ланнистер.

Он думал об этом вечером того же дня, глядя в Теневой Город за Ветряными Стенами Солнечного Копья. Ветер колыхал влажный воздух, и Доран едва не вздрогнул, ощутив напряжение в нем. Город к западу от замка был полон жизни, бордели и пивные были полны людьми. Лавки мастеровых грудились вдали, в одних еще кипела жизнь, другие же уже были темны и молчаливы, словно крипта, в которой похоронили тело Элии рядом с обезображенными останками ее детей.

– Знак почтения от короля Роберта, – сказал Варис. Дорану захотелось его за это придушить. “Что ты знаешь о почтении, евнух? Что ты знаешь о долгах Дорна?”

Мелларио не пришла к нему тем вечером. Или это Арео Хотах спросил его, хочет ли он видеть миледи в этот вечер – Доран не помнил. Он не помнил, что он ответил, только то, что часами оставался у окна, глядя в бездну ушедших воспоминаний. О его матери, произведшей на свет милую, нежную девочку после того, что случилось с Морсом и Оливаром. О маленькой Элии, игравшей в Водных Садах с маленьким Оберином. Какой она выросла – полной нежной красоты, быстрого ума и хлесткого остроумия. Ее свадьбу с Рейгаром – когда титул “принцесса” получил другое значение. Рождение дорнийки Рейнис и валирийца Эйгона, гордость на лице Элии, когда она смотрела на эти чудеса, что она выносила в своем чреве. Ее дочь-принцессу, такую же, как она, ее сына-принца, который станет королем.

В его разуме повисла тишина, заглушая музыку, доносящуюся со двора внизу. “Который должен был стать королем”, – поправился Доран, осознав свою ошибку. “Но больше этого не будет”.

Но дорнийцы не мучаются долго над ошибками прошлого, не сожалеют. Они собираются с силами. И побеждают.

Таким нашел его брат: спокойным, мрачным, погруженным в мысли. Стражники были предупреждены, чтобы никого не пускали к нему без соизволения, но Оберин всегда был исключением. Он был яростным, горячим, полным жажды мести – и все же Доран знал, что он был еще и умен, ведь он почти выковал цепь в Цитадели, к тому же он был коварен, знающим толк в ядах и заговорах, настолько искусным, что Доран рядом с ним был всего новичком. Его брата всегда с радостью ждали в комнатах принца. Но вот гость, с которым он пришел…

– Уже поздно, – холодно сообщил Доран. – Наш… разговор можно продолжить завтра, лорд Варис.

Евнух хихикнул, но не ответил. Вместо него заговорил Оберин:

– Брат, ты должен это выслушать! Долгие годы в Дорне не слышали новостей лучше. Мы были дураками, надеясь на Визериса, когда… Нет, лучше тебе услышать самому. Мы получим нашу месть.

В змеиных глазах Оберина светился огонек. Варис казался развеселившимся, молчаливым, но на его устах играла легкая улыбка. “Чего ты хочешь, Паук? Что такого ты сказал, что так обрадовало Оберина? Во что ты играешь?”.

Доран вздохнул. “Я выслушаю его”.

– Говорите, лорд Варис. Рассказывайте.

– О, – послушался Варис. – Конечно, мой добрый принц.

И он заплел ее – паутину шелковых слов, обрываемую резкими замечаниями Оберина и собственным хихиканьем Паука. Хорошо заплетенную историю, это Доран мог признать. “Да это же просто песня”, – усмехнулась бы Элия. И это была просто песня. Подмененный принц, которого все королевство считает мертвым, оказывается живым, и вот он возвращает королевство, отобрав его у тех, кто узурпировал его трон. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Доран колебался, не желая верить евнуху.

– Простите, что я не верю вам, лорд Варис, – сказал он, когда история была закончена. Оберин попытался вмешаться.

– Доран…

– Брат, подумай об этом как следует. Элия, которую я… знал… – он поколебался. – Элия Мартелл никогда не обрекла бы на смерть свою дочь, обезопасив своего сына. Она не была такой.

– Это не было намерением принцессы Элии, мой принц, – заверил его Варис. – Принц Эйгон – или это его величество теперь? Так вот, добрая принцесса просто оценила безопасность ее сына выше. Я должен был помочь принцессе Рейнис и ее матери бежать из Королевской Гавани, если бы Ланнистеры оказались врагами, а не друзьями, но увы…

Паук печально покачал головой.

– Но этого не случилось, – закончил за него Доран, холод в его голосе оставался прежним.

– Этого не случилось, – согласился Варис.

В комнате повисла тишина, нарушаемая только звуком шагов Оберина. Доран перевел взгляд на евнуха, изучая его. “Неужели Паук действительно обладал благородством? Что мальчик, которого я похоронил рядом с моей милой сестрой, был всего-то сыном дубильщика, купленным в Вонючей Канаве за кувшин арборского золотого, что настоящий Эйгон Таргариен – Шестой его имени, подлинный король андалов, ройнаров и Первых Людей был жив?

Часть Дорана отчаянно желала, чтобы это было правдой. Но другая, более здравомыслящая, нашла дюжину аргументов против.

Он посмотрел на ложного посланника. Человеку, который торгует секретами, доверять нельзя.

– Если все так, как вы сказали, – озвучил свою мысль Доран, – то что вы планировали? Что, по-вашему, следуем нам сделать, чтобы посадить на трон Эйгона? Какова роль дома Мартеллов в этом… И ваша, раз уж на то пошло?

– Я рад, что вы спросили, принц Доран, – улыбнувшись, ответил Варис. – Очень рад.

========== Джонелль ==========

Ее серебряный плащ невесты развевался на ветру, когда Джонелль шла к сердце-древу, взявшись за руку ее лорда-отца. Она чувствовала на себе взгляды сотни глаз: северные лорды и южные леди, прославленные рыцари и юные сквайры. Ее родственники и будущие родственники. Их взгляды пронзали ее, изучали и разглядывали, и они смотрели, затаив дыхание, ожидая ее ошибки. “Я этого не хотела!” – хотела она закричать. “Я хотела стать леди Сервин через много зим, выйти замуж за человека ниже меня, согласного взять мою фамилию, согласного позволить мне править. Я никогда не хотела замуж за вашего южанина!”.

И все же, Клей все испортил. Джонелль не сердилась на самом деле на своего брата за его рождение, но все это было из-за него: теперь она больше не была наследницей своего отца, и теперь ей пришлось выйти замуж за несеверянина, и это ее тетя, а не мать, помогала ей одеваться к свадьбе.

“Матушка”, – отчаянно подумала она. “Я знаю, ты молилась Семерым, но теперь мне больше всего хочется, чтобы ты стояла здесь, у сердце-древа, и видела, как я произношу свои клятвы. Покажи мне, что ты есть, несмотря на смерть на родильном ложе. Подай мне знак, что ты еще со мной”.

Но к ее разочарованию, древо молчало.

– Кто идет? – раздалось вместо этого. Это был голос человека, которого она должна будет называть своим лордом-мужем. – Кто идет предстать перед божьим ликом?

Она испытала облегчение, узнав, что Станнис Баратеон не стал настаивать, чтобы церемония прошла перед лицом Семерых. Хотя Джонелль вырастили в знании обеих религий, она всегда предпочитала церемонии в богороще изысканным церемониям в септе. Ее кузен Вилис женился перед септоном, как она помнила, и это была очень длинная и цветистая церемония. Из уважения к вере леди-матери, она промолчала. Если бы лорд Станнис пожелал, чтобы его свадьба была похожа на свадьбу Вилиса, она бы тоже промолчала, но это не значит, что ей бы это понравилось.