Присягнувшие Тьме

— Так ты хочешь сказать, что у тебя есть фамилия психиатра?

— А как же — фамилия, имя и адрес.

— И ты только сейчас мне об этом говоришь?

— Я вчера ему звонил. Их новый адрес ему неизвестен и…

— Давай координаты.

Я уже вынул блокнот и приготовился записывать. Фуко промямлил:

— Понимаешь, тут такое дело…

— Что еще?

— У меня их при себе нет… Я же в парке…

— Даю десять минут, чтобы добраться до Конторы. Выполняй.

Фуко уже собирался прощаться, когда я спросил:

— Погоди. А что там с поисками похожих убийств?

— Ничего.

— Даже на уровне страны?

— На мой запрос никто не отозвался. В поисковой системе нет ничего даже близко похожего на твое убийство. Мат, он убил впервые.

— У тебя осталось девять минут.

Я отключился и позвонил Свендсену. Эксперт ответил тут же, и меня сразу охватило предчувствие удачи.

— Мои люди работают. Но пока ничего нового.

— Я звоню по другому поводу.

Врач вздохнул, изображая безграничную усталость:

— Слушаю тебя.

— Фуко не находит ни одного убийства, похожего на наше.

— И что? Может, это его первое убийство.

— А я уверен в обратном. Просто надо применить другие критерии поиска.

— А я-то тут при чем?

— Фуко шел от убийства. А может, надо отталкиваться от тела.

— Не понял.

— Ты же сам говорил: в данном случае почерк убийцы — процесс разложения тела, то, что он обыгрывает хронологию смерти.

— Продолжай.

— Рассеянный эксперт мог и не заметить этих несоответствий во времени, исследуя изъеденный червями труп…

— Рассеянный и поддатый.

— Нет. Я серьезно хотел бы начать розыск по всем телам, найденным в состоянии сильного разложения, причем по всей стране.

— За какой период?

— С восемьдесят девятого по две тысячи второй.

— Ты хоть представляешь, сколько за это время найдено жмуриков?

— Так это возможно или нет? Через институты судебно-медицинской экспертизы?

— Немедленно посмотрю у нас, на набережной Рапе, и еще позвоню коллегам, чьи личные телефоны у меня есть. Хотя бы так, до понедельника. В любом случае на это потребуется время.

— Спасибо.

Я отключился и улегся на землю у стены, укрытой черными елями. В перерывах между проблесками света их тени окутывали меня холодом. Я поднял воротник плаща и стал дожидаться звонка от Фуко.

В голове мелькали разные гипотезы, но на деле ни одна не проникала в сознание. Спрятавшись за домом, я чувствовал себя в безопасности. По крайней мере, сюда Сарразен за мной не явится…

45

Телефонный звонок заставил меня вздрогнуть. Я мгновенно проснулся.

— Это Фуко. У тебя есть чем записать?

Часы показывали 14.10. Он добрался до Конторы на Орфевр, 36, и обратно меньше чем за двадцать минут. Неплохо.

— Записываешь?

— Давай!

— Того парня зовут Али Азун. Сейчас он живет в Лионе. Но предупреждаю: он со странностями.

Я записал координаты психиатра и поблагодарил Фуко, а тот пробормотал в ответ:

— Я остаюсь в Конторе. Все равно выходной пропал. Поищу в архивах что-нибудь, хоть отдаленно похожее на это твое убийство. Как знать, может, что и найду. Я перезвоню.

От этих слов у меня потеплело на сердце. Расследование снова сплотило нас. С трудом поднявшись, я вернулся в здание. Набрал номер психиатра. Представился и сразу приступил к делу:

— Я звоню насчет Тома Лонгини.

— Опять? Вчера мне уже звонили по этому поводу.

— Звонил мой заместитель. Мне нужно кое-что уточнить.

После напряженного молчания он заговорил:

— По телефону я не стану отвечать ни на один вопрос. Пока не увижу официального документа. Ваш коллега, как мне показалось, чувствовал себя не очень уверенно. К тому же у жандармов есть полное досье по этому делу. Вам стоит только…

— У нас появились новые факты.

— Какие факты?

— Тома Лонгини может быть замешан в двух убийствах — Манон и ее матери, Сильви Симонис.

— Смешно. Тома не может быть замешан ни в каком убийстве.

Известие об убийстве Сильви не удивило Азуна. Видимо, жандармы уже говорили с ним. Я продолжал:

— Я как раз и звоню затем, чтобы узнать ваше мнение о его виновности.

Он снова помолчал, потом продолжил более миролюбиво:

— Почему бы нам не перенести этот разговор на понедельник? Вы пришлете мне факс и…

— Речь идет не о поставке шоколада, а об уголовном расследовании. Причем срочном!

Напряжение немного спало.

— Как теперь зовут Тома Лонгини? — спросил я.

— Жандармам это известно. Разве они вам не сказали? А я ничего не знаю.

— Почему мысль о его виновности кажется вам смехотворной?

— Тома не убийца. Вот и все.

— Его же подозревали в смерти Манон.

— Из-за дурацкого усердия ваших коллег. Бедному мальчику здорово досталось в полицейском участке.

— Вот и расскажите о его травме. О его реакциях.

— Так вы от меня ничего не добьетесь, майор. Пришлите мне завтра по факсу официальный документ, доказывающий, что вы ведете расследование по поручению судьи, тогда и поговорим.

— Я всего лишь хочу выиграть время. Если это ложный след, лучше бросить его сразу.

— Безусловно, ложный. А главное, оставьте Тома, наконец, в покое. С него уже хватит.

Почувствовав слабую струну, я решил сыграть на сочувствии:

— Ему действительно было так плохо?

Азун, вздохнув, проронил:

— Он страдал особой формой отклонения от реальности, характерной для переходного возраста. В моем отчете об этом говорится. Я наблюдал мальчика в течение всего лета.

Я так и подскочил. Тома Лонгини попал под подозрение в январе 1989 года.

— Лета восемьдесят девятого?

— Да нет же, восемьдесят восьмого!

— Но Манон Симонис была убита двенадцатого ноября восемьдесят восьмого года.

— Ничего не понимаю. Вам что, неизвестны материалы дела?