Присягнувшие Тьме

Блистательный Архистратиг небесных воинств, Просим тебя, вознеси наши молитвы к Вышнему и призови безотлагательные милости для нас. Свяжи дракона, змея древнего, который есть дьявол и сатана. Низвергни его в бездну, дабы не прельщал уже народы. Аминь.

Теперь я знал все: Сильви Симонис поклонялась дьяволу. Она принесла ему в жертву свою дочь, чтобы выполнить договор или во имя другой бредовой цели…

Упаковав свою добычу, я завернул ее в плащ и поднялся. Меня всего трясло. Я растер руки и плечи — все-таки я нашел то, что было скрыто в этом доме. Можно не сомневаться — я находился на территории дьявола. Теперь мне необходимо было поговорить с человеком, который лгал мне с самого начала. С тем человеком, к которому Манон и Тома, двое детей, боявшихся, что им угрожает Лукавый, должны были обратиться за помощью. Он был единственным, кто бы их выслушал.

49

— Что на вас нашло?

Я схватил отца Мариотта за вырез майки и прижал к дверце шкафчика. Он как раз в это время складывал футболки с номерами игроков своей команды. Ризница походила на раздевалку. Два ряда железных шкафчиков, посередине скамья, над ней — вешалки.

— Настал час истины, отец мой. Придется вам во всем признаться, иначе я рассержусь. По-настоящему. И не посмотрю на то, что вы священник.

— Да вы рехнулись?

— Вы с самого начала все знали про Манон и Сильви.

— Я…

— Вы знали, что здесь кроется опасность. Знали, что в этом доме обитает зло!

Разозлившись не на шутку, я снова стукнул его о шкафчики. Он поскользнулся и сполз по стенке на пол. Он судорожно прижимал к груди футболки. Нижняя губа дрожала, на висках пульсировали вены, кожа на лице побагровела. Я сунул свое удостоверение ему под нос:

— Никакой я не журналист, отец мой. Пора выкладывать все как есть, пока я не предъявил вам обвинение в соучастии в убийстве. Qui tacet — consentire videtur!

Латинское выражение «Молчание — знак согласия» его доконало. Он хватал ртом воздух, как рыба, выброшенная на песок. Глаза быстро моргали.

— Вы…

— Тома пришел к вам, чтобы предупредить, что Манон угрожает опасность и что ее мать помешалась на Сатане. Но вы не приняли это всерьез. Вы ведь современный священник, разве не так? И тогда вы…

Тут я был вынужден остановиться. Его лицо выражало безграничное изумление.

— Сильви Симонис — одержимая? — пробормотал он. — Да что вы несете?

На какой-то миг я замялся. Очевидно, он не понимал, о чем я говорю. Я сбавил тон:

— В «доме с часами» я нашел принадлежности для сатанинских ритуалов. Тома Лонгини незадолго до убийства Манон предупредил кого мог. Он говорил об угрожавшем ей дьяволе. Он говорил о реальной опасности, а его никто не слушал. — Я уставился прямо в светлые зрачки священника. — И вы утверждаете, что он к вам не приходил?

— Не он, нет…

Священник с трудом поднялся и сел на скамью.

— А кто приходил?

— Сильви… Сильви Симонис. Несколько раз.

— Но она же была одержима.

Отец Мариотт сокрушенно покачал головой. Было видно, что он говорит искренне:

— Сильви вовсе не была одержима дьяволом.

— А кто же тогда?

— Манон. У нее были все признаки одержимости.

— ЧТО?!

— Сядьте, — вздохнул он. — Я расскажу вам.

Теперь уже я рухнул на скамью. Тщательно выстроенная версия в очередной раз рассыпалась. Мариотт открыл один из шкафчиков, вынул бутылку золотисто-коричневой жидкости и протянул мне:

— Похоже, смелости вам не занимать. Но это не помешает.

Я отказался и закурил, то и дело затягиваясь. А священник сделал порядочный глоток.

— Рассказывайте. Я вас слушаю.

— Первый раз Сильви пришла в мае восемьдесят восьмого года. Она считала, что в ее дочь вселился дьявол.

— Что на это указывало?

— Манон устраивала обрядовые церемонии, приносила жертвы.

— Не могли бы вы привести примеры?

— Недалеко от их первого дома была ферма. Крестьяне жаловались, что Манон ворует у матери кольца и надевает их цыплятам на шею. Через несколько дней птенцы подрастали и умирали от Удушья.

— Дети иногда бывают склонны к жестокости. Это еще не значит, что в них вселился дьявол.

— Она искалечила свою черепаху: сначала отсекла лапки, потом голову. Эту жертву она принесла в центре пентаграммы.

— Кто ей показал такой знак?

— Сильви считала, что отец, незадолго до смерти.

— Он что, был подвержен сатанизму?

— Нет, он просто сбился с пути. Как говорила Сильви, он хотел развратить дочь просто в силу испорченности.

— Было ли еще что-нибудь между отцом и дочерью?

— Об этом Сильви не говорила. Она только утверждала, что Манон не была жертвой. Как раз наоборот. Она… сама оказывала пагубное влияние.

— Что вы ей ответили?

— Попытался успокоить, дал духовные советы. Настоятельно рекомендовал обратиться к психологу.

— Она обращалась?

— Нет. Через месяц она пришла снова. Еще более взволнованная, чем прежде. Говорила, что беда в их доме, там поселился Сатана. Однажды он выскочил из часов, а теперь вселился в ее дочь. Посудите сами, как я мог поверить этим россказням?

— Манон совершала другие сатанинские действия?

— Она убивала животных. Произносила заклинания. Когда Сильви ее спрашивала, почему она это делает, та отвечала, что исполняет их приказы.

— Чьи приказы?

— Бесов.

— Передайте мне вашу бутылку.

Я отхлебнул, и в груди сразу разлилось тепло. Я вновь увидел белокурую девочку, прелестную как ангел. Но теперь она казалась мне опасной, лживой, зловредной. Я вернул бутылку Мариотту.

— На этот раз вы приняли ее всерьез?

— Да, но не в том смысле, как она хотела. Я велел ей как можно скорее посетить в Безансоне моего знакомого психолога.

— Она вас послушалась?

— И не подумала.

— Чего же она хотела?

— Изгнания дьявола.

Уже сложившаяся мозаика снова рассыпалась, образовав новый рисунок: Сильви боялась Манон, боялась дьявола, боялась своего дома. Ревностная христианка, она полагала, что ее одолевают бесы, терзая ее через самое дорогое для нее существо — ее дочь.

— Я нашел в их доме сатанинские предметы, — продолжал я. — Перевернутый крест, оскверненную Библию, голову дьявола… Кому они принадлежали?