Присягнувшие Тьме
Шрифт:
18 часов
Стемнело. Я включил настольную лампу, ярко осветившую отчеты и фотографии, разбросанные на письменном столе. Я с головой ушел в свои рассуждения. Нутром я чувствовал, что стою на пороге важнейшего открытия, которого смогу достичь, только если полностью на нем сосредоточусь.
Я подумал о последней песчинке и снял телефонную трубку:
— Свендсен? Это Матье.
— Где ты был? Ты снова куда-то исчез.
— Я вернулся сегодня утром.
— Никто не понял, почему тебя не было на похоронах…
— У
— Слушаю тебя.
— Ты сам проводил вскрытие Лоры и девочек?
— Нет. Я отказался. Девчушки играли у меня на коленях, как ты не понимаешь?
Я не узнавал своего Свендсена. Совсем на него не похоже. Но несмотря на эти его перепады настроения, сейчас ему придется мне помочь.
— Дело еще не закончено, — сказал я твердо. — Не мог бы ты…
— Нет, не мог бы.
— Послушай, во всем этом есть какая-то нестыковка.
— Нет.
— Я тебя понимаю. Но тот, кто убил малюток, все еще на свободе. Я не могу с этим смириться. И ты тоже.
Помолчав, швед спросил:
— Что именно ты хочешь найти?
— Насколько мне известно, им перерезали горло. Если эти убийства из одной серии, как утверждает Люк, там должно быть что-то еще. Какой-нибудь сатанинский символ. Или же фокусы с разложением тел.
— Ты тоже думаешь, что тут есть связь с другими убийствами?
— Я думаю, что речь идет об одном и том же убийце.
— А как же Белтрейн?
— Возможно, сам Белтрейн и не был «убийцей с насекомыми». Или он действовал не один. Он разводил насекомых, готовил химические составы для другого убийцы. Того, кто вырезал всю семью и должен был оставить свою подпись.
Новое молчание. Свендсен размышлял. Я воспользовался паузой:
— Если я прав и убийца Лоры и девочек тот же, кто использовал насекомых, он обязательно должен был что-то проделать с их телами. Какую-нибудь хитрую штуку с хронологией. Например, ускоренное разложение. Что-нибудь, что служило бы его подписью.
— Нет. Они были еще теплые, когда их нашли. Они буквально плавали в крови. Я не слышал ничего такого, что…
— Проверь. Патологоанатом, возможно, что-то упустил.
— Их похоронили уже несколько дней назад. Если ты имеешь в виду эксгумацию, ты…
— Все, о чем я прошу, — это взглянуть на протоколы. Изучи их с точки зрения разложения. Цифры, анализы, любая мелочь о состоянии трупов в тот момент, когда их обнаружили. Проверь, нет ли там какого-нибудь символа, имеющего отношение к извращенному миру других убийств.
Снова пауза. Наконец швед сдался:
— Я тебе перезвоню.
Я принес себе кофе, стараясь держаться поближе к стене, чтобы избежать встречи с коллегами. И вернулся к своему досье. Мне предстояла еще одна задача — составить психологический портрет Морица Белтрейна. Его жизнь, увлечения, знакомства. Вообще-то я это уже проделал, но теперь мне нужно было нечто другое. Некто из его окружения. Человек в тени.
Я еще раз погрузился в его биографию. Всю жизнь он провел, реанимируя умерших. Он изобрел необыкновенный аппарат, который позволял вытаскивать их с того света. Всю жизнь он только этим и занимался, протягивая руку тем, кого
еще можно было откачать. Он спас десятки жизней.Тридцать лет творил добро, распространял свои познания в США, Франции, Швейцарии.
Ничем не запятнанное существование.
И все-таки я до рези в глазах выискивал дважды повторенное имя, хоть какое-нибудь темное пятно, странное событие. Хоть что-нибудь, неважно что, способное объяснить его психоз или указать на его сообщника. Каждое слово болью отдавалось в глубинах моего мозга.
Но я ничего не нашел.
Однако я чувствовал: что-то кроется между строк. Какая-то мелочь, нестыковка, она у меня прямо под носом, но мне никак не удается ее ухватить.
20 часов
Еще один кофе. Коридоры уголовки опустели. Как и повсюду, здесь по пятницам все старались уйти домой пораньше.
Я возвращаюсь в кабинет.
И уже в третий раз перечитываю с самого начала все данные о Белтрейне. Подробно изучаю обстоятельства первой реанимации, проведенной им в 1983 году. Одолеваю непонятную статью, которую через два года после этого события врач опубликовал на английском языке в научном журнале «Nature». Составляю списки лекций, прочитанных им в разных странах.
Так проходит еще час.
Я ничего не нахожу.
Закуриваю очередную «кэмел», массирую себе веки и начинаю все сначала. Даты, имена, места. И вдруг меня озарило.
В каждой биографии упоминалось о первом применении АИК: речь шла о молодой женщине, утонувшей в озере Леман в 1983 году. Но я вспомнил, как во время нашей встречи в больнице Белтрейн, чтобы доказать, насколько велик его опыт, сказал мне, что впервые он испробовал этот метод в 1978 году «на мальчике, погибшем от асфиксии».
1978
Почему же в статьях и автобиографиях этот случай никогда не упоминался? Почему в хвалебных описаниях жизненного пути Белтрейна говорилось, будто его деятельность началась в 1983 году? Почему сам Белтрейн в своих интервью всегда замалчивал этот случай? И почему рассказал о нем мне, если ему было что скрывать?
Я подключился к Интернету и нашел доступ к архивам газеты «Трибюн де Женев». Ввел ключевые слова для поиска в архиве за 1978 год: «Белтрейн», «спасение», «асфиксия». Безрезультатно. Проделал то же самое с «Иллюстре сюисс», «Тан», «Матен». Пусто. Ни следа хоть какого-нибудь чудесного спасения. Проклятье.
На помощь мне пришло еще одно воспоминание. 1978 — последний год, который Белтрейн провел во Франции, в Бордо. Я провел тот же поиск в архивах «Сюд-Уэст».
И сразу наткнулся на статью «Чудесное спасение, совершенное швейцарским врачом». Это был подробный рассказ о том, как Мориц Белтрейн впервые применил аппарат для переливания крови, чтобы реанимировать мальчика, умершего от удушья.
Меня бросило в жар.
Ребенок был поднят со дна пещеры Жандре в Пиренеях. На вертолете его доставили в больницу скорой помощи в Бордо, где Белтрейн предложил свой метод. И тут строчки поползли у меня перед глазами. Я больше ничего не понимал.